Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.

– Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.

Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:

– К берегу, донцы-ы-ы!

Челны ткнулись о берег. Казаки высыпали на отмель, малость поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.

Новая река оказалась неширокой, но довольно быстрой и глубокой. Казакам почти не приходилось браться за весла, да и поспешать теперь было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.

Справа вздымались к синему поднебесью белые утесы ²⁰⁸ , прорезанные глубокими ущельями и пещерами, оврагами и распадками, утопающими в густой зелени непроходимых чащоб. Вид Жигулевских гор был настолько дик, суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от восхищенных возгласов:

– Мать честная, вот то сторонушка!

– Дух захватывает, братцы!

Болотников любовался и ликовал вместе с казаками. «Сам бог повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да былины. Казакам-орлам здесь жить да славу обретать», – взбудораженно думал он.

А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.

– Ух, ты-ы! – только и нашелся что сказать молодой детина.

– На утес тебя свожу, там, где соколы гнездуют. Вот то приволье. Уж такая ширь, сынок! Волгу на сорок верст видно, – оживленно высказывал Гаруня.

Болотников велел остановить струги. Судно толкнулось о берег, и атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.

– Здесь раскинем стан.

Казаки высыпали на берег. Разложили и запалили костры, наполнили казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.

Было гомонно. Донцы радовались концу утомительного похода, тихой солнечной дубраве, дымам костров, буйным травам под ногами; ели жесткие овсяные лепешки, хлебали мясную похлебку, едко дымили люльками, гута-рили:

– Любо тут, станишники. Доброе место – Жигули. Походим сабельками по купчишкам.

А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили кручи. Так было и на богородском взгорье, куда он не раз взбирался с дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице, так было и на степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.

Молвил есаулам:

– Пора глядачей ставить. Айда на кручу.

– Айда, батько.

Есаулы и десятка три казаков полезли к вершинам, но то было нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья да буераки. Вокруг теснились каменные глыбы, шумели в густом зеленом убранстве сосны и ели, до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце белые утесы.

– Есть ли тут тропы? – спросил Гаруню Болотников.

– Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.

– А далече ли устье?

– С полдня плыть надо.

– Там потом и встанем.

Не час и не два пробирались повольники к жигулевским вершинам. Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным подъемам ноги. Есаулы заворчали:

– Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.

– Ничего, ничего, други, привыкайте и по горам лазить. Здесь теперь наше пристанище, здесь нам и волчьи ноги иметь, – посмеиваясь, ответил есаулам Болотников.

Но вот и вершина утеса.

– Господи, Никола-угодник! Экая тут красотища! – воскликнул пораженный открывшимся простором Нечайка.

– Шапками облака подпираем, – вторил ему Васюта.

А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да крутил по сторонам головой.

– И впрямь соколиный утес. Какая ширь, други! – молвил Болотников, снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к самому обрыву. Весело рассмеялся. – Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того и гляди соколом полетишь.

Долго всматривался в волжские дали. Прав оказался Гаруня: река и вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.

– Славно здесь купцов можно встретить, – довольно произнес Нагиба.

– Славно, Мирон, – кивнул Болотников. – Откуда бы они ни выплыли, а мы их – таем да врасплох. Хоть из устья Усы навалимся, хоть от истока к Волге перетащимся. Самое место здесь повольнице.

– Что верно, то верно, батька. Утайчива Лука. Теперь лишь бы купцов дождаться, – покручивая саблей, сказал Нечайка.

Болотников обернулся к казакам.

– Кто из вас, други, хочет в первый дозор заступить?

– Дозволь мне, батька, не провороню, – вышел вперед Деня.

– И мне, атаман, – молвил У стим-Секира.

Затем отозвались и другие казаки, Болотников же оставил на круче пятерых.

– Всем придет черед. А теперь на стан, донцы.

Спускались по другому склону, более отлогому, но

еще более лесистому. Когда уже были в самом низу и выбрели на просторную поляну, внезапно из трущоб вылезло около двух сотен обросших, лохматых мужиков с дубинами, кистенями, палицами и рогатинами. Ловко и быстро охватили тесным кольцом казаков.

Донцы выхватили сабли. Один из мужиков, огненнорыжий, большеротый, осерчало упредил:

– Спрячь сабли, побьем!

Ватага насела грозная и отчаянная, но Болотников не сробел.

– Геть, дьяволы! Прочь! – зычно прокричал он, потрясая тяжелым мечом.

Вожак ватаги оказался не из пугливых. Взмахнув пудовой дубиной, дерзко двинулся на Болотникова.

– Круши боярских прихвостней!

Сечу, казалось, остановить было невозможно. Но тут впереди Болотникова оказался Васюта.

– Ужель ты, Сергуня? – бесстрашно подходя к мужичьему атаману, спросил Шестак.

Вожак остановился.

– Откель ведаешь?

– Да кто ж Сергуню на Руси не ведает, – смягчил голос Васюта. – Сергуня – первейший атаман веселых. Не ты ль под Москвой скоморошью ватагу водил?

– Вестимо, водил… Но тя не ведаю.

– Да разве тебе всех упомнить, – еще более миролюбиво продолжал Васюта. – Мужиков на Руси как гороху в амбаре. Но обоз наш ты не должен запамятовать. Лет пять назад мы рыбу на царев двор из Ростова везли, а ты нас под Москвой встретил. Аль забыл, как пятерню в чану стрекавой пожалил? Чаял винца добыть, а ухватился за карася.

– Рыбий обоз? – нахмурил лоб атаман. – Людишки оброчные?.. Кажись, припоминаю, встречал с веселыми такой обоз.

– Вот и я гутарю! – повеселел Васюта.

– А ты что, из тех оброчных?

– Из тех, Сергуня. Когда-то на царя-батюшку рыбку ловил, а ныне – вольный казак.

– А энти? – кивнул Сергуня на повольников.

– Сотоварищи мои. Пришли мы с донских степей по Волге-матушке погулять.

– А не из Самары? – все еще недоверчиво вопросил Сергуня. – Отлетось вот так же с сабельками нагрянули. Норовили ватагу мою изничтожить, так мы им живо шеи свернули.

Болотников вложил меч в ножны, ступил к Сергуне.

– Ужель мы с боярскими прихвостнями схожи? Глянь на зипуны наши, атаман.

– Да зипуны вы могли и в лесу поизодрать, – молвил Сергуня. Однако цепкий, наметанный глаз тотчас охватил и рваные, просящие каши сапоги, и заплатанные портки, и грязные рубахи. Но больше всего убедили Сергу-ню трубки, торчащие в зубах Нечайки и Секиры: царевы люди бесовское зелье не курят.

Опустил дубину.

– Никак, и впрямь с Дону. А я-то чаял, государевы казаки из Самары. Поди, впервой тут?

– Впервой, Сергуня. А ты здесь давно ли? – присаживаясь на валежник, полюбопытствовал Болотников.

– Да, почитай, с год обитаемся, – ответил Сергуня, присматриваясь к донскому атаману.

Казаки и ватажники, усевшись на поляну, завели меж. собой оживленный разговор. Донцы узнали, что живут мужики в шалашах и землянках неподалеку от Усы. Два налетья они зорили боярские усадьбы, нападали на купеческие обозы, а потом, скрываясь от стрельцов, упрятались в жигулевских трущобах.

Поведали о себе и казаки, на что Сергуня изронил:

– Купцы малым числом по Волге не ходят, пасутся. Сбиваются в большие караваны да людей оружных нанимают. Взять их мудрено.