Михайлов направился на кормовую башню фрегата, а Кононов — на ютовую надстройку, чтобы шестовая мина его пришлась около левого дейдвуда. Имея очень небольшое пространство перед собой из-за узкости пролива, они шли тихим ходом, не выпуская ни одной искры из трубы. Но тем не менее с кормового банкета раздался оклик: «Boat ahoy!» («Эй, на лодке!»).

— Ау, ау! — отвечал Кононов и остановил машину. Часовой опять крикнул и скинул ружье, но в этот момент шест тихо коснулся борта фрегата, и Кононов замкнул цепь. Раздался страшный, оглушительный взрыв. Поднявшийся столб воды еще не успел упасть обратно, как раздался новый взрыв с катера Михайлова.

Моментально все смолкло в Новой гавани. Электрический свет погас, и среди мертвой тишины и непроглядного мрака ночи слышны были дружные удары винтов удалявшихся миноносок и треск горящих джонок и пароходов. Уже на выходе из пролива наши моряки услышали третий взрыв и затем частую и беспорядочную пальбу на рейде и поняли, что в эту минуту решалась судьба «Бритона» и Злобина.

Катер с шестовым минным вооружением на накидных банках

Впрочем, за последнего они не боялись.

Когда корвет заметил пожар у Пуло-Брани и отправил туда свой паровой катер, Злобин, стоявший недалеко от него и все время наблюдавший, пошел на «Бритон» полных ходом.

Там, вероятно, его приняли за собственный катер, почему-то возвращавшийся, и вызвали фалрепных. Злобин, не отвечая на оклик, спокойно подошел к самому трапу и взорвал свою шестовую мину. Но он не успел еще дать заднего хода, как шкафутный часовой сделал по нему выстрел, а затем почти мгновенно в том же направлении открылась пальба с тонувшего корвета из ружей и скорострельных пушек. Паровой катер с «Филомела», шедший, вероятно, к месту пожара, заметил миноноску, по несчастью, попавшую в полосу электрического света фонаря «Пингвина», и, осыпаемый выстрелами своих же судов, самоотверженно погнался за Злобиным.

Имея преимущество в ходе, он нагнал его и уже готов был свалиться и вступить в рукопашный бой, как Злобин воспользовался английским же оружием, взятым с «Мура», и бросил в противника ручную мину. Баковый матрос с неприятельского катера еще успел перескочить на миноноску к Злобину и, вероятно, был единственным спасшимся из всего экипажа погибшего катера, так как мина разорвалась, ударившись об его палубу. Английский катер заслуживал лучшую участь за свою безумную храбрость и самоотверженность, и Злобин, наверное, попытался бы спасти остальных членов его команды, но теперь не время было выказывать великодушие. Не останавливаясь ни на мгновение,

Злобин понесся на условленное рандеву, выйдя из полосы света и огня с «Пингвина» и «Филомела».

К 2 часам пополуночи все три катера почти одновременно пристали к яхте. Миноноски были тотчас же подняты на палубу, и по окончании этой операции яхта пошла полным ходом опасным каналом Филиппа в Банковский пролив. Расстояние 180 миль до Зондского пролива было пройдено благополучно под берегом Суматры. Но Кононов не без основания ожидал встречи с английским крейсером южнее, у Анжера или Батавии. Конечно, в этих двух пунктах уже знали по телеграфу о происшествиях в Сингапуре.

Это предположение оказалось верным, так как клипер «Ренжер», получивший известие из Анжера и зорко наблюдавший за всяким судном в Зондском проливе, заметил яхту и погнался за ней. Не имея никаких средств к защите, кроме двух орудий Гочкиса, яхта должна была рассчитывать только на свой 12-узловой ход и случайность. «Ренжер» имел ход до 11,5 узлов, значит отставал очень немного, но зато на нем были два 64-фунтовых и одно 178-мм орудие.

