Луконин несколько минут молчал в эфире — совещался с капитаном «Хариуса». Тот без спора согласился расстаться с буксиром: море у Фарер спокойное, встречаются местные рыбацкие суда, машина работает без перебоев — доберемся и сами в укрытие.

— Иду назад! — доложил Луконин, и Березов вздохнул с облегчением: ненадежное судно вывели из района ожидаемой бури, за него можно не беспокоиться. — Сообщите, когда доберетесь в Торсхавн! — приказал Березов капитану «Хариуса». Луконин отключился, и прошло несколько часов, прежде чем Березов снова вызвал его на связь.

Теперь, когда неотложные распоряжения были сделаны, оставалось ждать. Березов вышел наружу. И тот единственный раз, когда он на полчаса выбрался на мостик, совпал с первым ударом бури. Черное облачко, возникшее на горизонте, захватило половину неба, на одной половине небосвода наступила ночь, на другой еще сиял вечер и тускло перемигивались звезды. А затем в вантах засвистел ветер и хлынул дождь. Березов отскочил под навес, кто-то подал ему прорезиненный плащ, что-то проговорил, он натянул плащ на плечи, не видя, кто подает, не слыша, что говорят.

«Коршун» Никишина и «Ока» Петренко, не дождавшись своей очереди, отошли от плавбазы. Березов увидел в бинокль, что на палубах снуют матросы, убирая в трюмы выставленные наружу бочки и занайтовывая наверху то, что нельзя было упрятать. Два траулера, успевшие разгрузиться, отвалили от причалов, на палубах было чисто, команды энергично задраивали трюмы, одна лючина за другой валились на горловины. Первый траулер отошел сразу, второго усилившееся волнение прижимало к правому борту «Тунца». Тогда сама плавбаза забила винтом и отошла от суденышка, а оно рванулось вперед и выскочило из-под высокого носового подзора «Тунца» в свободное пространство. На плавбазе зажглись огни, кругом засверкали промысловые суда. И плавбаза, и траулеры перестраивались носом на запад — ураган, как врага, надо было встречать грудью. Взорвалась молния, с неба низринулся гром, но грохот его был перекрыт ревом осатаневшего ветра.

Ветер нарастал с ужасающей быстротой. Впоследствии, изучая, как рушилось давление на лентах барографов, как близко валились одна на другую черные линии изобар на синоптических картах районов бедствия, следственные комиссии приходили к выводу, что все происходило закономерно, только это и могло произойти — давление за час падало на десять миллибар, ветер рос соответственно: вся атмосфера, как лавина, понесшаяся с горы, низверглась во внезапно образовавшуюся в ней воронку разрежения. Буря неминуемо должна была быть быстро нарастающей и мощной, таков был потом справедливый вывод. Она была, несмотря на все заблаговременно полученные штормовые предупреждения, ошеломляюще внезапной, таково было ощущение рыбаков, спешно поворачивающих свои суда на ветер.

И еще не успел Березов уйти с мостика в радиорубку, как волны стали долетать до фальшборта. Они не были просто огромны, огромным волнам Березов бы не удивился, он повидал много бурь на своем веку. Каждая следующая волна была мощнее предыдущей. Фальшборт плавбазы метров на восемь поднимался над водой, но валы уже вторгались на палубу. Мостик, на котором стоял Березов, был еще метров на семь выше, но и сюда, на пятнадцатиметровую высоту, долетали брызги.

На палубе «Тунца» не было ни души, бочки в стензелях закреплены цепями, люки задраены, массивные концы подняты и занайтовлены тросами, лебедки закрыты, все, что могло подвинуться, пошатнуться, покачнуться — убрано. «Молодцы!» — подумал рассеянно о команде плавбазы Березов и больше о ней не думал всю ночную бурю: суда в двадцать тысяч тонн водоизмещения с пятью тысячами лошадиных сил в машине не по зубам и грозному урагану. Все его мысли были с промысловиками, почти пятьдесят суденышек штормовало сейчас вокруг плавбазы в черном океане — железные скорлупки по пятьсот тонн водоизмещения, по триста сил в двигателе…

Березова бросало то направо, то налево, а когда судно лезло на волну, швыряло назад. «Черт! — выругался Березов. — Руки что ли слабеть стали!» Не выпуская поручней, он выбрался в ходовую рубку. Прибор показывал крен до тридцати градусов, на развертке локатора вспыхивали острыми точками промысловые суда. Березов заглянул к штурману. В штурманской рубке над картой склонились Трофимовский, старпом и все три штурмана.

