Васюта шел понурив голову. Глядел в гривастый затылок Терехи и так же с угрюмой обреченностью раздумывал:

«Отгуляли. От Багрея вырвались, от стрельцов ушли, а тут сами под топор сунулись».

Впереди показался вершник в нарядной одежде. На всаднике – охабень ¹⁸⁴ зеленого бархата, с отложным воротником, шитым красным шелком и тонкими серебряными нитями; полы опушены бобром и низаны мелким жемчугом. Под охабнем виднелся малиновый кафтан, опоясанный желтым кушаком с кручеными кистями в бисере. За кушаком – чеканный пистоль с короткой рукоятью в дорогих каменьях.

Воины посторонились, толкнули парней к обочине, сняли шапки.

– Здрав будь, воевода!

– Здорово, молодцы! Кого ведете?

– Да вот у засеки пымали. В пытошную, Тимофей Егорыч.

Болотников глянул на воеводу, и глаза его изумленно поползли на лоб.

«Бог ты мой! Да это же…»

– В пы…

Воевода поперхнулся. Спрыгнул с коня и торопливо шагнул к Болотникову.

– Иванка!.. Вот так встреча!

Обернулся к воинам.

– Отпустить! То мои люди.

Наступил черед удивляться караульным. Растерянно захлопали глазами, а воевода громко повелел:

– Ступайте! Все ступайте!

Караульные обескураженно повернули вспять, а воевода крепко обнял Болотникова.

– Вот уж не чаял с тобой свидеться. Знать, сам бог тебя послал. Ну, обрадовал!

– Здорово, Федор. А тебя и не узнать, боярином ходишь.

Федька Берсень тотчас оглянулся по сторонам и чуть слышно молвил:

– Забудь мое имя, Иванка, иначе ни тебе, ни мне головы не сносить. Здесь я для всех воевода Тимофей Егорович Веденеев… А это кто с тобой?

– Побратим мой – Васюта Шестак. От смерти меня спас, а теперь вот вместе по Руси бредем да горе мыкаем.

Федька крепко обнял и Васюту, а затем взметнул на коня и повел рукой в сторону нарядного терема с шатрами, крыльцами и перевяслами, украшенными затейливой резьбой.

– То мои хоромы. Идите за мной.

У крыльца встретила Федьку многочисленная челядь, согнувшись в низком поклоне.

Федька кинул поводья холопу и приказал:

– Тащите в покои снедь и вино. Да попроворней!

Пригласил Болотникова и Васюту в свою горницу, скинул на лавку охабень с кафтаном и опустился на лавку, оставшись в голубой шелковой рубахе.

– Запарился, братцы. Надоела боярская одежда, да высок чин требует… Что по первости прикажете, други? Гуся жареного али пирогов с осетром?

Глаза Федьки весело искрились, и по всему было видно, что он несказанно рад нежданной встрече.

– Опосля пир. Ты бы нас в баньку, воевода. Ух, как охота! Грязи на нас по пуду. Почитай, забыли, когда и веником хлестались. Уж ты прикажи, отец родной, – с улыбкой произнес Болотников.

– Прикажу, немедля прикажу!

Поднялся с лавки, толкнул ногой низкую сводчатую дверь, крикнул:

– Эй, Викешка!.. Викешка, дьявол! Приготовь мыльню. И чтоб не мешкал!

Еще никогда не доводилось Ивану и Васюте пировать по-боярски. И чего только не было на столах! Жареные гуси, начиненные гречневой кашей, рябчики, тетерева и куропатки, приправленные молоком; пироги с дичиной, с капустой, с грибами, с ягодами и вареньем, пироги подовые из квасного теста и пряженые, жаренные в масле, с начинкой из сига, осетрины, вязиги, с творогом и яйцами; сдобные караваи, левашники, оладьи с патокой и сотовым медом; рыба свежая, вяленая, сухая, паровая, подваренная, копченая; икра паюсная, мешочная, мятая, зернистая осетровая, приправленная уксусом, перцем, мелким луком и маслом; меды вареные и ставленые, водка простая, добрая и боярская… Сверкали серебром и позолотой кружки, чаши и кубки, корцы, ковши и чарки.

– Да тут и артели не приесть! – ахнул Васюта.

– Зело богат ты, воевода, – крутнул головой Болотников. – Ужель всегда так кормишься?

– А что мне не кормиться, – подбоченился Федька. – Мало ли дичи и рыбы в моих владениях? Мало ли медов и вин в воеводских погребах? А ну садись за честной пир, други мои любые!

