В ожидании капитана нас провели к королевам: большим, сильным, довольно красивым женщинам. Кахуману — любимая жена короля — вошла в историю еще при Ванкувере. Они возлежали в соломенной хижине на настиле из циновок. Нам надо было расположиться среди них. Почти с ужасом я, новичок, воспринимал взгляды, бросаемые на меня моей соседкой. Я последовал за Эшшольцем, который еще раньше выбрался из хижины. Он сказал, что его королева изъяснялась еще красноречивее.
Явился капитан. Старый король принял его весьма сердечно. Он хорошо разбирался в обстановке и держался величественно, внушая почтение, и вместе с тем непринужденно. Г-н Кук, европеец, пользовавшийся его доверием и только что вернувшийся с американского корабля, куда его послали, был переводчиком. Король не скрывал своей досады на людей, которые за королевское гостеприимство отплатили черной неблагодарностью. Но в нас, прибывших сюда, чтобы вести наблюдения и заниматься исследованиями, и не имеющих к тем никакого отношения, он хочет видеть сыновей и последователей Кука и его друга Ванкувера {164} . Мы не торговцы, и король тоже не желает играть эту роль; он позаботится, чтобы все наши потребности были удовлетворены безвозмездно. Мы не обязаны ничего давать королю, а если захотим преподнести ему подарок, то это только наша добрая воля. Так говорил Тамеамеа, король Сандвичевых островов.
Наши ответные дары свидетельствовали о мирных намерениях. Две маленькие мортиры со снарядами и порохом. Железные стержни, служившие нам балластом и, видимо, понравившиеся королю, были отправлены ему в Хана-руру. Беседуя с нами, он осведомился, не можем ли мы оставить ему вина, и получил бочонок отличного тенерифского из наших запасов. Капитан захватил с собой несколько хороших яблок из Сан-Франциско. Король нашел их весьма вкусными, дал попробовать своим вождям и приказал тщательно собрать семена. По желанию капитана Коцебу Тамеамеа велел принести плащ из перьев и передал его в дар императору Александру. Без колебаний и с достоинством он отклонил приглашение посетить «Рюрик», поскольку сделать это не позволяли ему тогдашние настроения народа. Мы нанесли визит наследнику престола Лио-Лио. Не могу ничего добавить к тому, что сказано в «Наблюдениях и замечаниях», хотя приведенные там пророчества (главным образом относительно г-на Марини) не сбылись {165} . Стол для нас был накрыт на европейский манер в доме, расположенном близ королевского мараи {166} . Король и его вожди проводили нас туда, но никто не прикоснулся к пище, и мы ели одни. Потом таким же образом поели и матросы. Позже мы узнали, что во всю эту церемонию угощения вкладывался определенный религиозный смысл. Ждали врагов, а пришли друзья, ели священную свинью в священном месте, в марай короля.
Тамеамеа обедал в своем доме, и мы наблюдали за ним так же, как и он ранее наблюдал за нами. Он ел по традиционному обычаю: пища — вареная рыба и жареная птица, посуда — банановые листья, а каша из таро заменяла хлеб. Слуги ползком приносили кушанья, которые кто-либо из знатных особ передавал королю. Капитан Коцебу пишет о странном наряде придворных Тамеамеа — будто все они надевали черный фрак на голое тело. Могу припомнить лишь один-единственный случай, когда я видел такой костюм. Конечно же, он не был столь распространенным, ибо даже не бросился в глаза художнику (см. «Живописное путешествие» Хориса).
Тамеамеа оставил Эллиота при себе, хотя нам очень хотелось, чтобы доктор проводил нас на Ваху. В качестве провожатого и переводчика король дал нам одного из своих придворных более низкого ранга по имени Мануя, пользовавшегося его полным доверием. Тамеамеа велел доставить этого человека из селения, расположенного в 10 милях отсюда, поэтому он прибыл поздно. «Рюрик» оставался под парусами. Мы уже дали сигнальные выстрелы, пустили ракеты и подняли фонари, когда в 8 часов вечера Кук доставил на борт нашего телохранителя.
