– Провал не коснулся Киевского центра, – невольно подтянулся Осипов. – Ведь со смертью Загладина нить, ведущая к Центру, оборвалась.
– А как чекисты вышли на Загладина? – все так же не поднимая головы, продолжал задавать вопросы Щукин.
– Сперанский пишет – случайно. Во время транспортировки оружия.
Щукин настороженно постучал костяшками пальцев по столу, оторвал наконец взгляд от бумаги и, сурово посмотрев на Осипова, сказал, отделяя каждое слово:
– В случайность не верю.
Осипов растерянно молчал. Он, как это часто бывало с ним, ощутив холодок опасности, мгновенно принял точку зрения полковника.
– Что еще сообщают? – спросил Щукин.
– Напоминают о деньгах.
– Могли бы обойтись собственными средствами, – недовольно вымолвил полковник. – Пусть тряхнут мошной киевские рябушинские и терещенки, которых там осталось немало. Ювелиры, например.
– Да, но им нужны долговые гарантии, – осмелился возразить Осипов.
– Гарантии?.. Если они пишутся на бумаге, а не на чистом золоте, мы можем их давать сколько угодно и кому угодно! – жестко отчеканил Щукин.
– Понял, господин полковник! – Осипов повернулся, чтобы уйти.
Но Щукин поднял руку, останавливая его:
– Минуточку, Виталий Семенович! Садитесь! Я просил вас навести обстоятельные справки о капитане Кольцове и ротмистре Волине. Вы это сделали?
– Я располагаю только теми сведениями, которые имел честь уже доложить вам, Николай Григорьевич, – тихо произнес Осипов. – А родословную Кольцова проверить сейчас нет никакой возможности. Сызрань пока еще у красных… – Он выжидательно помолчал и затем с едва заметной иронией спросил полковника: – В чем, собственно, вы его подозреваете, Николай Григорьевич? Не в большевизме же?..
Щукин плотно сжал губы, так что обозначились кругляши желваков, и затем негромко, но убежденно заговорил:
– Верой и правдой служат большевикам сейчас многие боевые офицеры. Но дело не в этом. Кольцов и Волин оставлены у нас на ответственной работе. Вы представляете, какая это находка для разведчика – попасть в штаб армии?
– Кольцов – агент большевиков? – хмыкнул Осипов. – Это, право слово, смешно, Николай Григорьевич! Вы же читали аттестацию Кольцова, написанную генералом Казанцевым…
– А разве я сказал, что Кольцов агент? – с холодным возмущением спросил Щукин. – Я только предполагаю, что он мог бы им быть. Может, это Волин. Может, еще кто-нибудь… В нашем деле нужно предусмотреть все немыслимые варианты.
– Волин?.. Николай Григорьевич, Волин – жандармский офицер. Работая в охранке, он столько большевиков перевешал, что, попади он к ним, его на первом же суку вздернули бы… без суда, как говорится, и следствия… – убежденно раскрывал цепь своих доказательств Осипов.
В этом, казалось бы, обычном, деловом разговоре сталкивались между собою инстинктивная настороженность Щукина, любящего проверять и перепроверять любой факт, если он может иметь отношение к делу, и житейская, страдающая некоторой неопределенностью сметка Осипова. И вместе они, оба – Щукин и Осипов – составляли одно целое. Они дополняли друг друга. Полковника вполне устраивало такое их сочетание.
Вот почему Щукин сейчас позволил себе усмехнуться:
– Виталий Семенович! Я и вас подозреваю… ну, скажем, в легкомыслии. – И тут же Щукин погасил свою улыбку. Осипову на мгновение показалось, что полковник ее перекусил, как что-то живое. – Возьмите, наконец, во внимание следующее немаловажное обстоятельство. Большевистская контрразведка все больше и больше переходит в наступление.
– Убежден, Николай Григорьевич, вы переоцениваете способности большевиков, – вежливо отпарировал Осипов.
