Лукас поспешил увести Мэг из «Охотничьего домика» к своему «лендроверу». Убрал с сиденья толстую папку и помог молодой женщине забраться в машину. Мэг слабо попыталась возразить, показывая на микроавтобус.

— Потом, — ответил ей Лукас. Он обошел машину и сел с другой стороны. В салоне уютно пахло кожей; все враждебное осталось снаружи. Но Лукас не спешил заводить мотор.

— Дэнни… — Ну надо же, она ведь обещала сыну поехать с ним за город. Но сейчас ей больше всего хотелось свернуться калачиком где-нибудь, не думать ни о чем и дать открывшимся ранам снова затянуться.

— Дэнни в порядке, — успокоил ее Лукас. — Я попросил Томми позвонить Джейми, чтобы она составила твоему сыну компанию.

Мэг почувствовала предательские слезы, выступившие на глазах; она не может допустить, чтобы Лукас увидел их.

— Это хорошо, бодро откликнулась она. Чересчур бодро. — Хоть с этим разобрались. Спасибо за все.

С плохо скрытой яростью Лукас ударил кулаком по рулю. Глубоко вздохнул и откинулся на сиденье. Постепенно кулаки его разжались. Он потянулся и взял ее руку, спрятав ее в своей, такой большой руке.

— Я не хотел, чтобы ты проходила через это.

— Я должна была.

— Да, знаю… Но я хотел быть там с тобой ради тебя…

— Вместо меня.

— Да. — Он положил ее руку себе на колено и принялся нежно поглаживать, сам того не сознавая. — Я не должен был отпускать тебя утром, не поговорив. Между нами слишком много нерешенного.

Господи, как хорошо, что глаза его закрыты. Мэг повернула голову к окну и посмотрела на горы, видневшиеся на фоне отеля.

— А мне показалось, между нами все решено. Я сказала, что люблю тебя. Ты отверг мою любовь. И в этом нет ничего удивительного. Никто, кроме сына, не любил меня. Ты гораздо порядочнее и честнее, чем другие…

— Не смей принижать себя так, как ты сделала это сейчас. Ты такая добрая, любящая, такая красавица. Умница и добрая душа. Дураком будет тот, кто не полюбит тебя.

У Мэг сжалось сердце.

— А ты, Лукас? Совсем недавно ты признался мне, что не можешь любить меня.

— Я говорил тебе — дело во мне самом. Я не волен любить тебя.

Мэг почувствовала, как руки его на ее плечах сжались. Наверное, останутся синяки. Замечает ли он, что дрожит? Сознает ли, что выглядит так, будто только что приговорил себя к адским мукам, изобретенным им же самим?

— Тогда отпусти меня.

— Не могу. Не могу, пока… пока все это не закончится.

Он вдруг резко включил зажигание. Его послушный железный зверь громко взревел и помчался по выездной дороге отеля. Вскоре Лукас свернул на шоссе в направлении аэропорта.

— Куда мы едем?

Он едва глянул на нее и тут же вернулся к дороге.

— Туда, где сможем закончить этот разговор, — ответил он. — Туда, где я покажу тебе, до чего же ты заблуждаешься относительно себя и моих слов о том, что я не могу отпустить тебя сейчас. Туда, откуда я ни за что не должен был отпускать тебя сегодня утром.

Мэг откинулась на сиденье. У нее не было сомнений, что в душе Лукаса Ламберта томятся чувства, какие она ни в ком не встречала. Ладно, он не может позволить себе любить ее. Но почему же он отвергает ее заботу?

Разве должна она испрашивать его разрешения на любовь?

Конечно, нет.

Но ей потребуется мужество. И немалое. Раньше она только и делала, что спасалась бегством. Но сейчас бежать никак нельзя. Если, конечно, в ней не умерла еще надежда стать счастливой. Она украдкой бросила взгляд на Лукаса. Тот с силой вцепился в руль с видом человека, которого преследуют. Да, ей, определенно, понадобится мужество. Это самая крупная ставка в ее жизни, а она и понятия не имеет, что из этого может выйти.

Глава двенадцатая

Лукас подъехал к дому с задней стороны и заглушил двигатель. Мэг не стала ждать, пока Лукас откроет ей дверцу, и вышла из машины сама.

Она прошла через крутящиеся двери и оказалась на кухне. Мэг знакомилась с домом Лукаса так же, как и с его хозяином; один за другим ей раскрывались прежде сокрытые уголки.

Слова им не нужны. Они поговорят после. Сейчас для Мэг главное — вернуть еще раз волшебство той ночи. В том волшебстве была исцеляющая правда. Для нее и, она надеялась, для него.

Мэг начала подниматься по лестнице наверх. На полпути она сняла накидку и набросила поверх перил. Дневной свет потоком устремлялся через двухэтажную стену стекла, составлявшую другую сторону лестницы. На ступеньках, покрытых ковром, лежали тени, и в комнатах нижнего этажа царил полумрак. Мэг услышала голос Лукаса, он звал ее. Но она продолжала идти, пока не поднялась на второй этаж. Только тогда она остановилась и обернулась, ожидая его.

Как Мэг и рассчитала, Лукас заметил накидку. Он задрал голову вверх и увидел Мэг. Лукас медленно, очень медленно стал подниматься по лестнице и остановился ступенькой ниже.

— Не делай этого, Мэг.

Мужество? Да, ей потребуется мужество для исполнения задуманного гораздо больше, чем она предполагала. Отвергая любовь, Лукас тем самым убьет ее. Наоборот, своей любовью он способен исцелить ее душу.

Мэг коснулась ладонью его лица, склонилась и поцеловала в губы.

— Мне нужна твоя любовь, Лукас.

У Лукаса вырвался звук, похожий на сдавленный стон.

— Мэг, прошу тебя…

Мэг преодолела ступеньку, разделявшую их. Она обвила шею Лукаса руками и привлекла к себе. Он услышал ее шепот совсем близко:

— Да.

— Я не могу. — Но даже произнося эти слова, Лукас крепче обнимал ее, притягивая еще ближе.

— Да, — повторила она. — Можешь.

— Ты слишком многое пережила сегодня. Ты не сознаешь, что делаешь…

— Сознаю. — Мэг чуть отклонилась назад, чтобы Лукас увидел ее глаза. — Сознаю. — Она вознамерилась показать Лукасу Ламберту, этому суровому и неулыбчивому мужчине, что такое быть любимым.

Лукас со стоном отпрянул от нее. Он расцепил руки, обвивавшие его шею. И взял Мэг за плечи, словно удерживая ее на расстоянии.

— Ты восхитительна, Мэг. Поверь мне.

Она проиграла. Дурочка, возомнила, будто в ее власти одолеть призраки его прошлого. Или ее ослепило желание? Руки Лукаса скользнули по ее плечам, рукам, ладоням и начали нежно разжимать ее кулаки, пальчик за пальчиком. Мэг и не заметила, что крепко стиснула их.

Она опустила взгляд, проклиная слезы, готовые брызнуть из глаз.

— Руки вечно выдают тебя, — заметил Лукас; он выпустил их и коснулся ее подбородка. На лице его отражалась борьба страсти с сомнениями. И Мэг стала свидетелем того, как страсть, которую он отказывался признавать в себе, одержала верх.

У нее перехватило дыхание. Она качнулась, но Лукас поймал ее, подхватив на руки.

— Лукас! — вскрикнула она. — Я слишком…

— Ш-ш-ш, — остановил он ее. — Мы все делаем правильно.

Еще утром, перед тем как они уехали из дома Лукаса, Мэг набросила на кровать покрывало. Она не хотела оставлять беспорядок, ей неприятно было видеть его после той радости, что она испытала. Теперь же Лукас откинул покрывало и опустил ее на простыню, все еще хранившую запахи той радости.

Покажи мне, как это — быть любимой, попросила она его однажды, и он исполнил ее просьбу. Теперь ее черед. Высвободившись из его объятий, Мэг лишь коснулась его, и он притих. Она развязала ему галстук, сняла пиджак.

Мэг расстегнула первую крошечную пуговку рубашки Лукаса и тут почувствовала, как ремень, схватывавший ее блузку, немного ослаб.

— Проклятие! — сквозь зубы выругался Лукас; Мэг увидела, что он никак не может справиться с ее поясом, так как руки их переплелись и вдобавок ко всему он запутался в шелковой блузке. Мэг тихонько засмеялась. Она отпустила его рубашку и подняла руки, чтобы Лукасу легче было избавить ее от одежды.

Лукас тоже посмеялся; стянув с нее блузку, он запустил ею туда, где уже валялся его пиджак. И повернулся к ней. Но смех его постепенно затих; он увидел полулежащую Мэг, откинувшуюся на гору подушек. У него захватило дух — тончайшее кружево едва прикрывало грудь, сбегая вниз блестящими волнами шелка телесного цвета. Лукас поднес к ней руку и несмело провел по краю кружев.