Ирине снова сделалось худо. Она взяла таблетку под язык. Лицо ее посерело. Она закрыла глаза. Старушка, выждав время, проникновенно спросила:
— Давно страдаешь, дочка?
— Пять лет уже…
— А сын что же — в санатории лечится?..
— Да.
— Неужто тоже болен?
Ирина побледнела, глаза наполнились слезами. Она лишь сглотнула подступивший к горлу ком.
— Сколько лет-то ему?
— Скоро четырнадцать… А когда началось все это, девяти не было, — выдохнула Ирина.
Старушка напряженно всматривается в ее лицо:
— Так вот оно что!.. Ах, Боже ты мой!.. Да вы из Чернобыля, что ли?!..
— Из Припяти, — почти прошептала она.
— Стаканчики можно забрать?.. — почти над ухом слышит Ирина мягкий голос проводницы.
— Да, да... Пожалуйста! — роется она в сумочке, достает мелочь и протягивает проводнице.
Та уходит. А вагонное радио передает очередной информационный выпуск, в котором, среди прочих новостей, опять сообщается приблизительно следующее:
«…Чернобыльская катастрофа еще долго будет волновать мир. Уже неделю работает у нас экспертная комиссия, состоящая из ученых и специалистов разных стран, в работе которой принимает участие и Генеральный директор МАГАТЭ Ханс Бликс... Особенно волнует общественность медицинский аспект трагедии. Совещания по этому поводу прошли в Киеве и Минске...»— сообщает мужской баритон.
«А детей, пострадавших в результате Чернобыльской катастрофы, — подхватила диктор-женщина, — радушно принимают на отдых и лечение на Кубе, в Венгрии, ФРГ, Канаде… Дети чувствуют себя хорошо…»
Ирина поднимается и нервно крутит выключатель, пока радио не смолкло.
— А как твой себя чувствует? — спрашивает старушка.
— Плохо... Ему дали в поликлинике путевку на два самых жарких месяца в Евпаторию… Других не было!.. Я согласилась-то на эту в надежде, что суставы ему там подлечат… Очень они его беспокоить стали в последнее время, весной так полмесяца в школу не ходил из-за них... Да какое там лечение, какие грязи, если у него постоянные головные боли, если каждые две минуты он потом обливается… В таком состоянии ему даже на море ходить запретили...
— Ах, Боже ты мой!.. Что ж это за лето в Евпатории без моря?!. — вздыхает старушка.
— Вот и еду забирать его, потому, что ни отдыха, ни лечения — мука одна!..
— Ну, а почему не отправишь лечить за границу? — показывает старушка на радио.
— За границу?!.. Я не знаю, чьи дети ездят за границу... Во всяком случае, наших детей и детей из зоны там не много...
— Да что ты?!..
— А чему вы удивляетесь?!.. Реальная власть у нас все еще в тех же руках... Та же ложь и лицемерие...
В купе с вместительным портфелем, тяжело дыша, вваливается солидный гражданин.
— Четырнадцатое место здесь?
— Здесь. Здесь, дорогой, — говорит старушка. — Что же вы в другое купе не хотите пройти?.. Вагон-то почти пустой…
— Э-э, бабуля! Не надо мне чужого места… Дорога долгая, пассажиры еще будут садиться… Зачем мне лишние хлопоты?!.. Да и скучно одному...
— И то верно, — соглашается старушка. — Давай, дочка, выйдем в коридор, — обращается она к Ирине. — А они пусть пока располагаются здесь...
Ирина тяжело поднялась и с трудом выходит вслед за шустрой соседкой. Они стоят у открытого окна в середине вагона.
— Ты присядь, — сочувственно глядя на серое лицо Ирины опускает старушка откидное боковое сидение.
— Нет-нет, садитесь вы, пожалуйста!
— Садись! — усаживает та Ирину.
Ирина сидит, держась за перильце, затем почти зависает на нем, так тяжело ей себя держать. А за окном мелькают деревья, поля, села. Вдали опускается за горизонт горячее до красноты солнце, и свет его многократно отражают перистые облака.
— Ты слышала, дочка, про Нострадамуса? — вдруг спрашивает «продвинутая» старушка.
— Да, конечно… А почему вы спросили о нем? — заинтересовалась Ирина.
