Кауш, конечно, и сегодня знал, как возразить Балтаге, но в спор вступать не стал.

Николай вспомнил:

— К тебе тут приходили по делу о хищении на топливном складе. С повестками.

— Сам видишь, замотался с новым делом. Только сегодня вырвался в прокуратуру, и то на часок. А с тем делом придется повременить. Свое они все равно получат.

Раздался телефонный звонок. Звонила судмедэксперт:

— Я все выяснила, Аурел Филиппович. Санитарка наша новая, Варвара Лаптеакру, и в самом деле постирала его. Зачем, спрашиваете? Уж больно оно было грязное, говорит, неудобно было нести в таком виде в прокуратуру, да и девочку очень она жалеет…

Кауш мысленно крепко выругал чистюлю-санитарку, а заодно и себя за то, что не проследил, а вслух сказал:

— Придется официально допросить санитарку. Видимо, злого умысла с ее стороны не было, но все-таки…

Балтага с интересом прислушивался к разговору. Аурел разъяснил ему, в чем дело, и он заметил, что такую дуру-санитарку надо гнать с работы.

— Чудак ты, Никушор, — возразил Кауш, — разве не знаешь, что санитарка — нынче профессия редкая, следователя легче найти, чем санитарку, а тем более в морг. Просто ее надо крепко предупредить, чтобы впредь не занималась самодеятельностью.

Кауш взял еще один такой же пакет плотной бумаги, вложил в него платье и постановление о судебно-медицинской экспертизе, запечатал и написал адрес:

В тот же день с нарочным пакеты ушли в столицу.

Кауш позвонил в райотдел Сидоренко и попросил его прийти. Через некоторое время они оба стояли перед одноэтажным, весьма неприглядным с виду зданием с потрескавшейся стеклянной вывеской: «Жилищно-эксплуатационная контора № 3».

Открывая захватанную руками многочисленных посетителей дверь, Кауш оглянулся на Федора. В легкой летней рубашке и светлых нарядных брюках он вовсе не походил на инспектора уголовного розыска, скорее на спортивного тренера. «Хорошо, что догадался переодеться, работа предстоит деликатная».

После яркого солнца коридор, в который они вошли, показался необычно темным. Когда глаза привыкли к полумраку, Аурел разглядел на двери одной из комнат табличку: «Техники-смотрители». Возле двери толпилась группа людей. Они безразлично рассматривали пошедших. Старушка в платке и теплых домашних тапочках на босу ногу пояснила:

— Не принимают. Говорят, заявку надо сделать, а я и запамятовала, сколько этих самых заявок дала, а крыша текет…

В ответ Кауш пробормотал нечто сочувственное, и они вошли в комнату техников. Молодой, щеголеватого вида человек недовольно произнес:

— Приема нет. Заявки на ремонт — только в письменной форме.

Сдерживаясь, Кауш вежливо спросил, кто из присутствующих Махаринец. Им оказался именно этот щеголеватый молодой человек. Следователь дал понять, что им нужно поговорить наедине. В комнате, где еще минуту назад оживленно комментировали вчерашний футбольный матч, стало тихо. К таким дерзостям со стороны просителей здесь не привыкли. Махаринец удивленно вскинул голову с длинными темными волосами:

— А в чем, собственно, дело?

— Вот об этом и поговорим, — уклончиво ответил Кауш. — У вас найдется свободное помещение?

Свободным оказался маленький красный уголок. Кауш показал технику свое служебное удостоверение. Эта темно-красная книжечка с вытисненным на обложке государственным гербом не произвела особого впечатления на Махаринца. Он только снова удивленно повторил свой вопрос.

— Меня и старшего лейтенанта Сидоренко, из уголовного розыска, интересует ваш рабочий Виктор Матвеевич Пысларь и особенно — где он работал 16 августа. Это можно установить?

— Конечно, можно, по нарядам. Сейчас принесу. А зачем вам? — с некоторым беспокойством спросил техник.

Упоминание об уголовном розыске больше подействовало на него, чем удостоверение следователя прокуратуры.

— Так, проверить кое-что.

Махаринец просмотрел пачку бумажек и отложил несколько.

