Все это я знаю. Знаю и то, что фасон скорее изнашивает платья, чем человек. Но у тебя самого, видно, от фасонов голова закружилась, что ты перескочил со своей истории на разглагольствования о фасонах!

Ничуть не бывало. Знай же, что этой ночью я любезничал с Маргаритой — камеристкой синьоры Геро, причем называл ее «Геро»; а она высунулась ко мне из окна спальни своей госпожи и тысячу раз желала мне доброй ночи. Я плохо рассказываю свою историю: мне надо было сначала сказать тебе, что принц, Клавдио и мой хозяин, издали, из сада, подсматривали наше нежное свидание. А свел, и привел, и подвел их мой хозяин — дон Хуан.

И они приняли Маргариту за Геро?

Двое из них, принц и Клавдио. Но этот дьявол, мой господин, отлично знал, что это была Маргарита. И вот, отчасти вследствие его заверений, которыми он сначала опутал их, отчасти из-за ночной темноты, которая ввела их в заблуждение, а главное — из-за моей подлости, подтвердившей клевету дона Хуана, — Клавдио пришел в ярость и убежал, поклявшись, что завтра в церкви вместо свадьбы осрамит Геро при всем честном народе, рассказав все, что видел ночью, и отошлет ее домой невенчанною.

(выступая вперед)

Именем принца — стой!

Позовите сюда пристава. Мы тут открыли такое беспутное распутство, какого еще не бывало в нашем государстве.

И некто Фасон с ними заодно: я его знаю, у него еще локон на лбу.

Братцы, братцы!..

Ладно, вы нам этого Фасона предоставите, ручаюсь вам.

Братцы…

Нечего разговаривать. Мы вас арестуем. Извольте повиноваться и следовать за нами.

В славную историю мы попали, нечего сказать: напоролись прямо на алебарды.

Слава сомнительная, ручаюсь тебе. Ладно, мы повинуемся.

Уходят.

СЦЕНА 4

Комната Геро.

Входят Геро, Маргаритаи Урсула.

Милая Урсула, разбуди кузину Беатриче и скажи ей, что пора вставать.

Слушаюсь, синьора.

Да попроси ее прийти сюда.

Будет исполнено. (Уходит.)

Право, мне кажется, что другой воротник будет лучше.

Оставь, дорогая Маргарита, я надену этот.

Уверяю вас, этот не так красив; ручаюсь, что и кузина ваша то же скажет.

Кузина моя — дурочка, и ты тоже. Не надену никакого другого.

Ваша новая накладка мне ужасно нравится; вот только волосы должны были бы быть чуточку потемнее. А фасон вашего платья, право, замечательный! Я видела платье герцогини Миланской, которое так расхваливают.

Говорят, что-то необыкновенное.

Честное слово, в сравнении с вашим — просто ночной капот! Золотая парча с отделкой и с серебряным кружевом, усыпано жемчугом, верхние рукава, нижние рукава, круглая баска на голубоватой подкладке; но что касается тонкости, красоты и изящества фасона, так ваше в десять раз лучше.

Дай бог, чтобы мне в нем было радостно! У меня ужасно тяжело на сердце.

Скоро станет еще тяжелее: мужчина ведь весит.

Фи, как тебе не стыдно!

Чего же мне стыдиться? Что я высказываю честные мысли? Разве брак не честное дело, даже для нищего? И разве ваш повелитель не честный человек, даже и без свадьбы? Вам, верно, хотелось бы, чтобы я сказала: «С вашего разрешения, ваш муж»? Мои слова надо понимать без задней мысли. Я никого не хотела обидеть. Что плохого, если сказать: «Ваш муж весит»? По-моему, ничего, если речь идет о законном муже и законной жене; иначе это было бы не тяжело, а совсем легко. Спросите хоть синьору Беатриче; да вот она сама идет сюда.

Входит Беатриче.

С добрым утром, кузина.

С добрым утром, милая Геро.

Что с тобой? Отчего у тебя такой унылый вид?

Вероятно, я потеряла всякий другой тон.

Затяните тогда «Свет любви». [27]Его поют без припева. Вы пойте, а я попляшу.

Да, «Свет любви» — это как раз тебе подходит. Найдись только для тебя муж — о приплоде уж ты позаботишься.

Какие вы ужасные вещи говорите! Делаю вид, будто их не слыхала.

Скоро пять часов, кузина: тебе пора уже быть готовой. Я прескверно себя чувствую. Ох-хо-хо!

О чем этот вздох? О соколе, о скакуне или о супруге?

О букве «С», с которой начинаются все эти слова.

Ну, если вы не стали вероотступницей, так больше нельзя держать путь по звездам. [28]

На что эта дурочка намекает, скажите?

Я? Ни на что. Пошли, господи, каждому исполнение его желаний!

Вот перчатки, которые мне прислал граф: как они чудно пахнут!

У меня нос заложило, кузина, совсем дышать не могу: такая тяжесть!

Девушка — и отяжелела! Видно, основательно простудилась.

Милостивый боже! С каких пор это ты, принялась за остроты?

С тех пор как вы их бросили. А разве остроумие ко мне так уж нейдет?

Что-то незаметно его. Ты бы его к чепцу приколола. Право, я совсем больна.

Возьмите настойку Carduus benedictus [29]и приложите к сердцу. Это лучшее средство против тошноты.

Уколола, как чертополохом.

Benedictus! Почему Benedictus? На что ты намекаешь?

Намекаю? И не думаю намекать. Я просто говорила о целебном чертополохе. Вы, пожалуй, думаете, что я считаю вас влюбленной? О нет, клянусь, я не так глупа, чтобы думать все, что мне вздумается, и не хочу думать того, что мне может вздуматься, да и вообще не могу подумать, — хоть и не знаю, до чего бы додумалась, — что вы влюблены, или будете влюблены, или можете быть влюблены. Хотя вот Бенедикт был совсем вроде вас, — а теперь все же стал настоящим мужчиной. Он клялся, что ни за что никогда не женится, — а теперь, хоть и не по сердцу, кушает свою порцию и не поморщится. Можете ли вы также перемениться — не знаю, но, по-моему, вы стали смотреть такими же глазами, как все другие женщины.