— Я же говорю — пили. Филимон, когда мы пришли, уже выпивший был. Волком на всех смотрел.

— Кто еще есть в доме?

— Его жена, сын, дочка.

— А хозяева где?

— Не знаю точно, на кумэтрию вроде ушли. Дэннис Филимону какие-то бумаги казенные принес.

Упоминание о бланках отбросило последние сомнения в правдивости слов кузнеца. Жугару приказал сержанту увести Парапела в сельсовет и не сводить с него глаз.

— Недаром говорится — на ловца и зверь бежит, — произнес Москаленко, когда кузнеца увели. — Мы ведь, товарищ майор, предполагали, что Парапел в доме с Бодоем останется. Под тем орехом Пынзару с Солтаном должен был встретиться. В соответствии с планом операции.

— А он вопреки нашим планам действовал. Не задержался у своего дружка. Уж не заметил ли кого-нибудь из наших ребят? — с беспокойством сказал майор. — Хитрющий, видать, этот кузнец.

— Не должен был ничего заметить, — уверенно отвечал Москаленко. — Наши ребята отлично сработали. Просто решил пораньше смыться, на всякий случай. Вы же сами сказали — хитрющий. Друга своего запросто продал и не поморщился.

— Друга? О чем ты говоришь, Андрей Кондратьевич. Да он родную мать продаст, чтобы свою поганую шкуру спасти. Друга… — недовольно повторил Жугару. — У таких подонков, как Бодой и этот Парапел, не бывает друзей. Только сообщники. Друг до первого милиционера, как говорят уголовники, и правильно, между прочим, говорят. Они-то знают себе цену. Однако мы несколько отвлеклись. Главный зверь еще в берлоге. Что предлагаешь, капитан?

— Собственно говоря, мы уже узнали все, что надо, товарищ майор. Пора начинать.

— А Солтан?

— Солтан? Извините, товарищ майор, не понял.

— Я говорю, что Солтан в доме вместе с Бодоем.

— Ну и что? Он нам больше не нужен, этот проходимец, уголовник.

— Нужен или нет — это другой вопрос. Мы обещали сохранить ему жизнь, если он нам поможет. Он слово сдержал, а мы? Бодой наверняка окажет сопротивление, стрельба неизбежна, в суматохе недолго и ухлопать Солтана.

— Туда ему и дорога, бандитскому отродью, — со злостью сказал Москаленко. — Когда он, гад, вместе с Бодоем Крэчуна убивал, его совесть не мучила.

— Нет, Андрей Кондратьевич, ты не прав, хотя тебя понять можно. Нам, чекистам, слово надо держать, даже если дал такому, как Солтан. Иначе нельзя. И, если хочешь, даже не столько не ради него, а чтобы людям, которые нам верят, не стыдно было в глаза смотреть. Понял, что я хочу сказать? И потом, — майор сделал паузу, — неизвестно, как поведет себя Солтан, когда начнется заваруха. Еще один ствол против нам ни к чему.

— Все равно не уйдут, — уверенно сказал Москаленко. — Все подступы к дому перекрыты. Мышь не проскочит.

— Тем более можно еще подождать.

Весенняя ночь коротка. Край неба начал слабо светлеть, где-то, совсем близко, заголосил петух. Москаленко выразительно взглянул на майора, тот, в свою очередь, посмотрел на часы:

— В самом деле, пора. Он оттуда уже не выйдет, а ждать мы больше не можем. Давай команду водителю.

Услышав шум мотора подъезжавшей машины, Бодой кинулся к окну, прильнул к стеклу и узнал по силуэту машину, которую и раньше видел в селе. Он слышал, что на ней ездят механики, чинят их проклятые колхозные тракторы. «Летучка» черной пугающей громадой остановилась наискосок от дома. Что ей здесь надо среди ночи? Бодой отпрянул от окна, не зная, что предпринять. Солтан сидел за столом в той же позе, однако выражение его лица неуловимо изменилось, и это интуитивно почувствовал Бодой.

— Это ты накликал беду! — голос Бодоя дрожал от ненависти и отчаяния. — Я так и знал…

Дремавшие на кровати жена и сын проснулись и, ничего не понимая, смотрели, как с искаженным от злобы лицом Бодой мечется по маленькой комнате. Девочка продолжала безмятежно спать, чему-то улыбаясь во сне. Он остановился возле нее, раздумывая. В его взгляде мелькнуло нечто, похожее на жалость.

