— Нет. Я бы рассказала тебе, если…

— Да, конечно, — хмуро произнес он, убирая мускулистые руки в карманы потертых черных Джинсов. — Через пару дней съемки закончатся, все разъедутся по домам, и мы тоже. Сегодня же я позвоню ему и узнаю, нет ли каких новостей. Если нет, то я скажу Джонсу, что мы снимаемся с места и писать на этот адрес больше нет смысла. — Что-то рассчитывая в уме, он посмотрел на Аннетт. Она стояла в шаге от него с глубоко несчастным видом — еще минуту назад их души соприкасались, а теперь он отдалился от нее, снова заковав сердце в непробиваемую броню. — Иди к автобусу, — кратко приказал он. — Я разберусь с делами и приеду в отель позже.

И как всегда, она подчинилась.

…Сидя в автобусе и глядя в окно взглядом узника, обреченного на мучительную смерть, Аннетт печально подумала: нет, никогда мне не разгадать этого человека, в котором так тесно сплетены ласка, тепло солнечного дня и холод суровой морозной ночи.

Кто-то бесцеремонно плюхнулся рядом с ней на сиденье, и Аннетт раздраженно закусила губу — опять этот Фред Хаксли!

— О чем это ты секретничала с нашим господином и повелителем? — поинтересовался он, словно имел на это право.

— Так. — Аннетт пожала плечами, прекрасно зная, что Фред задал вопрос, который давно у всех на языке, и теперь каждый член съемочной группы, включая последнего статиста, ждет, каков будет ответ. — Семейные дела. Саймон как-никак мой кузен, — спокойно добавила она, но Фред не удовлетворился таким объяснением.

— Хм. — Он помолчал, ожидая от нее другой версии, потом заговорил, вкладывая в каждое слово беззастенчиво наглый намек: — Все свидетели — я люблю Саймона, как родного папу, но готов спорить на последний цент: если бы это я стоял на краю скалы, он бы и пальцем не пошевелил ради моего спасения и уж, конечно, не побелел от страха.

Аннетт растерялась, но Патриция поспешила ей на выручку.

— Да. Он крикнул бы: стой, где стоишь! Отсюда первоклассный ракурс! И приступил бы к съемке, — весело предположила она.

Взрыв коллективного хохота сотряс стены автобуса, и Аннетт благодарно улыбнулась Пат, подсевшей к ней с другой стороны.

— Спасибо.

— Ну что ты, я твой должник — сегодня ты буквально спасла мне жизнь. — Но, — она внимательно посмотрела на Аннетт, — я заинтригована не меньше других поведением Саймона, хотя и предпочитаю держать соображения на этот счет при себе.

Аннетт уловила ревнивые нотки в ее голосе — кто может понять женщину лучше другой женщины, а тем более соперницы? — но склонила голову, отгородившись ширмой волос от всего мира.

Какая же я дура, совсем запутавшись, горько подумала она. Пат неспроста ревнует. Между ней и Саймоном что-то есть, они любовники — это ясно как Божий день! Глупо думать, что Саймон, этот светский лев с репутацией сексуального плейбоя Голливуда, увлекается такой пустышкой, как Маргарет, когда рядом есть Пат — великолепная красавица с умом математика и роскошным телом Венеры.

Она украдкой тяжело вздохнула. На фоне шикарной Патриции, подумала она, наверняка я кажусь Саймону жалкой серой посредственностью… Аннетт тихонько шмыгнула носом, чувствуя, как заныло ее бедное измученное сердечко…

Глава девятая

Вечером актеры и съемочная группа устроили вечеринку по поводу окончания съемок. Все было прекрасно — и хрусталь бокалов с шампанским, и сверкающие туалеты дам, и горящие свечи, расставленные тут и там в небольшом гостиничном зале, создающие теплую и интимную обстановку. Тонкий смех порой заглушал громкую музыку.

Веселье было в самом разгаре, когда в дверях неожиданно появился Саймон — в темных узких джинсах, белой рубашке, небрежно расстегнутой у ворота, в обычном черном пиджаке он выглядел так загадочно, что невольно напоминал Мефистофеля.

Все замерли, кто-то спрятал под стол пустые бутылки из-под джина. Обычно Саймон не терпел пьяных пирушек и устраивал провинившимся разнос, но сегодня он был до странного благодушным.

