Перед ним была теперь казавшаяся бесконечно длинной гравийная дорожка, ведущая назад, к воротам. Старик свернул влево. Сейчас ему было жарко. От жары все предметы вокруг виделись ближе, они обступали его, и это было очень тягостно. Все ощущения стали невыносимо отчетливыми — опухшие руки, стекловидное тягучее тепло, исходившее от черной садовой скамейки, полная неподвижность, висевшая над кварталом.

У какой-то стелы на середине боковой дорожки он остановился. От памятника исходил слабый запах гниющих отбросов. Жертвы двух мировых войн и тирании взывают к миру, значилось на стене. Старик оперся костылем на верхний ряд букв, достал из кармана носовой платок и вытер со лба пот. На колонне была высечена стройная девушка в длинной юбке и с чашей в руках. Каменная скульптура была до того грубой и безвкусной, что старик поспешил отвести от нее взгляд.

Снова появилась женщина с собаками; она привязала их к столбу, подошла к поросшей кустарником купе деревьев, оглянулась по сторонам, раздвинула ветки и исчезла в рощице; собаки принялись неистово лаять.

В половине четвертого он снова был на мосту, тот человек все еще стоял у перил. Похоже, он кого-то ждал, напряженно при этом разглядывая старую автомобильную покрышку, которая, цепляясь за камни, скользила по воде.

Сейчас человек был очень близко, но он стоял боком к старику, и тот не мог отчетливо рассмотреть лицо ожидающего незнакомца. Или он все же запомнил его, бездумно, не запечатлев увиденное в сознании?

Между перилами моста и прибрежным кустарником, разделенными расстоянием в несколько шагов, на краю площадки, огороженной пустотелыми бетонными глыбами, стоял киоск. Два пьяных ветерана, сидя на перевернутых ведрах, грелись на солнышке. На мосту появился маленький мальчик. Было жарко, ребенок шел по мосту босиком, в маечке и трусиках. Лицо было разделено пополам очками с непомерно толстыми стеклами, за ними прятались беспомощно моргавшие крошечные глазки. Битумное покрытие тротуара щетинилось мелкими камешками, мальчик, стиснув зубы, то и дело болезненно подпрыгивал. Ребенок тащил за собой перевернутую сумку, ручки которой бились о прутья перил.

С противоположной стороны появилась женщина, сошедшая на станции городской железной дороги. Она была светловолосая, молодая, в больших, закрывающих большую часть лица темных очках.

Один из пьяных, безногий инвалид, заметил подходящего мальчика. Он отпил из бутылки, хотел было пополнить ею ряд других, уже пустых, но в последний момент передумал и махнул мальчишке рукой.

— Иди-ка сюда! Можешь подзаработать.

Мальчик подошел к киоску. Он бросил взгляд на пьяного, но ничего не ответил, положил сумку на прилавок и принялся ждать, обеими руками сжимая кошелек.

Входная дверь лавки была открыта. Внутри на складном стульчике сидела продавщица и ела булочку, не замечая ребенка.

Женщина встала, протянула руку за спину и взяла кружку, висевшую на вбитом в створку двери гвозде, и, сделав несколько шагов к железной бочке для сбора дождевой воды, стоявшей между завязанными мешками, принюхалась к воде.

Пьяный нетерпеливо бренчал монетами в сложенных лодочкой ладонях. Женщина неторопливо пила. Мальчик засунул голову в окошко киоска, коснувшись шейными позвонками свисавшего сверху, как нож гильотины, диска.

Он что-то робко прокричал внутрь.

Пьяный — высокий худой человек с багрово-красным лицом, матово блестевшим, как змеиная кожа, — встал.

— Подойди сюда, кому сказано!

— Да ладно, — сказал другой, — оставь его в покое.

Мальчик не обратил на оклик ни малейшего внимания, он увидел продавщицу и помахал ей кошельком. Она тоже заметила мальчика, вытерла губы, задрала голову и посмотрела вверх. В бледно-голубом небе над рядами тополей за излучиной реки неподвижно висел серый, казавшийся неестественно близким дирижабль.

Пока мальчик набирался духу, чтобы сделать заказ, ветеран бросил бутылку. Она, крутясь, взлетела в воздух и ударилась о стойку зонта, горлышко откололось, а сама бутылка разлетелась на мелкие осколки, сверкнувшие на солнце, как водяные брызги. Мальчик повернул голову, снял очки и положил их на прилавок. Правый глаз начал медленно наливаться кровью.

Между тем на мост взошла молодая женщина. Ожидавший кого-то мужчина, к которому она сейчас приблизилась, услышав шаги, или ощутив шелест одежды, или учуяв сигаретный дымок, стлавшийся вдоль перил, казалось, ее заметил и явно пришел в волнение.

