А рядом с ними, отделенный стеклянной дверью, темный и неподвижный, стоял в тамбуре Игорь. Уже несколько часов прошло с той минуты, как он утвердился в этом подрагивающем и мерно гудящем уголке. День превратился в вечер, вечер стал ночью, мимо проносились деревья, дома и звезды. Игорь, высунув в окно голову, весь до краев наполнялся этим новым, праздничным, великолепно-неведомым миром. Ему казалось, что само его будущее мчится на него лесом и небом, отраженным сиянием окон и фонарями станций, грохотом колес, песней и ветром.

Глава вторая

НОВОСЁЛЫ В ТАЙГЕ

1

Всего их было сто один — в Красноярске добавилась группа ленинградцев. Вася, по-прежнему помогавший Дмитрию, сосчитал, что на партию приходится две тысячи один год жизни.

— Две тысячи один на сто одного! И если бы не Чударыч, так вовсе здорово, он за трех тянет!

Настоящей фамилией Чударыча была Чударов, но он так привык к прозвищу, что сам представлялся: «Иннокентий Чударыч». Этот забавный старичок — растрепанный, редкозубый и смеющийся — приковылял с чемоданом на пристань и упросил новоселов взять его с собой: собирался на Север, но теперь тянет на их строительство, народ туда, по всему, подобрался — орлы! Дмитрий объяснил, что он не вербует пожилых, нужно бы списаться с отделом кадров, чтоб поездка не вышла напрасной. Чударыч успокоил его: откажут, что же, жаловаться не станет, возьмет барахлишко и подастся прочь. Дмитрий, пожав плечами, показал старику на берег, забитый навербованными — пристраивайся, где понравится.

Первым на Чударыча обратил внимание Георгий.

— Батя! — закричал он, когда старик брел мимо. — Ты тоже по комсомольскому набору? Выберем тебя в секретари.

Чударыч, поставив чемодан, засмеялся.

— В бюро! В бюро выбирайте!

Его незлобивость покорила всех. Георгий очистил старику место около себя, предложил чаю. Чударыч пил чай, Георгий подшучивал.

Шутки его рассердили Лену. Она сменила зеленое платье на красное, такое же модное и неудобное, но с характером не рассталась. Георгий ей не понравился при первом знакомстве. Она сверкнула на него глазами и сказала, что нет более отвратительного, чем потешаться над старыми.

— Потушите фары, Леночка! — посоветовал Георгий. — Нарушаете правила уличного движения — мчитесь на беззащитного прохожего с полным светом. И вообще отворачивайтесь — так удобнее разговаривать.

— Пошло и грубо, как и все ваши шутки! — Она быстро отошла.

Георгий крикнул вслед:

— Что на подъеме, что на скате жизни — важна живость характера. Не так, батя?

Он громко, чтобы Лена слышала, пропел:

С этого дня Георгий при встречах с Леной напевал частушки о воинственной старухе. На пароходе они встречались по два раза в час то на палубе, то у буфета, то в салоне. Лена, увидев Георгия, поворачивалась спиной, куда бы ни шла. Он сообщил своим, что жизнь входит в норму, один враг у него появился, скоро определятся и остальные.

— Без врагов скучно, — говорил он. — Врага нужно подбирать с любовью и пониманием. Лучшие враги — женщины. Они ненавидят страстно, преданно и безгранично, а главное — не из-за чего. Жизнь с врагами ярка и сногсшибательна.

После двухдневного плавания по Енисею пароход высадил завербованных в устье таежной речушки Лары, дальше надо было плыть на катере. На Ларе покачивались лишь две рыбацкие лодчонки. На стрелке стояли три избушки, радиокабинка и перевальный склад — все это именовалось поселком Боровое. Дмитрий вызвал Рудный и узнал, что катер прибудет на другие сутки, управление стройки советовало организовать ночевку на берегу.

Берег поднимался крутой стеной, к обрыву подступала лохматая тайга. Расчищенный кусочек земли тесно забили строения, между ними с трудом можно было пройти. Вещи свалили на полоску песчаного пляжа, здесь же пришлось размещаться на ночлег. Выгрузка шла при жарком солнце, песок скрипел под ногами — место сгоряча показалось отличным. Но Дмитрий хмуро оглядывал развалившихся у воды парней и девушек.