— Беги отсюда, быстрее! — Бодой схватил девочку, распахнул дверь и вытолкнул ее на улицу.

В углу, возле двери, стояли прислоненные к стене ручной пулемет Дегтярева, немецкий автомат, обрез трехлинейной винтовки и несколько немецких гранат. Он схватил автомат и передал его сыну, который взял оружие, не проронив ни слова. Вытащив из-за пояса вальтер, Бодой сунул пистолет в руки жене.

— Живыми они нас не возьмут. А если кто из вас… — Он не договорил и с силой похлопал по толстому стволу ручного пулемета. — Клянусь, рука не дрогнет, вы меня знаете.

— А мне, Филимон, почему не даешь? — раздался в тишине голос Солтана.

Бодой вздрогнул, повернулся к Солтану и окинул его с ног до головы тяжелым недобрым взглядом.

— Тебя здесь еще не хватало!

Он подошел вплотную к Солтану, ощупал его карманы, заглянул за пояс. Убедившись, что оружия при нем нет, мрачно пробормотал:

— С тобой, подполковник, у нас еще разговор будет, когда… — Он прервался на полуслове, вслушиваясь в доносившийся с улицы громкий, усиленный мегафоном, голос:

— Говорит начальник райотдела госбезопасности. Бросай оружие, Бодой, и выходи. Дом окружен, сопротивление бессмысленно.

Казалось, говорящий был совсем близко, под окном. Бодой разбил рукояткой гранаты оконное стекло и швырнул три гранаты, одну за другой, в темноту, туда, откуда слышался этот голос. От взрывов тонко задребезжали стекла в других окнах. Истошно залаяли собаки.

— В последний раз предлагаю сдаться! — снова разлился тот же голос.

В комнате вдруг стало светло, как днем, от включенных автомобильных фар.

— Во двор! Кому говорят! — заорал он в бешенстве на жену и сына, оцепеневших от ужаса.

Все четверо выскочили на ярко освещенное фарами крыльцо. Солтан вдруг метнулся на улицу и побежал к машине. Он бежал прямо по световому коридору, словно заяц, попавший в полосу света. Бодой в одно мгновение все понял, легко вскинул ручной пулемет и нажал спусковой крючок. Солтан повалился, как подкошенный. Бодой повел пулеметом и дал длинную очередь в эти проклятые фонари, однако не попал, и они продолжали гореть. В ответ из «летучки» и откуда-то сбоку, из темноты, застрочили автоматы. Бодой рванулся в глубь двора, в спасительную темноту, где за летней пристройкой уже укрылись жена и сын. Выстрелы смолкли, и громкий знакомый голос крикнул:

— Выходи, Филимон Бодой. Подумай о жене и детях.

Заурчал мотор, машина развернулась, осветив их своими фарами.

— Живыми они нас все равно не возьмут. — Бодой грязно выругался. — Стреляйте по проклятым коммунистам, или я сам вас, трусов, перестреляю.

Он лег за пулемет и дал очередь по машине. Сына, била мелкая дрожь, и автомат плясал в его тонких мальчишеских руках. Жена, неумело отставив руку и повернув в сторону голову, стреляла из пистолета наугад, не целясь. Автомат сына вдруг замолчал. Мать увидела, как он, уронив оружие, с кровавой пеной на губах, медленно оседал на землю.

— Ты его убил, будь ты проклят, убийца!

Исполненный безысходной тоски и ужаса женский крик перекрыл грохот выстрелов. Бодой, не отрываясь от пулемета, повернул голову в ее сторону и увидел направленное на него дуло вальтера. Однако выстрела не последовало. Жена охнула, прижала обе руки к груди и упала рядом с сыном. Это было последнее, что увидел он, прежде чем пули прошили его насквозь.

Все смолкло так же неожиданно, как и началось.

Край неба розовел от первых робких лучей солнца. Ночь была на исходе. Над Мындрештами занималась заря нового дня. День обещал быть солнечным и ясным, по-настоящему весенним.

Когда цепь замыкается…

Хроника одного расследования [12]