Не прошло и четверти часа погони, как с «Ренжера» раздался выстрел из носового орудия. В ответ на это яхта подняла русский военный флаг и продолжала бежать полным ходом из пролива. Первое ядро ушло недалеко у нее за кормой. Второе и третье легли близко по правому борту. Это доказывало, что на клипере прицеливаются порядочно и пока только пристреливаются. Оно действительно так и было, потому что следующие снаряды подряд начали попадать в яхту и последовательно снесли ей кормовой фальшборт, грот-мачту, часть мостика, пробили борт в нескольких местах, убили минного унтер-офицера, ранили трех человек, в том числе и лейтенанта Злобина.

Положение яхты ежеминутно становилось все опаснее, быстрее идти она не могла, а предпринять было нечего. Но случай и знание местности спасли яхту.

В прежние годы к югу от Зондского пролива одиноко поднимался над морем кратер Кракатау. Но 26 августа 1883 года, после сильнейшего землетрясения, этот великан в 2600 футов (792 м) вышиною скрылся с лица океана навсегда, оставив вместо себя громадную банку, подробно означенную, вероятно, только на русских картах. Глубина на ней была лишь 12 футов (3,7 м). На эту- то банку и вступила теперь яхта и, вероятно, была первым судном, решившимся идти но ней. «Ренжер», увлеченный успешной погоней, должно быть, рассчитывал, что здесь будет достаточно глубоко и для него. Но осадка яхты была 11 футов, а у клипера — 13 футов. К общему удовольствию на яхте заметили, что их преследователь вдруг стал отставать, выпуская густой пар, а пальба сделалась беспорядочной и безвредной. Значит «Ренжер» сел на мель — промелькнуло у всех. Значит опасность миновала и все спасены от явной гибели.

Выйдя в океан, легли на остров Енгано и занялись ранеными. Впрочем, пришлось только обмыть и кое-как перевязать оторванные руки и ноги, так как больше этого сделать ничего не могли. Оставалось окончить также грустное дело — похоронить унтер-офицера. Приготовления и сборы к этому были недолги. Долетали чистую койку, зашили в нее покойного и прикрепили две балластины по четыре пуда. По команде «на молитву» все собрались на юте под открытым небом. Кононов прочел краткие молитвы, псалом «Живый в помощи Вышняго», и при общем пении «Святый Боже» тело было опущено в море.

За Сингапур было уплачено кровью, и один из самых энергичных людей успокоился навеки. Но, сознавая вполне чудное спасение от неминуемой гибели и всю важность сингапурского погрома, экипаж яхты здесь же принес горячую благодарность Создателю за явную Его помощь и величайшее милосердие.

Ровно через 8 суток в назначенном рандеву яхта соединилась с крейсером, встретившем на своем пути к Енгано голландский пароход, от которого и узнали о гибели двух английских военных судов в Сингапуре от русских миноносок и о громадном пожаре в Новой гавани. Об «Агамемноне», впрочем, телеграфировали, что он не затонул благодаря исправности своих непроницаемых переборок, но, во всяком случае, надолго вышел из строя.

Ввиду этих известий, капитан, окруженный всеми офицерами и командой, почетно встретил своих героев. Больным была подана необходимая помощь. Затем флаг был приспущен, и помолились за упокой души погибшего товарища.

Так как трое раненых требовали тщательного ухода, то капитан решился зайти на несколько часов в Бекнулен [138], но прежде всего следовало покончить с яхтой. Она уже сослужила свою службу, и дальнейшее ее существование было скорее вредно для крейсера в нейтральном порту. Поэтому ее пустили ко дну и, поставив миноноски на свои места, взяли курс на столицу Суматры.

Около 4 часов пополудни крейсер вошел на рейд и бросил якорь. Не успели еще отсалютовать голландскому флагу и получить ответ, как к борту пристал адъютант губернатора, весьма вежливо передал приветствия своего начальства и поздравления с приходом, а затем объявил категорическое требование представителя Голландии его превосходительства Мейнгера Евенгорна оставить порт не позже как через 24 часа. «Таковы условия строжайшего нейтралитета нашего правительства», — прибавил он, как бы извиняясь за оказываемое негостеприимство. Капитан молча взял под руку губернаторского адъютанта и вместе с ним спустился к своим раненым.