Дэйр заметил ее улыбку. Взволнованный этим доказательством того, что она все помнит, он тихонько потянул ее за косу, пока она не повернулась к нему и не встретила его нежный, снисходительный взгляд.

– Я ненавижу вашу проклятую вуаль и барбет, – нежность его голоса усиливала смысл мягко сказанных слов и настолько успокоила ее, что она не отвела взора от его голубых глаз, полных затаенного огня. Однако его слова, произнесенные вслед за этим, воспламенили ее давно сдерживаемый темперамент.

– Вы можете считать, что они достаточно защищают вас от меня, можете считать, что ваша внешняя холодность помогает вам справиться с внутренним огнем, но это не так. В действительности они только усиливают мое желание сорвать их.

– Это не внешняя холодность! – горячо запротестовала Элис. – Это то, кем я стала теперь!

Имея перед собой такие образчики женской добродетели (в представлении ее отца), как Сибиллин и леди Элинор, она попыталась оспорить его суждение – ведь нельзя же было попросту отбросить прочь годы учебы.

Мрачное лицо Дэйра просветлело от улыбки. Ее высказывание было опровергнуто ее же собственным темпераментом. Более того, он был вознагражден долгожданным ответом, то есть взрывом горячих чувств. Снова под дурным влиянием Дэйра она стала больше ребенком, чем женщиной. Когда он встал прямо перед ней и оказался угрожающе близко, она потеряла самообладание, но не как ребенок, – ни один ребенок не почувствовал бы, что он тает от одной только близости Дэйра.

Видеть Элис так близко, видеть, как она отзывается на его ласку, было слишком большим искушением даже для сильной воли Дэйра. Медленно он склонился к ней и нежно несколько раз прижался губами к ее мягким губам. Они раскрылись со вздохом, и последовала череда глубоких и страстных поцелуев, которым он научил ее много лет назад.

Под покровом ночи Элис погрузилась в туман страсти и будто поплыла в его объятия, как течет с горы водный поток. Дэйр принял ее с радостью, отбросив мучившие его мысли о данной им клятве не втягивать ее в то, о чем они потом будут оба сожалеть. Он не находил себе оправдания, разве что это объяснялось дьявольским наущением. А если это так, то будь оно проклято.

– Элис… – шепот был пронизан страхом. – Элис, где вы?

Дэйр повернулся по направлению тяжелых шагов, и голубые глаза его загорелись опасным огнем. Много раз Дэйр хотел воспротивиться вмешательству Уолтера, но сейчас как никогда.

С виноватым вздохом Элис вернулась к действительности. Опять она потеряла благоразумие и почти поддалась сладкому греху, к которому склонял ее человек, сейчас смущенный (как ей показалось) более чем когда-либо. Он предупреждал ее, даже отослал ее от себя. Но сейчас…

– Элис! – Это был уже больше не шепот, а отчаянная мольба откликнуться.

– Успокойся, Уолтер! – Элис выскользнула из крепких объятий. – Прошу тебя, не разбуди всех.

Как только она отделилась от ствола дерева, служившего ей укрытием, Уолтер вздохнул с облегчением:

– Слава Богу! Я боялся, что вас утащили волки или какой-нибудь негодяй вовлек вас в беду.

Элис тихонько рассмеялась над этими предположениями, а довольный Уолтер не почувствовал иронии в ее смехе. На самом деле, подобно Еве, соблазненной змеем, она была вовлечена в грех дьяволом, обещавшим запретное удовольствие.

Элис положила маленькие пальчики на руку Уолтера, позволяя ему проводить себя к костру. Дэйр, оставшись в темноте незамеченным, наблюдал за ними. Уголки его губ опустились книзу в горькой усмешке, и чувство вины переполнило его. Вины? Только Элис могла вызвать в нем это чувство. И, тем не менее, оно было заслуженным, так как снова он пытался соблазнить женщину, обесчестить которую ему меньше всего хотелось. Несмотря на слухи о его безнравственности, он ни разу не соблазнил ни порядочную женщину, ни добродетельную девицу, но этой ночью с Элис он готов был совершить этот грех. Он должен укротить свой темперамент и никогда больше не позволять себе оставаться с ней наедине. Только на таких жестких условиях он сможет принять ее в своем доме и просто наслаждаться ее обществом.

