Потом я разразилась смехом. Старая ты бедная дурочка, ты просто не хочешь признать, что не способна продолжать работу. Вот в чем твоя беда…

Я не хуже вас! Вот в чем дело. Но ты имеешь дело с двумя характерами, столь же неуемными, как и твой! Они будут работать до тех пор, пока вконец не выдохнутся. А она тебе, почитай, во внучки годится. Ты соревнуешься с ней, как со своей ровней! Не важно — соберись.

Приободренная, я вернулась со своей пустой тачкой…

— Куда посадим это?

Я взглянула на один из нескольких оставшихся кизильников и на три новых белых ракитника.

— Я буду копать ямы.

— Знаешь, дорогая, может быть, этим займется Сэнди? Она точно знает, как…

— Ну, вам не обязательно использовать мои ямы — я просто… — Я дерзила.

— Кейт, ты становишься нетерпимой. Хороший садовник не имеет права злиться. Занятие садоводством предполагает только один способ — правильный… Разве это не интересно, дорогая? Когда мы снимали «Летний сезон», ты никогда не раздражалась.

Да, да, я злюсь. Это проклятое солнце и этот проклятый северный ветер…

— Будем сажать их вразбивку или, может, посадим все купой? И…

— Дэвид, а что ты думаешь по этому поводу? — Это произнесла Сэнди.

Точно, я раздражена. Вне себя. И все-таки я вернусь в мое вьючное состояние кули. Соберу всю эту рыжую траву, выкорчую эти красно-зеленые штуковины с корнями десять метров длиной. И еще щавель… Вот так! Добраться до сосны — это была вторая сосна… Выкопаю три паскудные ямы под белые ракитники, просто чтобы… О, я не знаю зачем — просто чтобы почувствовать, что работа движется… Копать!.. В руках у меня уже большущие вилы. Я выполняю черную работу, знаю — я выполняю черную работу. И в это мгновение подходит Сэнди…

— Я тут поправлю кое-что немножко. Чтобы был доступ воздуха.

Дэвид прохаживался взад-вперед.

— Да. Тут они смотрятся очень красиво. Давай, Сэнди, опустим их.

— Сколько же еще их тут сажать? — осмелилась я произнести, стоя под развесистой сосной. О Господи, опять что-то попало в глаз — сосновая иголка. Мои глаза забиты пылью и иголками, исколоты ими. Недоставало еще и ослепнуть!

Сэнди хлопотала над корнем — это был куст, с которым я не справилась.

— Тут ничего невозможно сделать, Сэнди. Он уходит далеко в землю.

Она стала ломать корень, но ничего не получалось.

— Вот видишь…

— Попробуй еще раз, — сказал Дэвид. Она послушалась.

Корень оборвался.

— Еще раз, — настаивал Дэвид. Она попробовала — опять оборвался.

— Бесполезно, — сдался наконец Дэвид. — Давайте посадим белый. Доведем дело до конца. Ветер уж больно неприятный, да?

Надежда? Неужели свет в конце туннеля? О, это прогресс…

И опять неторопливый, обстоятельный процесс подготовки: разрыхления, извлечения саженца из горшка, выпрямления корней, внесения удобрения — пауза…

Дэвид:

— Почва тут сплошной песок и камень. Нужна садовая земля. — Он взглянул на меня.

— Дай-ка подумать… Да, сейчас привезу — у нас есть куча кое-чего.

— Я пойду с тобой, — сказал Дэвид.

Я привела его к куче. «Нет, это удобрение, дорогая… Или что это такое?» Бог его знает. Я знала, что у меня есть перегной на верху полки, на которой стояли горшки с амариллисом, даффодилисом и нарциссами.

— Здесь, наверху.

— О да, хорошо.

Я зарылась — в самом деле зарылась — руками и набрала столько, чтобы хватило на три ямы. Мы вернулись к насыпи. Сэнди все еще копалась.

— Ты прямо, как я. Не можешь остановиться.

— Я знаю, — сказала она. — Мы чокнутые. Надо добраться до ствола.

— Уверена, ты знаешь, что надо делать.

— Да.

— Посоревнуемся?

— Я могу работать больше твоего.

— Да, но мои требования начинают снижаться.

— Ну, ты скажешь…

— Нет, действительно, — снижаться. Хотя нет. Надеюсь, что нет.

И я начинаю работать спустя рукава. Оставляю часть корня — ничего страшного, сойдет и так. Не долью воды — вроде нормально.

