— Елизавета Ивановна плоха! — сказал отец. — К ней прилетел из Севастополя сын Павел, хочет взять к себе. Алексей передавал, что ты да Кузьма пытались вытащить Бориса Андреевича из пучины, но не смогли. Верно?

— Еще Степан помогал. Но обрушилась волна, меня смыло за борт, а Бориса Андреевича потянуло на глубину. Я видел его лицом к лицу, отец!

— Ты будешь это все рассказывать Елизавете Ивановне?

— Не знаю… Может быть, раньше поговорить с сыном?

— Он сегодня придет к нам. Еще хочу предупредить: Алевтина в панике, она вообразила о Кузьме бог знает что.

— Ничего с Кузьмой чрезвычайного. Небольшая травма. Через недельку вернется с другим пароходом.

Прокофий Семенович недоверчиво покачал головой.

— Алексей запрашивал «Онегу», ответили, как и ты: травма не опасная, выздоровление идет быстро. А от Кузьмы пришла странная радиограмма, просит поменьше расспрашивать о болезни. В общем, Лина тревожится.

— Больше, чем знаю сам, рассказать не могу.

Они ехали в такси. Юра попросил рассказать о буре. В газете писали, что такого свирепого урагана еще не знали светломорцы. Это верно? Как может человек устоять на ногах, когда ветер так страшно бросает судно? Миша обнял Юру. О буре еще поговорим не раз! Буря в океане — тема неисчерпаемая.

Дома сидел гость — Павел Доброхотов. Миша еще никогда не видал такого фамильного сходства. Правда, сын был выше приземистого отца, был строен, подтянут, тонкое молодое лицо еще не приобрело отцовской широты и скуластости. А Мише показалось, что он видит самого Бориса Андреевича, но только помоложе, покрасивей, поэлегантней: Павел говорил тем же голосом, что Борис Андреевич, он так же подчеркивал жестом слова, у него были такие же глаза, губы, брови, он так же хмурил эти отцовские брови, как сам отец, даже с тем же отцовским нетерпением и резкостью возражал, если что не нравилось — вероятно, у себя на военном корабле был таким же властным, быстро соображающим, категорическим командиром, каким отец был многие годы капитаном на своей всегда удачливой, лишь однажды попавшей в беду «Ладоге».

— Вам надо отдохнуть сегодня, — сказал Павел после короткого разговора. — Завтра я прошу вас к нам.

— Вы хотите, чтобы я рассказывал Елизавете Ивановне все подробности? — осторожно спросил Миша.

— Да. Мама почувствует, если вы что скроете. И потеряет доверие к вашему рассказу. Она непрерывно думает об отце.

— И вы не боитесь?

— Нет! — резко прервал Павел. — Я боюсь лишь того, что она вообразит, будто отца не спасли по небрежности, по недостаточному старанию… Но я моряк сам и знаю, как любой моряк помогает в беде товарищу. Ваш рассказ укрепит ее веру, что в несчастье люди не виноваты…

После обеда Миша прилег соснуть. Его разбудил Степан. Он пришел к Куржакам, Петр Кузьмич еще в заливе. Только что вернулась Алевтина, она просит Мишу спуститься к ним.

Алевтина по-рыбацкому обычаю прежде всего сердечно поздравила Мишу с благополучным возвращением, крепко пожала руку и тут же стала засыпать вопросами о Кузьме. Степан уверяет, что ранение у Кузи не опасное, она не верит Степану. Она должна знать правду. Миша последним видел Кузьму, последним с ним разговаривал. О чем шел разговор? Какое настроение у Кузи?

Она так впивалась в Мишу темными горячими глазами, в голосе ее звучало такое волнение, что Миша, если бы и захотел соврать, не сумел бы. Нет, беспокоиться не надо, травма не опасна. А настроение, конечно, неважное, ведь возвращение на неделю-полторы откладывается. Говорил, что по выздоровлении пересядет с базы на первый же траулер, возвращающийся в порт.

— Все, как я сказал, Лина! — воскликнул Степан. Она смотрела только на Мишу.

— Тогда почему он радировал, чтобы поменьше интересовались его здоровьем? Радиограмма отправлена на третий день после разговора с тобой. Что могло случиться за два дня?

— Этого не знаю, — чистосердечно ответил Миша. — Думаю, ничего не случилось. Наверно, неудачно составил радиограмму.

— Вот это и хочу узнать — неудачно или преднамеренно? Алевтина схватила клочок бумаги, быстро что-то написала.

— Мама, — сказала она Гавриловне. — Я запрашиваю от вашего имени, чтобы Кузя подробно ответил, когда его ждать. Подпишите.

Гавриловна отмахнулась от листка.

— Что ты, Лина! Ты жена, ты сочиняй писульки мужу.

— А вы мать! И вам он ответит по-иному, чем мне. Ему почему-то хочется мучить меня! Подписывайте.

Гавриловна нехотя взяла карандаш.

— Задаст мне старик, что от себя посылаю радиограммы.

— Отцу я все объясню. А сейчас пойду к Сергею Нефедычу, попрошу, чтобы сам отправил. Кузя его матрос, он всегда к нам хорошо относился.

Вечером к Алексею пришли Соломатины. Миша рассказывал брату и Сергею Нефедовичу, как они шли на спасение «Ладоги», почему не удалось спасти всех. Ольга Степановна молчаливо плакала, Мария Михайловна, обняв ее, прижалась к подруге. Алексей сказал:

— Страшное несчастье! Твой рассказ запишут, Миша. Назначена комиссия по расследованию обстоятельств гибели «Ладоги», мы с Сергеем Нефедовичем входим в нее. Будем вызывать всех, кого спасли на «Ладоге», и всю команду «Бирюзы». Тебя попрошу припомнить все подробности, все мельчайшие факты, для нас все важно: на море больше не должны повторяться такие беды!

Перед тем как идти спать, Миша попросил брата задержаться в гостиной.

— Хочу посоветоваться наедине, Алеша. Задумал одно важное дело. Для начала скажи, кто-нибудь мной интересовался?

— Многие интересовались. Тимофей Прохоров спрашивал о твоем здоровье. Мне он не показался таким бродягой, каким ты его описывал. Человек приличный, вежливый.

— Анна Игнатьевна не звонила?

— У нее забот хватает без тебя.

— Что такое?

— Здание, в котором она живет, поставлено под восстановление, завод выделил ей квартиру в новом доме. На днях переедет.

— Откуда ты знаешь?

— Я тебе уже говорил, что Юра и Варя, ее дочь, одноклассники и большие друзья. Варя поделилась с Юрой своей радостью.

— Отлично. Можно сказать — двойная удача! Алексей с удивлением глядел на брата.

— В чем ты видишь удачу, Миша?

— Не удачу, а двойную удачу, Алеша! В рейсе я много думал об Анне Игнатьевне… В общем, хочу на ней жениться! Ордер на отдельную квартиру — лучшее приданое.

— Это то важное дело, о котором тебе надо узнать мое мнение?

— Неужели ты против?

— А ты надеялся, что я назову твое намерение великолепным?

— Назови просто хорошим. С меня хватит и этого. Надеюсь, теперь не видишь во мне пошляка?

Алексей с улыбкой покачал головой.

— Возможно, я ошибся, и твое чувство глубже, чем мне показалось. Это не меняет положения. Я раньше обвинил тебя в легкомыслии, сейчас обвиню в неблагоразумии.

Миша с огорчением воскликнул:

— Алешка, нельзя же так! Что ты имеешь против нас?

— Против тебя — ничего. Тем более — против нее. А против вашего соединения имею многое. Счастья не получишь, а ее сделаешь несчастной.

— Много ты понимаешь в счастье! — вспылил Миша.

— Достаточно, чтобы сообразить, что Анна Игнатьевна выставит тебя за дверь, когда явишься с предложением.

Миша сердито вскочил.

— Завтра явлюсь к Анне, сделаю предложение, получу согласие и приведу в гости. Надеюсь, ты примешь мою будущую жену с уважением?

Алексей ласково обнял брата за плечи.

— Миша, дорогой, Анна Игнатьевна всегда, может рассчитывать на доброе к себе отношение. Но завтра к ней не ходи. Ты четыре месяца был в море один, одиночество порождает особые чувства и особые мысли. Дай себе остыть. Неделю пошагай по твердой земле, может, станешь глядеть на вещи немного иначе.

— Ты считаешь, что твердые мои решения возникли на зыбкой почве моря, а на твердой земле решения станут зыбкими? — пошутил Миша.

Алексей легонько подтолкнул брата к комнате, где спали отец и Юра.

— Я считаю, что надо спать и что утро вечера мудренее.

Миша, уставясь глазами в темноту, возобновлял в уме спор с братом. На душе было смутно. Миша удивлялся брату, удивлялся себе. Алексей не захотел его понять. А он не сумел убедить Алексея и растерялся. Да и чем бы он смог переубедить брата? Словами против слов? Брата убедит только дело, слова не нужны. Ты еще увидишь, Алеша, молчаливо разговаривал с братом Миша, ты увидишь, как сильно во мне ошибался.