На деле ситуация была хуже. «Боря очень утомляется, и настроение у него тяжелое, – записала жена 26 января 1933 г. – На службе атмосфера неприятная, трудная, работа нервная». К счастью, ее удалось сменить на более привычную: с 21 марта он стал библиотекарем и секретарем учебной части местного педагогического рабфака. С 18 по 22 июля в Мелекессе гостили Витязев и Столов. Последний год ссылки дался Коплану особенно трудно из-за переживаний, удастся ли получить «чистый» паспорт и вернуться в Ленинград. В начале сентября Софья Алексеевна уехала в Москву ходатайствовать за мужа и сумела добиться содействия от генерального прокурора СССР И.А. Акулова и секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе. Борис Иванович волновался и тосковал, что видно из стихов, но на сей раз «обошлось». В начале ноября он получил паспорт без «минусов», 5 ноября выехал из Мелекесса, 6–10 ноября провел в Москве у Витязева, ссылка которого закончилась в июле того же года, и 11 ноября вернулся в Ленинград.

Коплан снова обосновался в квартире на Гулярной, где продолжали жить его мать и младший брат Сергей Иванович Коплан-Дикс, ученый-гидрограф, с которым он никогда не был близок. С осени 1934 г. там подолгу жил двоюродный брат Бориса Ивановича (племянник его матери) А.Л. Клещенко. 23 года разницы в возрасте и разность характеров: в 11 лет Анатолий решил бежать в Америку, но попал в Молдавию и почти год кочевал с цыганским табором – не способствовали близости. Ближайшим другом юноши стал некогда «комсомольский», а в ту пору «богемный» поэт Б.П. Корнилов, но именно «общаясь с Копланом, Клещенко на всю жизнь воспринял каноны культуры стиха, приобрел широкие познания в русской и мировой литературе» ^* .

Постоянной работы в Ленинграде для человека с «политической» судимостью не нашлось, но возможность литературного заработка существовала. В.М. Саянов предложил ему подготовить издание басен Крылова для «Библиотеки поэта», членом редколлегии которой состоял. Вместе они уже работали над «дедушкой Крыловым» в 1930 г., но в однотомнике, вышедшем годом позже с предисловием Саянова, фамилия находившегося в заключении редактора была замазана типографской краской (гранки этого издания Софья Алексеевна читала во время первого ареста мужа). Для двухтомника Крылова в «большой серии» Коплан подготовил и прокомментировал тексты басен и написал статью о них. Первый том вышел в 1935 г., второй – куда по соображениям объема были перенесены комментарии к басням – в 1937 г.; в 1936 г. появился томик «малой серии». Для выпущенного в ней же в том же году сборника «Поэты XVIII века» Борис Иванович сделал подборки Попова, Хемницера и Капниста. Думаю, именно эти гонорары позволили ему в 1936 г. в первый и, насколько известно, единственный раз съездить с семьей «к теплому морю» – в Коктебель. В остальные годы они проводили лето в деревне – обычно в Ленинградской или Тверской областях. Софья Алексеевна по возвращении из ссылки некоторое время служила библиотекарем в Ленинградском отделении ЦНИИ педагогики, а потом ушла на «вольные хлеба», работая по договору в Архиве Академии наук и в Институте востоковедения.

Во всех перечисленных литературных проектах участвовал давний знакомый Коплана Г.А. Гуковский; вместе они также подготовили «массовый» однотомник басен Крылова, выдержавший до войны несколько изданий. Гуковский привлек Бориса Ивановича к сотрудничеству с Институтом русской литературы (как стал называться Пушкинский Дом после «великого перелома») в рамках возглавлявшейся им с 1934 г. группы по изучению русской литературы XVIII века. «Рад был узнать, – писал Коплану 3 ноября 1936 г. из Киева В.И. Маслов, – что Вы снова стали к близки к б(ывшему) Пушкинскому Дому и работаете там на договорных началах» ^* .

Тем не менее, Коплан оказался на периферии научного мира, не имея ни постоянной работы, ни ученой степени, ни отдельных книг. Основатель Государственного литературного музея Бонч-Бруевич купил рукопись монографии о Львове и планировал издать ее в серии «Летописи ГЛМ», но этот проект, как и многие другие планы энергичного директора, остался неосуществленным. Книга о Каржавине также не увидела свет, несмотря на рекомендацию Я.Л. Барскова. Спрос на историко-литературные работы традиционного академического типа стремительно падал, а писать в модном «социологическом» духе Борис Иванович, судя по материалам его архива, даже не пытался. Оставалась «техническая» работа: подготовка текстов и комментирование – на которую в литературных, да отчасти и в научных кругах многие смотрели как на нечто второстепенное, если не второсортное. Коплан также участвовал в «академическом» полном собрании сочинений Пушкина, подготовив для него «Заметки при чтении «Описания земли Камчатки» С.П. Крашенинникова» (Т. 10) и «Заметки по русской истории XVIII века» (Т. 11); второй том вышел уже после войны, с его фамилией в траурной рамке – видимо, последний арест в 1941 г. был забыт. Случались и разовые заказы вроде библиографических справок «Демидовы на Урале», «Пугачевское восстание» и даже «Герой Советского Союза П.П. Ширшов» ^* .

«Плюсом» работ для ИРЛИ и собрания сочинений Пушкина были редкие, но оплачиваемые командировки в Москву – прежде всего, в Гослитмузей ^* . Они давали возможность встретиться и отвести душу с друзьями – с Витязевым, у которого Коплан обычно останавливался, описав их времяпровождение в шуточных стихах, и Столовым, который в 1934 г., опасаясь ареста, уехал из Ульяновска и поселился в подмосковной Салтыковке, а с 1936 г. заведовал библиотекой ГЛМ. Первый был арестован и расстрелян на печально известной «Коммунарке» в 1938 г.; второй с началом Великой отечественной войны ушел в ополчение и в октябре 1941 г. погиб в бою недалеко от Киева.

В середине 1930-х годов Коплан начал сотрудничать с Ю.Н. Тыняновым, который тяжело болел и нуждался в квалифицированном помощнике. Они вместе работали над двухтомником Кюхельбекера для «большой серии» «Библиотеки поэта» и однотомником для «малой», которые увидели свет почти одновременно в 1939 г. Оба издания, за исключением вступительных статей, фактически подготовлены и прокомментированы Копланом, однако в них сказано лишь о его «ближайшем участии» ^* ; в рукописях были указаны обе фамилии ^* . Одновременно с подготовкой этих изданий ученые составили проект шеститомного (вариант: четырехтомного) собрания сочинений Кюхельбекера, для которого Борис Иванович подготовил хронологическую канву и библиографию ^* . Выполнял он и разовые поручения Тынянова, когда тот отсутствовал в Ленинграде: показать Д.Д. Благому рукописи из коллекции и положить их на место или отправить книги «далекому читателю» в Армению ^* .

После возвращения из ссылки Коплан все реже писал стихи, а написанное, за редкими исключениями, не отличалось особыми достоинствами. В текстах 1937–1938 гг. впервые обозначились «советские» мотивы, но настолько вымученные и неубедительные, что само их появление вызывает недоумение. Если автор, насколько можно судить по материалам архива, не пытался публиковать эти стихи, то зачем писал? На «зов сердца» это как-то не похоже… Всё большее место в тетради занимали переводы из немецких поэтов (первые, из Гёте, он сделал еще в 1923 г.). Многие из них – тексты песен Шуберта и Брамса, так что это, возможно, делалось для домашнего музицирования.