– А вы, как и очень многие, недооцениваете, – сухо ответил Щукин, не привыкший оставаться в долгу. – Давайте порассуждаем! Аппарат Чека существует всего лишь полтора года, и за это время они провели ряд удачных операций, как ни прискорбно нам это признавать. В прошлом году перед ними спасовали даже такие боги британской разведки, как Сидней Рейли и капитан Кроми. В чем тут дело? Откуда у них взялись эти необыкновенные способности? Ну вот вы, например, можете ответить? – Осипов молча пожал плечами, и полковник продолжил: – У Дзержинского, к сожалению, блестящий талант организатора: он создал Чека на голом месте, если так можно выразиться, из ничего. Опыт, стиль работы, структуру ему негде было заимствовать: подобной организации еще никогда не было. И что предпринимает Дзержинский? Он подбирает группу людей, имеющих многолетний опыт большевистского подполья и, значит, имеющих огромный, даже уникальный опыт борьбы с жандармской агентурой. Они прошли самые невероятные проверки ссылками и тюрьмами…
Щукин открыл ключом ящик стола, достал какие-то бумаги и многозначительно стал листать их. Потом взглянул поверх головы Осипова и поучительно произнес:
– Вот, к примеру, наш непосредственный противник Ян Судрабс, он же Лацис, возглавляющий ныне Всеукраинскую Чека. В прошлом он тоже профессиональный революционер-подпольщик, очень опытный человек, не случайно он является одновременно и членом коллегии Всероссийской Чека. Такая биография выработала в нем особые качества борца и абсолютно безжалостного человека. А что у нас, если честно положить руку на сердце? Все в прошлом – благополучные люди, чиновники, заседатели и прочие либералы и гуманисты… Думаю, нам нелишне знать и о его заместителе Фролове… – Здесь Щукин для внушительности сделал паузу. – Послушайте!.. «Фролов Петр Тимофеевич, член партии большевиков с 1903 года, партийная кличка – Учитель… помог бежать из ссылки Феликсу Дзержинскому и сам бежал дважды… В 1906 году был арестован, приговорен к смертной казни через расстрел и совершил дерзкий побег из одиночной камеры…» – Щукин отложил бумаги в сторону. Имея таких противников, нужно постоянно быть готовым ко всему, к любым неожиданностям.
Осипов утвердительно кивнул головой.
– Ладно! Мы еще вернемся к этому разговору, – отпуская Осипова, сказал Щукин и тут же добавил: – Теперь о деньгах. Долговую гарантию мы им подготовим. Кого вы предлагали послать в Киев?
– Поручика Наумова.
– Нет-нет! Только не Наумова. Здесь нужен человек не только смелый, но и осторожный. – Полковник помолчал, раздумывая. – Я думаю, не послать ли подполковника Лебедева?
Лебедев был опытнейший разведчик. Недавно он вернулся из Москвы, удачно выполнив задание. Ясно, что и в Киеве он ошибок не допустит – выдержан, осторожен. Высоко развито чувство ориентировки в необычных обстоятельствах. И все же… Вот это «и все же» сейчас очень беспокоило Щукина, потому что в случайность ареста Загладина он не мог поверить. Чекисты, очевидно, вышли на него после пожара на Ломакинских складах. Но на одного ли Загладина они вышли? Сейчас этого никто не знает. И поэтому посылать в Киев Лебедева очень рискованно. Но больше некого.
– Да, решено! Пошлем Лебедева! – еще раз, теперь уже твердо, сказал Щукин. – Мне нужны точные данные о численности и о реальных возможностях Киевского центра. Приблизительные сведения меня ни в коем случае не устраивают. Во время наступления на Киев нам необходимо будет скоординировать действия. Боюсь, возможности Центра сильно преувеличены.
…Позже полковник Щукин зашел в приемную командующего. Спросил у Кольцова, холодно и испытующе глядя на него:
– Владимир Зенонович у себя?
– Да, господин полковник, – учтиво склонил голову Кольцов, несколько уязвленный высокомерным и холодным взглядом Щукина.
Полковник скрылся в кабинете. А Кольцов несколько раз прошелся по приемной, мягко и укоризненно сказал сидевшему в другом конце своему помощнику:
– Микки! Вы опять забыли принести телеграммы.
Подпоручик готовно вскочил и вскоре принес стопку телеграмм.
Кольцов разложил их у себя на столе и затем деловито поспешил в жилые апартаменты командующего.
– Я сейчас, Микки! – сказал он на ходу.
В гостиной он осторожно подошел к двери, ведущей в кабинет, остановился, прислушался. Голос Щукина доносился из кабинета глухо – Кольцов с трудом разбирал слова: