— Ну… они молодые люди, но старые друзья.

— Да, да. А ужинают они, для разнообразия, у Бребана?

— Где они ужинают — большой секрет. Только я подозреваю, что ужинать, тихо и скромно, они будут в квартире у Чэда.

— И она поедет к нему одна?

Они обменялись взглядами.

— Он знает ее чуть ли не с пеленок. К тому же, — сказал Стрезер с ударением, — Мэмми не заурядная девица. Она — замечательная натура.

Мисс Гостри помедлила.

— Вы хотите сказать, она рассчитывает на успех?

— Увлечь его и завладеть им? Не думаю.

— Не так уж жаждет его? Или не верит в свои силы? — И когда он ничего на это не ответил, продолжала: — Что, совсем к нему равнодушна?

— Нет, почему же. Думаю, не совсем. Но я как раз это и имел в виду, когда назвал ее незаурядной. Именно, если не равнодушна. Впрочем, — заключил он, — поживем — увидим, в каком месте она проявится — прорвется наружу, так сказать.

— Кажется, вы превосходно мне показали, — засмеялась мисс Гостри, — в каком месте она проникла внутрь. А ее друг детства, — спросила она, — позволяет себе, не задумываясь, флиртовать с нею?

— Нет… тут другое. Чэд ведь тоже замечательная натура. Они всезамечательные! — вздохнул он с внезапно прозвучавшей неожиданной нотой зависти и грусти. — По крайней мере, чувствуют себя счастливыми.

— Счастливыми? Они? — Видимо, это, при их многообразных трудностях, удивило ее.

— Я кажусь себе среди них белой вороной.

— Вы? — запротестовала она. — С вашей постоянной данью идеалу?

Он усмехнулся этой «постоянной дани идеалу». Но тут же постарался изъясниться более внятно:

— Они живут полной жизнью. С утра до вечера в хлопотах. А я отхлопотал. Теперь чего-то жду.

— Но вы ведь ждете вместе со мной, — обронила она.

Он ответил ласковым взглядом.

— О да! Если бы не это!

— Мне вы тоже помогаете ждать, — сказала она и поспешно добавила: — У меня для вас новость, которая поможет вам ждать; сейчас вы ее узнаете. Только сначала мне хотелось бы услышать еще несколько слов о Саре. Я, знаете, просто ею наслаждаюсь.

— Я тоже. Если бы не это! — И он снова, не без лукавого удовольствия, вздохнул.

— Право, вы обязаны женщинам больше, чем любой мужчина из всех, кого я знаю. Это мы, женщины, не даем вам закоснеть. Но возвращаясь к Саре… Знаете, в моих глазах она, пожалуй, личность.

— Так оно и есть, — с готовностью согласился Стрезер. — Она, несомненно, личность. И чем бы ни кончилось нынешнее ее предприятие, эти незабвенные дни она прожила не зря.

Мисс Гостри понадобилась пауза.

— Вы хотите сказать — она влюблена?

— Я хочу сказать, ее одолевают сомнения, не влюблена ли она, и это ее вполне устраивает.

— До сих пор, — рассмеялась Мария, — это вполне устраивало женщин.

— О да… чтобы сложить оружие. Только сомневаюсь, чтобы и на сегодняшний день такая идея — как идея — устояла в неприкосновенности. Впрочем, у Сары это дань идеалу — у каждого своя. Это ее романтический идеал, и он кажется мне лучше моего. Роман в Париже, — пояснил он, — на этой классической почве, в этой заряженной, зараженной атмосфере, да еще вспыхнувший совершенно внезапно и с огромной силой — да о таком чуде она и не мечтала. Короче, она должна признать, что познала родство душ… и со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Мисс Гостри слушала, не пропуская ни слова.

— Джим?

— Джим. Джим подогревает ситуацию. Он создан, чтобы подогревать. К тому же существует миссис Уэймарш! Завершающий штрих. Дополнительный оттенок. Правда, Уэймарш фактически в разводе.

— Зато она, увы, нет — еще один дополнительный оттенок. — В этой реплике была вся мисс Гостри. Но при всем том: — А онвлюблен?

Стрезер остановил на ней долгий взгляд, потом обвел глазами комнату, потом подошел поближе:

— Вы никому на свете не скажете? До конца жизни?

— Никогда.

