— А теперь паразит и алкаш! — отрезал Кузьма. — Такого я и присесть рядом не допущу, не то, чтобы веселую житуху ему обеспечивать. Теперь прокладываем курс на «Балтику». Поговорим о рейсе, на людей поглядим, потанцуем немного.

В «Балтике» в предвечерний час посетителей было не густо. Кузьма облюбовал место у окна. Неподалеку, за пустым столиком, сидел Карнович, он кивнул Степану и Кузьме, внимательно посмотрел на Мишу. Перед Карповичем стояла тарелка с огурцами, другая с кружочками колбасы и графинчик с золотистой жидкостью.

Молодой капитан не ел и не пил, а что-то задумчиво чертил пальцем на скатерти.

К новым посетителям подошла стройная черноволосая официантка, вынула блокнот и карандаш и осведомилась, что будут заказывать.

— На первое — метрдотеля, — сказал Кузьма. — Якова Григорьевича на повышение не пустили? На пенсию не проводили? Вот его!

— Я прихвачу и жалобную книгу, — презрительно бросила официантка, пряча блокнот в кармашек. — Вам понадобится. — Она быстро отошла.

— Обязательно понадобится, люблю писать благодарности за хорошее обслуживание! — крикнул вслед Кузьма.

Метрдотель, полный мужчина, явился минуты через две.

— Яков Григорьевич, мы с рейса! — важно сказал Кузьма. — Вам объяснять не буду — три месяца шторма, бездна под ногами… И хочется настоящего удовольствия, выпить можно и на квартире без культурного обслуживания. Так что давайте, Яков Григорьевич, по карточке не рыскать, а что постановите — тому и быть.

— Останетесь довольны! — пообещал метрдотель и, подозвав официантку, ушел с ней.

В зал вошел Шарутин, осмотрелся и направился к Карновичу.

— Знал, что найду тебя около Дины, — сказал он и налил себе из графинчика в рюмку. — Очень нужно тебя видеть, Леонтий, важные новости. — Он залпом опрокинул рюмку и болезненно поморщился. — Сроду такой гадости не пил!

— Обыкновеннейший морс, герцог! — со смехом сказал Карнович. — Дина объявила, что водка тоже женского рода, а соперницу она не потерпит. Приходится доказывать, что могу весь вечер просидеть в ресторане без градусов.

Шарутин опасливо покосился на безалкогольный графин.

— Так весь вечер и просидишь?

— Условились, что провожу ее домой после работы.

— Ты бы мог подойти к закрытию ресторана.

— Я-то бы мог. Дина не может. Если вечер у меня свободный, я должен торчать перед ее глазами, иначе обида. Так что у тебя за новости? И верные ли?

— Наиточнейшие! От Нюрочки, секретарши Кантеладзе. Она ко мне благоволит, думает, что мне когда-нибудь надоест холостячество, а я это выгодное мне заблуждение не опровергаю. Куча изменений, целый водопад перемен. Первое. Комплектуется группа судов на осенне-зимний промысел. И тот уже не на три месяца, а на полгода, одни суда будут приходить, другие возвращаться, а промысел не прекращается ни на день. И старшим флагманом назначают Березова, а на берегу его заменит Соломатин. Каково?

Карнович, усмехаясь, пожал плечами.

— Интересно, но не ново. Все это я знаю. Есть еще новости?

— Конечно. Капитана «Тунца» переводят на новую плавбазу «Печора», а на «Тунец» пойдет Трофимовский. Дорвался-таки до повышения, хотя и не, такого, как надеялся, он ведь мечтал о «Печоре», все это знают. Доброхотов выпросил к себе Сережку Шмыгова, жутко обрабатывал Шалву, ну, и Березов, естественно, поддержал, Сережка к тому же больше не буйствует. Мне он сказал: «Я на суше теперь работаю, а не веселюсь, так что с гулянками кончено!» И самая главная новость — ты.

— О себе я все знаю. Летняя путина на Балтике закончена, «Бирюзе» выписывают направление в океан. Хотят включить в общую группу, только я этот план поломаю и пойду самостоятельно. Имею теперь право на это, ценз капитана дальнего плавания на прошлой неделе выплаван полностью. А для обоснования задержки потребовал ревизии машины, хотя стармех Потемкин клянется, что она в идеальном состоянии. Между прочим, лишняя проверка не помешает, осенью в Атлантике бури.