Глава седьмая

– Ни ваш дед, ни ваш отец никогда не поступили бы так непорядочно. – Мягкость формы, в которую были облечены эти враждебные слова, ничуть не уменьшила силу их воздействия на предводителя небольшого конного отряда, показавшегося из-под острых зубцов поднятой решетки внешних ворот замка Уайт.

Дэйр остановился внутри двора и, освещенный солнцем редкого осенью ясного дня, кивнул в знак приветствия пожилому человеку, который попросту привык уже упрекать своего господина.

Элис снова сидела верхом на коне позади Арлена, и когда Арлен остановил коня неподалеку от графа, она увидела, как играют желваки на щеках Дэйра. Не понимая причин, Элис молилась, чтобы Дэйр, как и она, услышал обиду в словах старика. Она так часто слышала подобные интонации в бесконечных жалобах других, что в его ворчании не усмотрела серьезного повода для недовольства.

– Суд господина отложен всего лишь на один день, – начал Дэйр мягко, стараясь укрепить тонкую нить, которая связывает его с его подданными, за связь с которыми он боролся долгие месяцы. Подумав немного, он решил, что за словами упрека скрывалась истинная правда. Высказав недовольство по поводу действительно проявленного или кажущегося неуважения, Хауэлл-кожевник – человек, гордый своим независимым положением, – пытался вернуть себе место предводителя крестьян. Похоже, Хауэлл будет теперь искать его вину во всем, что бы он ни делал. Дэйру оставалось только продолжать разговор в том же духе, не позволяя ему сбить себя.

– Я самым серьезным образом исполняю свой долг в этом деле. – Дэйр говорил сущую правду. Каждый дворянин ревностно соблюдал свое право чинить судебное разбирательство в своем поместье. Это в равной мере относилось и к нему. – И завтра я выслушаю жалобы и споры моих подданных.

Под проницательным взглядом голубых глаз Хауэлл неловко заерзал. Но когда он повернулся и направился к дому, находящемуся не в деревне, а стоящему отдельно, он бормотал:

– Все равно вам не следовало ставить интересы чужих выше своего долга.

Дэйр остался недвижим, ни один мускул не дрогнул на его лице. Ему не было нужды объяснять свой поступок, предпринятый в интересах не чужих людей, а семьи его приемного отца. Они больше были его семьей, нежели живущие здесь и отказавшие ему в признании и в праве иметь свой дом.

Хотя граф продолжал сидеть без движения на коне, столь же неподвижном и давно обученном выполнять любую команду своего хозяина, Элис почувствовала волнение Дэйра и, против своей воли, откликнулась на него всем сердцем.

Ощутив на себе ее взгляд, Дэйр медленно повернул голову, чтобы встретить нежное сияние ее глаз. Его люди, даже Томас, обычно остерегались приближаться к нему, когда он бывал в мрачном расположении духа, чтобы не пришлось потом сожалеть, она же открыто и бесстрашно проявляла свое сочувствие. То самое сочувствие, расслабляющего влияния которого он так боялся, что однажды уже отослал ее из замка, в который они теперь вернулись. Он сощурил глаза, чтобы скрыть загоревшийся в них огонь, и медленно улыбнулся.

Под его проницательным взором Элис тихонько вздохнула и отвела глаза. Проявляя участие, ей бы следовало помнить, что он либо отвергнет, либо примет его, – неизвестно, что для нее более опасно. Она намеренно переключила внимание на окружающий ее пейзаж, чтобы отвлечься от человека, который так легко притягивал к себе ее взгляд. Хотя поначалу ее интерес к окружающему был вызван лишь упрямым желанием не подчиниться его воле, вскоре она была по-настоящему захвачена большими переменами, происшедшими в Уайте после ее последнего приезда. Кое-где поля были полностью убраны, а в других местах колосья уже налились и ожидали, что скоро падут под взмахами серпа.

Обрадованная очевидными успехами Дэйра в возрождении Уайта и собственной победой над его обаянием, Элис не заметила циничного изгиба его губ, сменившего улыбку, как только он опять тронул поводья своего жеребца. Он нашел лучшую стратегию, чтобы просто держать Элис на расстоянии, – необходимо было испугать ее силой чувств, которые она в нем пробуждала. И делать это надо было в отдалении от нее, иначе его добрые намерения могут потерпеть неудачу.