Дэвид неодобрительно смотрел на меня.

— Но, Кейт, ты не выполняешь основные правила, пытаешься обмануть природу. К примеру, полив, его надо проводить очень тщательно. Нельзя обольщаться тем, что почва влажная на поверхности. Пользы от этого никакой, только вред — корни начинают тянуться вверх, чтобы вобрать в себя влагу, вместо того чтобы проникать вглубь и пить из-под земли. Лучше уж не поливать вообще — тогда корни, если они вообще приживутся, будут поневоле уходить вглубь. И не заливай саженец — просто дай ему возможность впитать в себя все, что он может. Корни как люди — они не терпят насилия, они должны прорастать вниз, чтобы обеспечить себе будущее. Но для этого им необходимо тщательно создавать среду.

Ну все… Работа сделана. Наступил вечер. Я уже приняла душ, улеглась в постель. Размышляла. Ну вот, теперь ты знаешь правду о самой себе. Родители дали тебе замечательную основу. Ты росла на хорошей почве — подкормленной, политой, тщательно унавоженной. И тебя выпустили в мир. Удача улыбалась тебе. Бесспорно, ты добилась успеха. Но осуществила ли ты все, что могла — при такой данной тебе основе? Нет, ты легкомысленна. Ты не постигла сути вещей. Не можешь сделать того, не можешь сделать сего. А ведь могла бы, если бы сосредоточилась, проявила упорство и не жалела бы себя. Теперь поздновато. Но урок таков — если делаешь что-то, делай это как следует. Выкорчуй те сорняки. И сажай старательно.

Таков конец истории о благоустройстве южного склона насыпи.

Я послала один экземпляр этого рассказа Дэвиду, один его бутафору. Доставила ему удовольствие.

Спустя некоторое время я встретилась в Нью-Йорке с бутафором. Он был в восторге от моего рассказа.

— У меня для вас есть еще одна история о Дэвиде, о том, как он, раз поставив перед собой какую-то цель, бьется до тех пор, пока не достигнет того, к чему стремится.

Снимаем сцену в Шотландии. Большой роскошный дом. Видим, по аллее к парадному входу подъезжают машина за машиной. Наконец подкатывает белый красавец «роллс-ройс». Из него выходят люди, машина отъезжает.

— Послушайте, — говорит Дэвид, — готов держать пари, что, когда «роллс-ройс» остановится, двойные «Р» по центру колес окажутся направленными вертикально вверх.

— И угадал?

— Конечно, — подтвердил бутафор. — Совершенство, оно и есть совершенство.

Через год.

— Привет, Дэвид! Вы приехали? Склон получился изумительно. Он просто великолепный: айва, желтый ракитник, белый, карликовая сосна, плющ, червячная трава… Все просто чудесно. Я вспоминаю вас обоих каждый раз, когда прохожу мимо, — просто замечательно, роскошно… Бахчевые? Что с ними? О, вы имеете в виду бахчевые. Нет, мне так и не довелось выяснить, что это было на самом деле. Они погибли.

Вилли Роуз и его «Мазератти»

Уильям Роуз написал «Женевьеву», «Женоубийц» и другие вещи. Это был по-настоящему талантливый и остроумный человек. В 1966 году Стэнли Крамер собрался снять фильм по его новому сценарию «Угадай, кто придет к обеду».

Сценарий был написан для Спенсера и меня. Моя племянница Кэти Хаутон должна была исполнить роль нашей дочери. По сценарию ее звали Джой. Мне такое имя показалось не слишком удачным, и я настаивала, чтобы Вилли изменил его.

Он взорвался. Позвонил Крамеру. Сказал, что возвращается в Джерси, а весь авторский гонорар пусть отдадут Кэтрин Хепберн…

Крамер позвонил мне. Велел мне просто-напросто прикусить язык.

И я прикусила. Все это было так глупо.

Мало-помалу по ходу съемок мы подружились с Вилли. Он действительно был очень занятный мужчина лет пятидесяти. Американский писатель, переехавший жить в Англию. У него был дом — симпатичный каменный дом на острове Джерси, построенный в конце XVII века. (Он жил там, чтобы не платить английских налогов.) Вилли был разведен. Довольно часто и изрядно закладывал за воротник. Потом, чтобы сохранить свою визу, он уехал в Канаду, поскольку срок его пребывания в Соединенных Штатах был ограничен.