Женщина остановилась у перил на некотором расстоянии от мужчины и принялась делать быстрые нервные затяжки, а люди у киоска громко говорили — все одновременно, — сильно жестикулируя и размахивая руками. Мгновение спустя женщина бросила окурок, растоптала его и собралась идти дальше, но в этот момент мужчина прыгнул к ней, грубо схватил и за затылок притянул к себе. Она повернулась к нему без всякого сопротивления, так легко, что он едва не потерял равновесие, потом с рассерженной миной женщина вырвалась, смяла бездумно зажатый в руках пакет, кинула его через перила и, не сказав ни слова, сделала движение, чтобы уйти.

Она, еще не освободившись из рук мужчины, устремилась в парк. Мужчина какой-то краткий миг смотрел на нее в упор, разглядывая обведенные красными кругами глаза, искаженные бешенством черты, горящие румянцем щеки и тонкую серую, словно подведенную простым карандашом, кожу под глазами.

Старик пустился в путь по направлению к Старому Редельгейму, но еще раз обернулся и снова посмотрел вслед мужчине, который, беспомощно остановившись над крутым непроходимым спуском, нервно оглядывался по сторонам, то и дело бросая взгляд на пакет, словно в нем лежало что-то очень и очень важное. Внимание всех остальных было приковано к мальчику и к громко ругавшейся киоскерше, к носовым платкам и чашке с кубиками льда, к только что подошедшему человеку и пьяным, тупо и безучастно взиравшим на происходящее.

Что-то в смятом пакете приводило мужчину в неистовое возбуждение, он, уставившись на него, следил, как тот скрывается под водой, как на поверхность всплыл разорванный пакет из-под молока, который затем тоже опустился на дно вслед за пластиковым мешком.

Старик уцепился за стойку кровати. Его обдала волна холодного воздуха, но он чувствовал, что ему невыносимо жарко.

Старик окинул себя взглядом. Он лежал на спине с раскинутыми ногами, упираясь ступнями в спинку кровати, которая была сделана из прессованного шпона, обрамленного металлической трубой. Вообще кровать была похожа на больничную койку, а на такие спинки обычно вешают листки с температурной кривой пациента.

Он провел пальцем ноги по деревянной поверхности. «Какое отвратительное ощущение, — подумалось ему, — лежа натыкаться ногами на доску». По потолку скользнул свет фар автомобиля запоздалых гуляк. Машина медленно проехала по боковой улочке. Он следил за автомобилем по перемещению отблесков света на деревянном прямоугольнике над своей головой, видел, как блик сместился в сторону, а потом пополз по линии стыка стены и потолка, медленно расплылся и образовал кривую дугу, постепенно сдвинувшуюся к середине потолка, растянувшись в длинную полосу.

До его слуха снова донесся странный и резкий звук — будто что-то твердое и тяжелое упало с большой высоты, может быть со стола. Это точно был не сон, но старик не мог даже представить себе, что могло упасть с таким грохотом.

Он открыл рот. Испытал странное чувство: словно он, крутясь, куда-то падал. Немного погодя головокружение перешло в стук молотков по черепу, они гулко стучали в унисон с пульсом, а когда старик прижал сжатые кулаки к глазам, эта пульсация в ритме стаккато белыми пятнами вспыхнула перед его внутренним взором.

«Надо действовать, — подумал он. — Надо что-то делать».

Где он хранил планы дома — в шкафчике под раковиной, в ванной комнате или все же в прихожей? «Нет, — он прервал ход своих мыслей, — только не в прихожей». Может быть, в двух картонных коробках на пыльной полке над кухонным шкафом? Но для того чтобы туда залезть, надо встать на стол. Интересно, как это у него получится? Нет, это невозможно! Старик беспомощно заморгал. К его изумлению, он ощутил нечто вроде азарта. Он ясно видел перед собой эти планы, листы, с обеих сторон покрытые линиями и штриховкой и непонятными сокращениями, он помнил еще, что на первый взгляд они показались ему очень сложными, сам дом не представлялся ему таким запутанным, как эти свернутые в трубки планы. Их было два — по одному для каждого этажа, — и лежали они не в картонных коробках, а в круглом тубусе в шкафу в ванной. Он постарался сосредоточиться. По ту сторону стены подвинули какую-то мебель, вероятно стол. Потом послышались шелест и треск. Там что-то ломалось — дерево или плотный картон. Он мысленно прошел через пожарный выход, миновал коридор, постарался вспомнить, какую из дверей открывал незнакомец, а потом оттуда, тоже мысленно, прошел из вестибюля, свернул в свой коридор и вернулся в комнату, в которой сейчас лежал, но, несмотря на все попытки, ему так и не удалось составить себе цельную картину. Он так и не понял, находится ли комната, которую занимал незнакомец, за стеной его спальни.