Какая сцена! Прелесть!

— Ну так вот. Он полагает, что Сара по уши в него влюблена. Но не боится, — быстро добавил Стрезер.

— Что она потеряет голову?

— Нет, что влюбится сам. Ему вся эта ситуация доставляет огромное удовольствие. Он уверен: Сара с собой справится. Ну а он своей отзывчивостью ей в этом помогает — переправляет ее через бурный поток.

Марии подобные отношения представились в комическом свете.

— Шампанского? Хороша отзывчивость! Ужинать с нею нос к носу в час, когда весь Париж предается светским развлечениям. И где? В великом храме — если верить слухам — низких наслаждений.

— Именно. Это как раз им обоим по душе, — отвечал Стрезер. — К тому же в высшей степени невинно. Место — самое парижское, час — когда лихорадит кровь, стол — на сотню франков, уставленный яствами и винами, к которым они едва прикоснутся, — вот романтическое приключение во вкусе нашего друга. Дорогие отношения — дорогие в смысле франков и сантимов, которых у него в избытке. Ну а потом цирк — забава подешевле, но уж он найдет способ превратить ее в дорогую, насколько только можно, — такова егодань идеалу. Он проведет Сару через тернии. И беседовать они будут не менее чинно и благородно, чем мы с вами.

— Ну, мы с вами, благодарение небу, достаточно чинны и благородны, — засмеялась она, — чтобы испортить им всю музыку. Ваш Уэймарш просто старая кокетка. — И в следующее мгновение перешла к другому сюжету. — А вот чего вы, надо думать, не знаете, так это, что Жанна де Вионе стала невестой. Она выходит замуж — все уже окончательно оговорено — за молодого де Монброна.

Он покраснел:

— Стало быть — раз вы знаете — это уже не секрет?

— О, я часто знаю многое, что для других ещесекрет. Разве не так? Впрочем, — сказала она, — завтра это ни для кого уже не будет тайной. Но, кажется, я ошиблась, полагая, что вам об этом неизвестно. Меня предвосхитили, и от моей новости вы вовсе, как я того ожидала, не подпрыгнули до потолка.

От такой проницательности у него перехватило дыхание.

— Вы никогда не ошибаетесь! Подпрыгнул, да еще как, когда услышал об этом впервые.

— Но если вы знаете, почему же сразу не сказали, как только пришли?

— Потому что, сообщив мне это, она просила ничего не разглашать.

— Кто? Сама мадам де Вионе? — не удержалась мисс Гостри.

— И говорила как о чем-то возможном — еще не окончательном — добром деле, которое устраивает Чэд. Поэтому я и молчал.

— Теперь вам уже нет нужды молчать, — отвечала она. — До меня вчера это дошло — окольным путем и случайно — от некоего господина, которому — как о деле вполне решенном — сообщил кто-то из родственников молодого человека. Я придерживала эту новость для вас.

— Полагая, что Чэд мог и не сказать мне?

Она замялась:

— Если он не сказал…

— Не сказал. Хотя, по всей очевидности, их помолвка состряпана им. Вот так. Так вот обстоят дела.

— Вот так обстоят дела, — кротким эхом отозвалась она.

— Потому-то я и подпрыгнул. Потому подпрыгнул, — продолжал он, поясняя, — что это — то есть новое положение дочери — не оставляет места сомнению: он и мать, другого не дано.

— Все же… это упрощает.

— О да! Упрощает, — согласился он. — И отмечает новую ступень в его отношениях. Это его ответ на действия миссис Ньюсем. И стало быть, так вот, как вы любите говорить, обстоят дела.

— Вы хотите сказать — хуже некуда.

— Хуже некуда.

— И Чэд хочет, чтобы об этом худшем знала Сара?

— Что ему Сара?

У мисс Гостри взметнулись брови.

— Вы имеете в виду, она уже высказалась?

Стрезер вновь зашагал по комнате; он и прежде — до нынешнего разговора — снова и снова перебирал в мыслях подробности, стараясь додумать все до конца, но с каждым разом этот путь только удлинялся.

— Он хотел, чтобы она, его милый друг, убедилась: все прекрасно. То есть убедилась в мере его привязанности. Ей требовалось подтверждение, и он придумал такое. Вот и все.

— Уступка ревности?

Стрезер остановился на полушаге.