— Ты тот псих в маске?

— Я не ношу масок. Только Они нуждаются в масках. Мне нечего скрывать.

— Я кладу трубку, — говорит Фрэнк.

— Не думаю. Я бы на твоем месте слушал внимательно. Если не хочешь, чтобы фотографии попали в прессу.

— Прошу прощения? — Фрэнк опускается в кресло. Уоллеса нет в комнате, но вышел узнать последние новости об урагане.

— Не заставляй меня говорить о гнусностях, детектив. Мне не нравится о них говорить. Зато есть фото. У меня было немало возможностей…

— Слушай, уебок…

— Меня зовут Лета. Джозеф Лета. Тело, которые вы нашли сегодня — моя работа.

Фрэнк отдергивает трубку от головы, словно вдруг обнаружил, что в ней притаилось нечто грязное и заразное. Держит ее подальше от лица и озирается на беспорядочное скопление столов и печатных машинок. Этот телефон не прослушивается, даже будь время отследить звонок.

Было немало возможностей, сказал этот человек.

— Вот блядство, — шепчет Фрэнк и, поколебавшись, снова подносит трубку к уху. — Что тебе надо?

— Умница. Хочешь знать правду, а, Фрэнк Грей?

— Значит, говоришь, тело в фонтан ты подбросил?

— О, я говорю значительно больше, детектив. Но не сейчас. Не по телефону.

И человек по имени Джозеф Лета называет время и адрес, которые Фрэнк торопливо царапает на старой бумажной салфетке.

— Мне незачем говорить, чтобы ты пришел один. Или чтобы никому не рассказывал о нашей маленькой беседе.

— Угу, — отвечает Фрэнк. — Ты в курсе, что ураган вот-вот нагрянет?

— Неважно. Я не могу больше ждать. Но ты не падай духом. Ты станешь героем. Разве много героев среди копов-педиков? Ты должен радоваться.

— Почему? — спрашивает Фрэнк. Крупная капля пота падает с его лба на столешницу.

— Потому что я устал. Вот и все. Много времени утекло, и я устал. Пора остановиться. Они все равно знают, кто я. Так зачем продолжать?

— Но почему я?

— Потому что ты такая умница, Фрэнк. Потому что…

Голос замирает, тишина длится столько, что сердце Фрэнка успевает стукнуть восемь раз и пропустить один удар.

— Мистер Лета? Алло?

— Молния ударила? Ты слышал? — теперь голос звучит иначе. Ликование и самодовольная уверенность сменились сдержанностью и грустным сомнением. — Когда я был ребенком, меня поразило молнией. Меня поразило…

— Не понимаю. Разве это важно? — спрашивает Фрэнк. Уоллес возвращается из коридора, глядя на него и качая головой.

— А разве нет? — откликается вопросом на вопрос Джозеф Лета, так, словно и впрямь ждет ответа. В трубке раздаются гудки, и Фрэнк опускает ее на рычаг.

— Ты не поверишь, — говорит Уоллес, усаживаясь за свой стол напротив Фрэнка. — Если яйцеголовые из бюро прогнозов правы, то нам скоро придется искать новую работу. Потому что Нового Орлеана может и не остаться после того, как Майкл с ним закончит. [23]

— Слушай, Уолли, — говорит Фрэнк, поднимаясь, хоть и не уверен, что ноги его не подведут. — Это моя сестра звонила. Мне нужно уйти. По семейным обстоятельства. Я сюда еще вернусь.

Фрэнк берет плащ с вешалки у радиатора, где он сушился с самого их возвращения из Метэйри.

— Ты никогда не рассказывал про сестру.

— Мы не слишком близки, — отвечает Фрэнк на полпути к двери.

— Не пудри мне мозги, Франклин. Ты вообще ничего не рассказываешь, если не спросить прямо…

Но Фрэнк уже в коридоре, а там другие люди в преддверии шторма, другие голоса, которые заглушают Уоллеса. По дороге к машине он вспоминает, почему имя Джозефа Лета показалось знакомым. В старших классах им задали прочесть книжку по греческой мифологии, и там были перечислены пять рек, отделявших подземное царство от мира живых. Одной из них была Лета, река забвения.

Джозеф Лета убирает салфетку, которой прикрыл микрофон для защиты от микробов и нанороботов. Он вешает трубку телефона-автомата, комкает бумагу и роняет на влажный асфальт парковки. Ветер подхватывает ее и уносит, не дав коснуться земли. Он наблюдает, как бумажка улетает прочь, в низкое беспокойное небо над крышами немногих машин, припаркованных у аптеки.

— Меня поразило, — повторяет он, размышляя, скоро ли молния ударит опять. — Меня поразило.

И это правда. Когда он был ребенком восьми лет и жил со своей семьей в Хуме. [24]Не стой под деревом во время грозы, не раз говаривал его дед. Но однажды была гроза, и он спрятался под старым дубом. Белый огонь сошел с небес, и расколол дерево надвое, и перетек по земле к нему. В него. Он все еще помнит миг, когда его наполнило пламя. Он пришел в себя позже, лежа под дождем, и кто-то стоял над ним, спрашивая снова и снова: как тебя зовут, мальчик? Ты помнишь свое имя?

Но молния оставила нечто внутри него, нечто маленькое и твердое внутри его головы, и он не мог вспомнить свое имя. Хотя другие вещи помнил. Новые вещи, которые узнал по желанию молнии. Но не свое имя. Оно стало частью платы. Еще он больше не мог носить часы, и стрелка компаса чудачила, когда он оказывался рядом. Он не стал рассказывать родителям, и заставил пообещать обнаружившего его человека не рассказывать, ведь все было в порядке, так зачем их беспокоить? Но они знали, что он изменился в тот день. Они смотрели на него иначе и разговаривали с ним иначе.

Старая черная женщина, Джулианна, которая продавала помидоры его матери, сказал, что с ним не все в порядке. Она сказала матери, что в нем поселилось что-то плохое, что знает человека с болот, который мог бы это исправить с помощью вуду. Это был последний раз, когда мать купила у нее большие красные помидоры или зеленые томаты для жарки. Но стала смотреть на него по-другому, как будто знала что все сказанное старухой правда.

Педик-коп придет, думает он. Не потому, что ему действительно есть дело до меня, а потому что боится: ведь я знаю и могу многое сделать с этим знанием. Все Они боятся меня по этой причине. Потому что я человек…

Красный фольксваген с брызгами проносится мимо автомата, заливая мутной водой ботинки Джареда Лета. Он смотрит вслед без всякого выражения, и вода добирается до его ног сквозь носки. Тогда он вытирает руки о плащ, и с решительностью и уверенностью в своем знании, в безопасности от распростертых над тонущим городом черных крыльев, переходит проспект Наполеона, направляясь к своей машине.

Лукреция сидит на диване в гостиной, листая один из старых комиксов Бенни, про Песочного человека. Она не в состоянии заняться чем-либо еще, и вот уже битый час сидит, притворяясь, что читает комиксы своего умершего брата. Но истории понять не может: что-то о Короле Грез и его чокнутой сестренке, которые ищут потерянного брата. И про ворона по имени Мэтью. Однако следовать за развитием сюжета от одного выпуска к другому трудно, голова слишком занята Джаредом, ожиданием. Сначала она включила радио, но никакой музыки не передавали, только говорили и говорили про бурю, и в конце концов она его выключила. Все, что нужно знать об урагане, она в состоянии почуять сквозь стены дома. Она ведь не может сбежать от него, присоединиться к уже начавшемуся исходу из Квартала. Так что лучше не знать последние факты и цифры, благодарю покорно, скорость ветра и куда он ударит, ожидаемый подъем воды. Вместо этого она ставит диск Black Tape for a Blue Girl, Остатки внутренней чистоты. Струнные и клавишные не приносят долгожданного спокойствия, но все-таки служат лучшим сопровождением для грозы, чем встревоженные радиоголоса. Музыка убаюкивает, и она думает, не попытаться ли уснуть. Вот уже двое суток прошли без еды, сна и мытья.

Но Джаред там, снаружи, так что спать нельзя. То и дело она останавливает себя, не позволяя отправиться духу на его поиски. Из носу до сих пор временами идет кровь и голова болит после того раза.

Сильный удар в дверь. Лукреция подскакивает, едва не вскрикнув. Скорее всего, полиция, думает она, Красный Крест, или что-то в этом духе. Кто-то пришел сказать, что следует уезжать, и она не уверена в способности убедить их, что ей нужно остаться. Что она должна ждать и помогать Джареду, невзирая на проклятый ураган.