При очень слабом ветре, дувшем с суши, мы взяли курс на Ваху. Восход солнца 25 ноября застал нас близ Овахи [Гавайи] и Мауе [Мауи]. Ветер улегся. Стояло прекрасное утро. Величие, покой и ясность. Воздух прозрачный, и море тихое. Чистые и безоблачные, вздымались высокие, с плавными очертаниями горные вершины обоих островов. Капитан Коцебу воспользовался этим моментом, чтобы измерить высоту гор.
Ночью поднялся ветер, мы вновь встретились с пассатом. Увидели огни на острове Тауора. 26 ноября быстро прошли вдоль цепи островов и взяли курс на юг. Недалеко выбрасывали фонтаны два кита. Мануя лежал на палубе, страдая морской болезнью, и его слуга вряд ли был в состоянии помочь ему. Мануя тоже тщательно собирал и сохранял семечки яблок, которыми мы его угощали. Ночью лавировали у берегов острова Ваху.
27-го днем «Рюрик» подошел к гавани Хана-руру. С первым же прибывшим каноэ Мануя отправился на берег, и вскоре появился королевский лоцман, англичанин Херботтел, который предложил стать на якорь за рифом, поскольку каждое прибывающее судно буксируют в гавань во время штиля, регулярно наступающего здесь перед восходом солнца.
Как только «Рюрик» бросил якорь, капитан отправился на берег. Только что из бухты вышла американская шхуна «Трэвелер» из Филадельфии под командой капитана Вилкокса. За полосой прибоя мы могли разглядеть красивый город, окаймленный стройными кокосовыми пальмами, крытые соломой хижины и европейские белостенные дома под красными крышами. Город словно прерывает солнечную равнину, раскинувшуюся у подножий гор. Лес с вершин спускается далеко вниз по склонам. В гавани стояли два корабля; оба принадлежали властелину островов. Трехмачтовое судно, которое вскоре должно было получить имя жены короля Тамеамеа, утром 29 ноября с грузом таро вышло на Оваи. Второе судно, названное «Кахуману» по имени самой благородной жены Тамеамеа,— это небольшой, элегантный, быстроходный бриг, построенный во Франции как каперское судно; первоначально он носил название «Большая колымага» (La grande guimbarde),а потом англичане окрестили его «Лесником» (Forester).Будучи сторожевым судном, «Кахуману» произвело при заходе солнца обычный пушечный выстрел.
Капитан вернулся на корабль, не слишком довольный оказанным ему приемом. Народ был все еще настроен против русских, и у губернатора Каремоку ему тоже пришлось бороться с этим предубеждением. Капитану помог Юнг. Губернатор, которого англичане называют Питтом, второе по значению лицо после короля на Сандвичевых островах, все же обещал Коцебу пунктуально выполнять приказы Тамеамеа, касающиеся нашей экспедиции.
28 ноября в 6 утра условленным пушечным выстрелом мы вызвали каноэ, которые должны были отбуксировать нас в гавань. Прибыли лоцман и восемь двойных каноэ, в каждом под командой владельца от 16 до 20 гребцов. Якорь был поднят; с играми, смехом и шумом островитяне повели за собой «Рюрик», соблюдая при этом такой порядок и демонстрируя такую силу, которые удивили наших моряков. Мы плыли со скоростью три узла в час, а затем стали на якорь под стенами крепости. Г-н Юнг поднялся на борт, чтобы получить вознаграждение за услуги, оказанные нам людьми короля.
Не могу обойти молчанием первое, что бросилось, как и всякому чужестранцу, в глаза: всеобщую, назойливую, алчную предупредительность другого пола, громко раздававшиеся вокруг нас предложения женщин, а также мужчин от имени женщин.
Стыд, как мне представляется, — врожденное чувство людей, но целомудренность — это добродетель лишь в нашем представлении. В условиях, более близких к природе, женщина в этом отношении зависит от воли мужчины, собственностью которого она является. Мужчина живет охотой. Он заботится об оружии и добыче, кормит семью. Способный носить оружие, используя свою силу, он осуществляет грубую власть над женщиной, а та вынуждена терпеть. У мужчины нет никаких обязательств по отношению к врагу; повсюду, где бы он ни встретил врага, он должен его убить. Употребит ли он мясо убитого в пищу или оставит гнить, не имеет значения. Но если он дарит чужаку жизнь, то вместе с жизнью должен давать ему все, что нужно для существования; еда готовится для всех, и мужчине нужна женщина.