Иван и Васюта, чистые и румяные, в красных шелковых рубахах и голубых суконных кафтанах, шагнули к столу.

Федька зачерпнул из серебряной братины ковш вина и наполнил кубки. Поднял дорогой сосуд и тепло молвил:

– Пью за твое здоровье, Иван Болотников, и твое, Василий Шестак. Великую радость вы мне доставили. Шли вы в Дикое Поле, а явились в порубежную крепость, где волею судьбы и бога я ноне поставлен воеводой. Будем же вкупе на ратной службе. Пьем, други!

Осушили кубки и навалились на снедь. Федька с улыбкой поглядывал на парней, говорил:

– Поотощали в бегах. Кожа да кости. Ничего, у меня быстро в силу войдете. Ешьте, други, не жалейте снеди. Вино пейте! Мало будет, еще повелю поставить. Чего-чего, а снеди у воеводы вдоволь.

Болотников отпил из кубка ячменной водки, закусил рябчиком, придвинулся к Федьке.

– Не томи, воевода. Поведай нам, как в боярскую шкуру влез.

– Э-э, брат, – усмехнулся Берсень. – Стрелял в воробья, а попал в журавля. Знать, на роду так было написано.

Федька вылез из-за стола, распахнул дверь и шагнул в сени. Негромко позвал:

– Викешка!

– Тут я, воевода.

– Побудь в сенях и никого не пущай.

Берсень плотно закрыл дверь и сказал:

– То мой человек.

Глянул на застолицу, но на лавку не сел. Крепкий, плечистый, не спеша заходил по горнице, устланной заморскими коврами. В покоях было светло от дюжины восковых свечей в медных шандалах.

– Мы ведь с тобой, Иванка, с прошлого лета не виделись. Помнишь, как кабальные грамоты жгли?

– Как не помнить. Ты после того в Дикое Поле подался.

– Подался, Иван. И до Поля дошел. Успел и с погаными повоевать.

Федька обнажил плечо.

– Зришь отметину? То от сабли басурманской. Добро еще руку ордынец не отсек… Потом на Волгу с ватагой сходил, купчишек тряхнул. А когда назад в Поле возвращался, на боярский поезд напоролся. Богатый поезд, одних возов более десяти. Однако и стрельцов было немало. Но не струхнули, навалились на обоз. Стрельцов и боярина посекли, но и своих гораздо потеряли.

Федька помолчал, выпил чару вина, закусил осетровой икрой и продолжал:

– Добрую добычу взяли. Вез боярин и зипуны, и вино, и оружие. Кубки и чары, из коих пьете, тоже из тех подвод. Нашли при боярине грамоту с царскими печатями. Норовили вскрыть, да стрелец помешал. Живым мы его оставили, чтоб о поезде выведать. Служилый-то перепугался и все нам выложил. С грамотой-де Тимофей Егорыч Веденеев на воеводство послан. Сам-то он из Рязани, ехал в засечную крепость с государевой отпиской. Выслушали мы стрельца, а Викешка, есаул мой, возьми да ляпни:

«А что, Федька, не поехать ли тебе воеводой в кре-постицу?»

Вроде бы бакулину пустил, но ватага поддержала:

«Идем, Федька. И мы с тобой побояримся. Надоело по степи да по лесам рыскать. Охота нам в теплых избах пожить да баб потискать. Облачайся в боярский кафтан, мы же стрелецкие на себя напялим. Веди, Федька, в крепость!»

Призадумался я. А что, ежели и в самом деле на засеку с царевой грамотой явиться? Ватага грязная, немытая, самая пора на отдых встать. Однако и опаска брала. А что как заметят в крепости подмену? Тогда головы не сносить. А ватага знай задорит:

«Не робей, атаман. В случае чего назад из крепости махнем. Нас же боле двух сотен, выберемся. Бзжай на воеводство!»

Ступил я тогда вновь к стрельцу, пытаю:

«Далече ли до крепости и велико ли в ней царево войско?»

Стрелец же отвечает:

«До крепости верст тридцать, войско в ней, должно быть, не велико, понеже крепость только срублена».

Тогда облачился я в боярскую одежду, а ватаге повелел в служилых наряжаться. А тем, кому кафтанов не хватило, наказал:

«Скажитесь челядью. В городе не задирайтесь, ведите себя смирио да учтиво. И всюду помните, что вы холопы боярские».

«Будем помнить, атаман!»

«Не атаман, дурни, а отец-воевода Тимофей Егорыч Веденеев. То накрепко зарубите».