— Можете смело расслабляться, ребята. — Он криво ухмыльнулся. — Завтра в съемках занята только Патриция, поэтому… — последовал разрешающий взмах рукой, — поэтому веселитесь и отрывайтесь по полной программе. Я разрешаю.

Аннетт проследила за ним тревожным взглядом — с легкой грацией леопарда он миновал группки веселящихся людей, сел за столик, полускрытый от посторонних глаз декоративной колонной, и, щелчком подозвав официанта, заказал бутылку хорошего вина и ужин. Девушка незаметно наблюдала за ним: он молча ужинал в полнейшем одиночестве, чуть наклоняясь к тарелке, и тогда его смуглое, осунувшееся лицо озарялось светом свечи. Он даже не подошел ко мне, с грустью подумала Аннетт.

Словно девочка перед первым свиданием, целый час перед вечеринкой она провела у зеркала, пытаясь придать себе должный вид, чтобы только понравиться Саймону, и теперь проклинала себя за это. Ему наплевать на меня, мрачно решила она, одетая в облегающее платьице из темно-шоколадного шелка. Аннетт не рискнула надеть лифчик, поскольку вырез платья был слишком глубоким, и теперь чувствовала себя неловко: с каждым взволнованным вдохом ее груди плотно обтягивались блестящим материалом, под которым слишком явственно проступали горошинки сосков. Она тряхнула головой, позволяя отливающей сусальным золотом гриве волос упасть на плечи.

После ужина Саймон куда-то исчез. Аннетт окончательно разнервничалась, зная, что, возможно, он вышел, чтобы связаться с доктором Джонсом и узнать о результатах расследования. Через десять минут он вернулся; лицо бесстрастное, ничего не выражающая маска, минимум эмоций во взгляде, но Аннетт это не сбило с толку. Единственная из присутствующих она заметила крошечную морщинку между тяжелыми черными бровями и решилась на рискованный шаг: первая подошла к нему и обеспокоенно подняла глаза.

— Пока никаких новостей, — негромко сказал он, беря ее за руку. Пока они шли к бару, у Аннетт мелькнула смутная мысль: Господи, он действительно видит меня насквозь, словно моя душа совершенно обнажена. От этого по ее телу пробежал холодок: ей вовсе не хотелось, чтобы Саймон знал или хотя бы догадывался о ее мучениях — например, о том, что ночью она часто просыпается и долго мечется в поисках его сильного тела. Или о том, что каждый раз при встрече она медленно умирает от счастья под взглядом его волнующих, бархатисто-черных глаз… Нет, ей решительно не хотелось, чтобы он знал об этих запретных эмоциях.

— Джонс не может сказать ничего конкретного, потому что… — Нахмурившись, он внимательно посмотрел на встрепенувшуюся Аннетт и продолжил: — Потому что прошло еще слишком мало времени. Нам остается только ждать, — серьезно пояснил он.

В душе девушки внезапно зародились чувства, похожие на угрызения совести: каждый день с раннего утра до позднего вечера он работает в таком бешеном ритме, а когда выпадает свободная минутка, ему опять не удается отдохнуть — приходится заниматься ее проблемами.

— Послушай, тебе совсем не обязательно так основательно вникать в мои беды. В конце концов, я для тебя никто, случайный человек, — извиняющимся тоном произнесла она, бессознательно прикоснувшись пальчиками до его груди. — Конечно, ты волнуешься о спокойствии тети Эльзы, но, можешь мне верить, я буду молчать о событиях той ночи. Не отягощай свою жизнь еще одной проблемой, я вижу, тебе и без меня тяжело живется.

— Твоя забота меня очень трогает, — с дежурной усмешкой заметил он, но тут же голос его изменился, стал чувственным и таинственным. Крепкие пальцы поймали ее руку, все еще лежащую на лацкане его пиджака, и прижали узкую ладошку к твердой, каменной груди, наполненной быстрыми ударами сердца. Она ощутила жесткость волос и упругость мускулов под рубашкой, и ей нестерпимо захотелось дотронуться до его горячей и, наверное, такой возбуждающей обнаженной кожи. Она с трудом сглотнула и, покраснев, отдернула руку. — Ты стала моей проблемой с тех пор, когда я увидел тебя там, на больничной койке, и, боюсь, это…