— Пожалуйста. 16 августа слесарь-сантехник Пысларь выполнял следующие работы: чистка канализации во дворе дома 89 по Колхозной; ремонт стока в ванной, Вторая Парковая, 30, квартира 5; ремонт бачка, улица Труда, дом 294, квартира 12. Это все.

— Он один работал?

— Один. Вдвоем там делать нечего, ремонт пустяковый.

— А Порецкий Михаил в тот день работал?

— Порецкий? Так он же в отпуске с понедельника, как раз с 16-го числа. В тот день я его видел после обеда, он отпускные получал вместе с Пысларем. Пысларь тоже в отпуск уходил, но я попросил его еще поработать пару дней.

— А что, он всегда такой сознательный, ваш слесарь? — спросил Сидоренко.

— Как вам сказать… Когда трезвый — можно договориться по-хорошему, все понимает. А если выпивший… — Махаринец только махнул рукой.

— И часто он выпивает?

— Беда с ним… Вообще слесарь он неплохой… когда трезвый, конечно. Потому и держим.

— А что еще вы можете сказать о Пысларе, какой он человек?

Махаринец задумался. На этот вроде бы простой вопрос отвечать всегда трудно. Бывает, люди проживут рядом чуть не всю жизнь, а так и не разберутся друг в друге. Кауш это понимал и потому осторожно относился к показаниям свидетелей. И еще он знал, что мнения о человеке бывают весьма субъективными. Да и где, собственно говоря, тот прибор, которым с точностью можно измерить особенности характера. Один говорит — скуп, другой — бережлив, один убежден — трусоват; другой считает — осторожен; бесхарактерный — отзываемся о сослуживце его коллега, мягкий — уверен другой…

— Как вам сказать, я уже говорил, что работник он неплохой, когда не пьет, — еще раз уточнил техник. — Услужливый, зла не помнит, а вообще — бесхарактерный… Да вы у Варвары спросите, она его лучше знает, — закончил Махаринец с ухмылкой.

— А кто такая Варвара? Выражайтесь яснее. — Следователю не понравилась эта двусмысленная ухмылка.

— Да дворничиха наша, жэковская, Варвара Коробкова, ее все знают, а лучше других — Пысларь. — Техник снова ухмыльнулся.

Записав название дома отдыха, в который получил путевку Порецкий, а также адрес дворничихи, Кауш и Сидоренко снова оказались на залитой солнцем улице. Жмурясь от слишком яркого после конторского сумрака света, Аурел закурил и пробормотал, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику:

— Странный какой-то…

— Кто, Пысларь?

— О Пысларе разговор особый. Техник этот, смотритель, Махаринец.

— Вот-вот, Аурел Филиппович, — живо подхватил Сидоренко, — а я что говорил. Они все тут такие, в этой шарашкиной конторе. Добраться бы до них… давно пора порядок навести.

— Погодите, может, и доберемся, не все сразу. А с этим техником, уверен, придется встретиться еще разок. — Кауш помолчал, что-то обдумывая. — Вот что, товарищ старший лейтенант, готовьтесь-ка к командировке. К самому синему в мире морю… так, кажется, поется в песне. С вашим начальством я договорюсь. Запомнили, надеюсь, название дома отдыха, где сейчас Порецкий? Я тут один справлюсь.

Спустя час, когда старший лейтенант, остановив попутного жигуленка, уже катил в сторону Одессы, следователь поднялся на третий этаж жилого дома по Второй Парковой улице. На двери, обитой вишневого цвета дерматином, блестела ярко начищенная медная табличка. Затейливой вязью на ней было выгравировано: «М. С. Червинский, доцент». «Солидно, ничего не скажешь, не хватает только твердого знака. А какую табличку мне прицепить на дверь? А. Ф. Кауш, младший советник юстиции, следователь. Тоже неплохо звучит, однако «доцент» все-таки солиднее». — Аурел улыбнулся своим мыслям и нажал белую пуговку звонка. Дверь отворилась быстро, словно звонка ждали, но не настежь, а равно на столько, на сколько позволяла цепочка. В щель выглянула старая седая женщина. Ее маленькие колючие глазки настороженно уставились на непрошеного гостя.

— Простите, доцент Червинский здесь живет? — подчеркнуто-вежливо спросил Аурел. Старушка несколько смягчилась: