Подводная лодка «Сераф» тоже продолжала нести активную службу. На память о ее роли в подготовке к вторжению в Северную Африку к двери гальюна была прикреплена латунная табличка: «Здесь восседал генерал Марк Уэйн Кларк, заместитель главнокомандующего силами в Северной Африке». Субмарина действовала как тренировочное судно в заливе Холи-Лох в устье Клайда, откуда в 1943 году она отправилась в плавание к Уэльве. Она была выведена из действующего флота в 1963 году, через двадцать один год — день в день — после своего спуска на воду, и в конце концов ее пустили на слом в Бритон-Ферри в Южном Уэльсе — недалеко от места рождения Глиндура Майкла. Боевая рубка, носовой торпедопогрузочный люк и перископ лодки были сохранены и составили часть мемориала в память об англо-американском военном сотрудничестве в годы Второй мировой, созданного в американском военном учебном заведении «Ситадел» в Южной Каролине. Над мемориалом вместе реют американский и британский флаги, и это единственное место в Америке, где разрешено поднимать британский военно-морской флаг.
Лейтенант Дэвид Скотт, служивший на «Серафе», дочитал «Войну и мир» незадолго до конца войны. Он служил на десяти подводных лодках как в военное, так и в мирное время, командовал пятью из них и в 1971 году стал контр-адмиралом.
Деррик Левертон провоевал всю итальянскую кампанию, был отмечен в донесениях, принял командование над своим артиллерийским полком, а затем вернулся в Великобританию трудиться на своем законном месте рядом с братом Айвором в семейном похоронном бизнесе. Айвор Левертон при случае был не прочь похвастаться, что «сыграл свою малюсенькую роль в окончании войны». Поддразнивая Дрика, он говорил, что спас ему жизнь: мол, брат потому остался жив на сицилийском берегу, что он, Айвор, однажды глухой ночью отвез труп в Хэкни. Он чувствовал, что на свой скромный лад «оправдан» ролью, которую сыграл. От Айвора бизнес перешел к его сыновьям, которые затем передали его восьмому поколению похоронных агентов.
Полковник Билл Дарби, командовавший американским подразделением «Рейнджерс», был убит в Северной Италии за два дня до окончательной капитуляции немецких войск на полуострове. Когда Дарби отдавал приказы о том, как отрезать немцам путь к отступлению, около его командного пункта взорвался 88-миллиметровый снаряд. Дарби погиб на месте. Ему было тридцать четыре года. Дарби не смог отказаться от звания бригадного генерала, которое было присвоено ему посмертно. В фильме 1958 года «Рейнджеры Дарби» его играет Джеймс Гарнер.
После успеха операции «Фарш» и перехода Средиземноморья под контроль союзников Алан Хиллгарт сменил поле деятельности. В конце 1943 года его перевели на Цейлон на должность главы разведки Восточного флота; позднее он возглавил военно-морскую разведку на всем Восточном театре военных действий. Там он «создал разведывательную организацию, которая существенно помогла союзникам в их борьбе на море против Японии», и вновь его советы, касающиеся разведки, шли непосредственно к Черчиллю.
После победы в войне он ушел с военно-морской службы и купил поместье в Ирландии, где насадил лес. «Осматривая свои деревья, он проходил пешком по нескольку миль в день». Кроме того, он культивировал экзотическую человеческую флору, самыми яркими образчиками которой были сомнительный финансист Хуан Марш, помогавший подкупать испанских генералов, и Уинстон Черчилль. Благодаря ряду подозрительных финансовых операций богатство Марша и его нехорошая слава росли параллельно; в 1952 году он стал седьмым в списке богачей мира. В свое время Хиллгарт назвал Хуана Марша «самым беспринципным человеком в Испании», но его собственные принципы не помешали ему стать директором «Гельвеции» — подставной финансовой компании Марша в Лондоне. Высказывалось мнение, что Хиллгарт и МИ-6, возможно, помогли Маршу придать его бизнесу мало-мальски пристойный вид, расплачиваясь за его участие в подвигах «кавалерии святого Георгия». Марш погиб в автокатастрофе под Мадридом в 1962 году.
Блюдя деловые интересы Марша, Хиллгарт вместе с тем продолжал действовать как неофициальный советник Черчилля по разведывательным делам. Между концом войны и возвращением Черчилля на Даунинг-стрит в 1951 году Хиллгарт регулярно встречался с бывшим и будущим премьером в его загородной резиденции Чартуэлл, в его лондонской квартире на Гайд-парк-Гейт и в Швейцарии. Черпая сведения из своих разведывательных и дипломатических источников, Хиллгарт информировал Черчилля насчет испанских дел, американских планов атомной войны и, прежде всего, угрозы со стороны советского шпионажа в Великобритании, о котором он говорил как о «бесшумной хладнокровной войне умов, скрывающихся за кулисами». Советские шифры, предупреждал Хиллгарт, раскрыть будет куда труднее, чем код немецкой «Энигмы»: «Русские умнее, чем немцы». Замаскированная кодовым именем Стерди тайная переписка Хиллгарта с Черчиллем, находившимся в оппозиции, продолжалась шесть лет и сыграла ключевую роль в формировании позиции Черчилля в начальный период холодной войны.
Через несколько лет после завершения войны Хиллгарт получил письмо от Эдгара Зандерса, его товарища по неудачной экспедиции в Сакамбаю, ставшее своего рода постскриптумом к этому фиаско. Зандерс писал, что американский инженер Джулиус Нольте, пока все рыли огромную яму, нашел-таки вход в пещеру с сокровищами, но не поделился этим открытием с остальными. В 1938 году Нольте вернулся в Сакамбаю с группой американских исследователей и мощной землеройной техникой, извлек из пещеры золота на 8 миллионов долларов и вернулся в Калифорнию, где выстроил себе замок. «Таков конец истории о сокровищах Сакамбаи», — писал Зандерс, который побывал у Нольте и безуспешно пытался выжать из него хоть какие-то деньги. «Сумасшедший Нольте богат, а мы с Вами бедны — я, по крайней мере, уж точно. Черт! Выпьем еще по одной».
Хиллгарт понятия не имел, можно ли верить хоть слову из написанного Зандерсом. Он давно уже понял, что не следует верить тому, что люди пишут в письмах.
Алан Хиллгарт оставался близким другом Черчилля, принял католицизм, ни разу не проронил ни слова по поводу своей секретной деятельности в годы войны и после нее и умер в 1978 году в Илланнане в ирландском графстве Типперери, окруженный тайной и деревьями.
Дон Гомес-Беар был удостоен звания кавалера ордена Британской империи, хотя за что именно — никто никогда толком не объяснил. Пенсионные годы он провел в Севилье и Мадриде, играя в бридж и гольф. Когда один британский журналист спросил его, что он делал во время войны, он с изысканной вежливостью ответил: «Мне очень жаль, но есть темы, которые я обсуждать не имею возможности».
16 декабря 1947 года сэр Бернард Спилсбери, светило судебной медицины, поужинал в одиночестве в клубе «Джуниор Карлтон», затем отправился в свой кабинет в лондонском Университетском колледже, запер за собой дверь, открыл кран бунзеновской горелки и покончил с собой, отравившись газом. В последние годы ему все яснее становилось, что его ум притупляется; он начал делать ошибки, а ошибок сэр Бернард не терпел. Ученый, исследовавший, объяснивший и каталогизировавший многие тысячи смертей, не оставил записки, которая объяснила бы его собственную смерть. Его друг Бентли Перчас, коронер, произвел вскрытие тела Спилсбери и констатировал самоубийство: «Его разум был не таким, как в прежние годы».
Жизнерадостный коронер в 1949 году стал командором Ордена Британской империи, а в 1958 году он был удостоен рыцарского звания. В следующем году Перчас вышел на пенсию, после чего только и делал, что выращивал свиней да слушал оперы Гилберта и Салливана. Писать мемуары он не хотел: «Всякий раз, когда я что-нибудь рассказываю, мне кажется, что я начинаю греметь костями скелета у кого-нибудь в шкафу». Это в полной мере относилось к его роли в операции «Фарш». Сэр Бентли Перчас умер в 1961 году после того, как упал с крыши, где чинил телеантенну. Весьма характерно, что сэр Бентли, проведя около 20 тысяч посмертных дознаний, оставил после себя маленькую посмертную тайну: коронер, занимавшийся его случаем, не смог установить, когда произошел сердечный приступ, от которого он умер: до или после падения с крыши.