— Дайте-ка и мне одну карту, — попросил Березов и ушел в радиорубку.

Он спросил радиста, нет ли чего нового? За вахтенного радиста, занятого выслушиванием эфира, ответил сидевший рядом начальник радиостанции. Новостей нет. Суда усиливают штормовую безопасность, держат носом на волну. Березов вынул утреннюю сводку — дислокацию флота с координатами судов и стал переносить их на карту. Каждый траулер обозначался точкой с номером судна. За день многие суда меняли свои координаты, но далеко от утренних мест уйти не могли. Семь судов, толпившихся у плавбазы и пропавших сейчас в бурной мгле, он обозначил большим кружком с номерами по окружности: они были где-то поблизости. Только для спасателя, повернутого от Фарер к Ян-Майену, он не смог обозначить местонахождение. Березов нанес лишь точку поворота «Резвого».

После этого он сел в массивное вращающееся кресло. Все, что можно сделать, сделано. Придут новые сообщения, придет время снова действовать. Сообщений не было. Трофимовский держал базу носом на волну, но ветер менял направление по часовой стрелке, поднятые им валы изгибались веерами, били то в правую, то в левую скулу. Временами крен становился таким сильным, что Березов хватался за подлокотники, изо всей мочи прижимался к спинке кресла, чтобы не вывалиться на пол. От грохота ветра даже в рубке было трудно говорить, тело уставало от этого непрерывного грома, как от ударов. Иногда Березов, раскрывая глаза, смотрел в задраенный иллюминатор. За окном простиралась ночь, свергнувшаяся в океан раньше времени. В черной ночи, когда плавбаза кренилась влево, Березов видел океан, белый от пены. «Метров тридцать пять, тридцать шесть в секунду! — размышлял Березов. — Вот же ветерок, еще, пожалуй, до тридцати восьми наберется». Лишь на следующий день Березов узнал, что ветер южнее Ян-Майена достигал сорока пяти метров в секунду.

Успокоительно тикала морзянка. Радист не снимал наушников. Березов не видел его лица, но было что-то спокойное в том, как он сидел. У рации изогнулся начальник радиостанции, он вращал регуляторы, переключаясь с частоты на частоту и снова возвращаясь на шестнадцатый канал. Его лицо Березов видел хорошо. Лицо начальника радиостанции было спокойно. Чрезвычайных происшествий не было.

— Опроси-ка флагманов, как дела на флотилиях, — приказал Березов второму радисту. — Похоже, они забыли, что я еще существую и что мне надо периодически докладываться.

Радист выстучал приказ. Один за другим флагманы выходили на связь. Флотилии штормовали благополучно. «Подготовку к буре завершили до ветра, теперь держим на волну», — бодро докладывали флагманы.

Березов закрыл глаза. Яркий свет заливал приборы, свет мешал Березову сосредоточиться. Вокруг него надрывался беснующийся океан. Крохотное, отмеченное во тьме лишь ходовыми огнями, суденышко грудью держало на ветер, его сшибало, швыряло, несло назад — оно упрямо пробивалось вперед. Березов стоял в рубке траулера, всматривался в стекло, оборачивался на кренометр, сам хватался за штурвал, помогая рулевому быстрей выйти на курс. Их было много, небольших суденышек, затерянных в бурной мгле. Березов перебегал с одного на другое, все были одинаковы и каждое — особое, надо было побывать на каждом, ко всем пристально — присмотреться — все ли там благополучно? Березов видел их все вместе и поодиночке.

И он думал о том, что на траулерах последнего выпуска на трюмах высокие комингсы и лючины задраиваются крепко, закладываются стальными шинами, черта с два буря сорвет такое крепление. А на первых, послевоенных траулерах — ах, каким же они тогда казались совершенством морской техники! — комингсов нет и крепление трюмов — простые барашки, тоже сталь, конечно, воде она не под силу, но тяжелого удара они, пожалуй, не выдержат. И машины на тех старых, по восемь, по десять лет плавающих судах тоже послабее, триста лошадей на валу, всего триста, а у новеньких — четыреста — прибавка немаловажная.