— Все в этом мире не случайно, милая. Вот говорят — случилась авария… А ведь он когда еще написал, что «придет комета на Землю, звезду Откровенья неся на хвосте»... Ту самую Звезду Полынь из Откровения Иоанна Богослова, помнишь, после которой «третья часть вод сделалась полынью и многие из людей умерли от вод...»
— Недавно я читала об очень любопытных совпадениях, связанных с кометой Галлея. Оказывается, тогда, в 86-м, ближайшее нахождение ее от Земли было 11 апреля. Через две недели, 25-го, было лунное затмение, а потом Луна еще как-то там соединялась с Плутоном, не помню точно... Но самое интересное, что головою комета была в южном полушарии, и там обнаружили озонную дыру. А хвост ее указывал на созвездие Тельца — знак Украины... Вот ведь как!..
Обе задумались, глядя на уходящее солнце.
— Соседушки, прошу! — прервал их размышления новый сосед, выглядывая из купе уже в бриджах и легкой тенниске.
Входя в купе, старушка говорит Ирине:
— Ты сразу ложись, дочка, отдыхай!.. — а сама с вязанием устраивается поудобней у окна.
Общительный сосед подсаживается к ней. И, пока Ирина с трудом стелет себе постель, он заводит со старушкой долгий разговор.
— Дочка?.. — почти шепотом спрашивает он.
— Нет… Но моя немногим старше... Еду от нее…
— А-а-а!..
— А вы куда?..
— В Евпаториию, — радостно выдыхает сосед.
— Отдыхать?..
— Нет… В командировку!.. — сладостно восклицает он.
— А где вы служите?..
— Почему служу?.. Я работаю... в одной организации... — нехотя отвечает он и переводит разговор на другое. — Вы, бабуля, лучше скажите, что это вы вяжете такое интересное?..
— Внучке свитерок... Одной еще в Киеве связала... А с этой только мерку сняла… И теперь, как свяжу, отправлю бандеролькой...
Ирина ложится, обхватив голову руками. Разговор соседей уплывает все дальше и дальше, и она вновь погружается в воспоминания …
... Ирина опять в той же самой палате ВНЦРМ. На этот раз ее соседками стали дебелая санитарка этого же центра и пожилая молчаливая припятчанка. Двигая тапочки, моет пол под Ирининой кроватью маленькая дежурная санитарка.
— Тань, — обращается она, разогнувшись, к заболевшей коллеге, — ну, когда ты уже выпишешься?.. Третий месяц за тебя работаем!..
— У меня, Дуся, все законно, — почти горделиво отвечает та, уплетая селедку с луком. — Знаешь, какой у меня РОЭ высокий?!..
— Да, если бы я так селедку ела, — тихо ворчит санитарка, — то у меня, может, еще выше был бы!..
Она вздыхает и, гремя ведром, выходит из палаты.
— Девчата! — заговорщицки шепчет дебелая соседка, достав из шкафа бутылку вина. — Давайте по граммулечке, чтоб не киснуть здесь с тоски, а?..
Пожилая припятчанка, дико глянув на нее, отвернулась к окну.
— Нет, мы вам в этом не компания, извините, — отвечает Ирина.
— Ну и зря! — пожимает плечами та и, отхлебнув из горлышка, сует бутылку обратно. — Пойду, прогуляюсь чуть-чуть...
Она выходит. Соседка резко поворачивается к Ирине.
— Видеть ее не могу!.. Кто по-настоящему болен, должен из шкуры лезть или голодать, как ребята наши, чтобы доказать, что не верблюд!.. А такие отлеживают здесь по три месяца и получают инвалидность, да еще и связь с аварией!..
— Да... Я смотрю, они теперь здесь все больны … из-за работы с «грязными» больными, — удивляется Ирина.
— Точно… Половина врачей в больничных халатах... Ох, тошно!.. — вздыхает соседка.
В палату входит их нынешний лечащий врач — коренастый мужчина среднего роста с бегающими глазами на беспокойном лице, Владимир Николаевич.
— Ирина Михайловна, здравствуйте!.. Вот узнал, что вы опять у нас, и сразу зашел поприветствовать вас!..
— Спасибо, — сдержанно кивает ему Ирина. — А вы, я слышала, зав. отделением стали?!.
— Да вот, повысили, — виновато улыбается он.
Но, видать, ему очень хочется завоевать ее расположение. И он, присев на край кровати, с подчеркнутым сочувствием и вниманием смотрит на нее, почти как на близкую родственницу.