— Нужны костры, — сказал он Васе. — Ночью холодно. А к закату нападет гнус. Я достану на складе топоры.

Вася с Игорем полезли на обрыв. За ними поднялись другие, в тайге послышался шум падающих деревьев. Вскоре дровосекам пришлось убедиться, что гнус не собирается ожидать вечера. В тайге стоял звон от мошкары, только у воды, где тянул ветерок, было легче. Девушки вскрикивали, роняя охапки валежника, парни ругались и бросали срубленный сухостой. Над головой быстро образовывался плотный шар насекомых. У Дмитрия нашелся флакон с отвратительно пахнущей жидкостью, он предлагал ее уходившим наверх. Флакон опустел, в носу свербило от вони, но если девять десятых гнуса и отшатывались от намазанных, то остальных, нападавших с той же яростью, вполне хватало, чтоб отравить жизнь. Девушки первые придумали надежную защиту. Они надевали перчатки, укутывались в шали, как на морозе, лишь глаза поблескивали в щелках. Парни накладывали на голову полотенца, сверху напяливали кепку — концы полотенца болтались на груди, прикрывая лицо и шею.

— Теперь мы — арабы! — кричал Вася, носясь по берегу. — А знаете, братцы, бедуины ходят в покрывалах не от солнца, а от комарья. Верное противомоскитное средство.

Дмитрий скоро сам признал, что вонючей жидкостью гнуса не прогнать. Он тоже полез в чемодан за полотенцем. Худенький Игорь дольше всех не уступал. Он бегом взбирался по обрыву, тащил стволы чуть потоньше его самого и, потный, только отмахивался, когда руки были свободны. С ним всюду несся звенящий рой, облекавший его, как скафандр. Игоря убеждали закутаться, он отказывался — у него кожа толстая, такую кожу комару не прокусить, а тут даже не комар — мошка. Вася потерял терпение и закричал:

— Сейчас же бери полотенце! Терпеть не могу, когда выставляются!

Костры были сооружены как раз вовремя. Ветерок, тянувший с реки, вдруг оборвался, и лесная мошкара ринулась вниз. Теперь и у воды звенело тонким звоном, воздух посерел, словно от пыли, можно было глядеть на солнце, не моргая. Насекомые набивались в рот и нос, их приходилось выкашливать и вычихивать. Люди жались к кострам, чуть не влезали в дым. Вася с товарищами таскали ведрами воду из реки и лили ее на дрова, чтобы было больше дыма. Густая синева затянула берег, оттесняя разъяренную мошку.

— Вот до чего довели твои причуды, — кашляя от дыма, сказала Светлана Вале. — За час выпили литр крови, а что дальше? Подумать не могу — в Норильске асфальтированные улицы! Там этой пакости и в помине нет!

Валя вдвойне страдала — за подругу и за себя. Она прижалась к Светлане — так, обнявшись, они молча сидели перед чадившим и парившим костром. Потом Светлана вспомнила, что они с утра не ели, и полезла в сумку.

2

Вечер накрывал землю широкой чашкой темнеющего неба. В чашке засветились дырочки звезд, и стало совсем темно. Лишь на северо-западе долго не умирал закат, отчеркиваясь на горизонте зубчатыми пиками лиственниц. Сперва он ярко пылал в сумерках, потом тлел глухим жаром в ночи, под конец змеился зеленоватой лентой. С реки потянуло холодом, гнус притих. Усталые новоселы засыпали у притушенных костров, прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Георгий, лежа на спине, с любопытством оглядывал раскинувшийся кругом дикий мир. Спать на воздухе ему доныне не приходилось. Оказывается, это было не так уж плохо.

— Небо — дуршлаг, — определил он вслух. — А мы — макароны, высыпанные в кучу.

Сравнение так ему понравилось, что захотелось порадовать им других. Справа лежал брат, слева — Вера. С братом разговаривать было бесполезно, тот поднимал вверх глаза, только если с крыши валился кирпич. Георгий растолкал съежившуюся в жиденьком пальтеце Веру.