— И это все, что знаешь о себе? Тогда слушай дальше. На «Печоре» не хватает двух штурманов. Одного собираются взять у тебя. Нюра слышала, как Шалва с Березовым об этом разговаривал. Ты свое обещание не забыл?

— Нет, конечно. Если Кантеладзе не запретит, считай, что освободившееся место за тобой.

— Он не запретит. Я недавно ходил к нему, он сказал: «Мест свободных пока нет, но если кто из хороших капитанов будет драться за тебя, дорогой, выпущу в рейс». Ну, я дал все нужные обещания насчет поведения, сам понимаешь. Теперь жду от тебя настойчивости.

— Уже сказал — никого, кроме тебя, не возьму на вакантное место. Можешь не волноваться.

Шарутин, успокоенный, машинально потянулся к графину, но спохватился и отдернул руку. К ним подошла черноволосая официантка и сердито сказала:

— Гражданин, прошу за другой стол. Я предупреждала вас, что поэтов не обслуживаю.

— Не надо, Дина! — низким басом прогудел штурман. — Я хороший!

— А я плохая! — отрезала официантка. — И кого невзлюблю, то надолго.

— Леонтий, защити! — взмолился Шарутин. — Скажи, что без меня не можешь.

— Диночка, нам и вправду надо поговорить, — мягко сказал Карнович. — Павел специально для этого разговора пришел сюда.

Она недовольно взмахнула волосами.

— Только ради Леонтия Леонидовича… Но на большее, чем пиво, не рассчитывайте.

— Тащи пиво, Дина, чудная девушка! — обрадовался штурман. — Пиво — это отлично. И душу веселит, и карману легче.

— Вы поссорились? — С удивлением опросил Карнович, когда Дина отошла. — У вас всегда были отличные отношения, я даже завидовал.

Штурман, понизив голос, чтобы до Дины не донеслось и словечка, стал рассказывать, как они поссорились:

— Правильно, отличные. А почему? Я за Диной не приударял, она это ценит. Антон Колонтаев из «Светломорской правды», ты его знаешь, разбегался было, но ему не посветило. Весной — ты в рейсе был — перед домом Дины зацвела магнолия, та, единственная в городе. Хороша была, — поэтическое дерево. Я каждый день ходил смотреть. Короче, мы с Антоном как-то заявились сюда. Антон — руку на сердце, голос трогательный, ты его знаешь: «Диночка, если бы вы сами не были лучше всех магнолий, я бы изломал то дерево и целиком бы поднес вам крону в качестве букета». Она задрала нос выше люстры и ответила, ты Дину знаешь, она может: «Цветы от поклонников — штамп. А вы, если писатели, так поднесите мне взамен цветов произведение о цветах, и чтоб оно было лучше моей магнолии». В этот же вечер мы сочинили по штуковинке каждый — я в стихах, он в прозе.

— Воображаю, что накатали! — сказал Карнович, посмеиваясь.

— Невообразимо, точно! Антон разразился очерком под названием «К наболевшему магнолическому вопросу». Первый абзац звучал так: «Магнолия в общем, целом и основном — цветок. Магнолии растут на наружных территориях, именуемых садами. Наружные территории обслуживаются дворниками. Главное орудие производства дворников — метла. Итак, поговорим о безобразном отношении дворника к метле».

— Хлестко. А ты?

— Я накропал отличные стишата. Первый класс, кто понимает. — Шарутин оглянулся, не идет ли Дина, и продекламировал: — Хороша магнолия у Дины, хороша! Коньячку теперь бы на рябине да леща. На ботдек забраться спозаранку в тишине, врезать, спиритуса вини банку на волне! Эх, рыбацкое мое раздолье — вкруг вода! А насчет той Динкиной магнолии — ерунда!

— И она не стерпела?

— Вмиг возненавидела обоих. Если бы не ты, черта с два я присел бы за ее столик. Слышал — «гражданин клиент», а раньше только — Павел да Павел!

Дина принесла Кузьме с товарищами поднос закусок и напитков, отобранных метрдотелем, — он сам издали наблюдал, чтобы рыбаков обслуживали хорошо. На помосте появились музыканты и заиграли модные песенки. Между столиками закружились пары. В зале появился рыбак с хриплым голосом, которого так сурово отчитал Кузьма, его сопровождали две нарядные женщины, они заняли последний свободный столик. Степан кивнул в их сторону.