(Протискивается вперед)
Торговка
Послушайте, куда вас прет нечистый?
Вы этак мне все юбки оборвете!
1-й горожанин
Ну, тетка, не греши, скажи спасибо, —
Когда еще найдешь ты лучший случай
Товар лицом народу показать?
(В толпе смех)
Подмастерье
Каким лицом? Небось, у ней двойник!
(В толпе смех)
Торговка
Молчи, щенок. Ты, кажется, забыл,
Что тот двойник тебе родня отчасти?
Давно ли ты прыщом, мошенник, был
У матушки на этой самой части?
Эй, говорю, закройся, постыдись,
Хоть при честном народе не зудись.
(В толпе смех)
Пьяница
Так, так его. От этих цеховых
Одно лишь зло для мертвых и живых.
2-й горожанин
Заткни фонтан. И как не стыдно, право,
В подобный час, и на виду собора…
1-й горожанин
Тсс… говорят…
Пьяница
Ты сам бы помолчал.
(Трубы)
Голоса
Внимание, внимание! Герольд!
Герольд
…И совершив обряд коронованья,
Его величество, король, изволит
В знак милости явиться пред народом.
(Уходит, трубы и барабаны)
Герольд
Король, король!
(На помост всходит Фома)
Народ
Да здравствует король!
Фома
Благодарю, мой доблестный народ.
(Шум смолкает)
Господь и долг мне ныне возложили
На голову священную корону
И с нею бремя королевской власти.
В жестокий час сердечных испытаний
Я унаследовал бразды правленья.
Еще ни разу летопись злодейств
Не омрачалась горшим преступленьем…
Но Бог помог злодея обнаружить, —
Раскаяньем и муками томим,
Подосланный убийца перед смертью
Успел назвать другое имя. Вы
Уж знаете, кто истинный виновник.
Вы знаете, кто злобному шуту
Вложил кинжал в дряхлеющие пальцы,
Чтоб с помощью кощунственного сброда
Насильственно престолом овладеть.
Филипп, Филипп! Когда-нибудь Господь
За эту кровь младенческую взыщет…
Но скорбь — отцу, а государю — долг, —
Помолимся ж, чтоб праведный судья
Наставил нас на подвиг управленья
И претворил отцовскую печаль
В веселье подданных. И пусть отныне
Мне будет сыном добрый мой народ.
Мария (вбегает и падает к ногам короля)
Защиты, милосердья, государь!
Фома
Мария, ты ль? Зачем ты здесь?
Мария
Пощады
Невинному!
Фома
Невинному? Но разве
В моей стране закон уже бессилен?
Мария
Что знаю я? Отец мой осужден
И может быть убит, и нет законов,
Которые смягчили б палача.
Фома
Увы, дитя. Есть страшные пределы,
Где и любовь от ужаса немеет.
Но знаешь ли, подумала ли ты,
Каким злодейством совесть запятнал
Тот, за кого ты просишь в ослепленьи?
Кто, долг презрев, и родину, и Бога,
И честь свою, и свой высокий сан,
Дерзнул поднять свой меч на государя,
На короля, помазанного Богом,
Чей нежный возраст мог бы укротить
И каменное сердце василиска.
Мария
О, это смерть жестокие слова
Вам, государь, тихонько подсказала!
Из милости, из состраданья к горю
Несчастнейшей из дочерей, которой
Уже и слез для плача не хватает,
Оставьте мне надежду в подаянье.
Когда б хоть тень, хоть призрак подозренья
В душе моей могли отца коснуться, —
Я первая б злодея осудила.
Но мне ли сердца близкого не знать,
Чей каждый стук я слышу и теперь,
Едва к земле в печали припаду?
Все помыслы его и все заботы,
Все радости его я с детства знала…
И он был зол? Когда я каждый волос,
И каждую седину в волосах,
И каждую морщину и примету
На лбу его могу пересчитать,
Закрыв глаза, на память, без ошибки?
Что я должна еще сказать? Быть может,
Улики ненависть изобрела, —
Ведь часто червь предательства и зла
Сверлит плоды и тайно корни гложет.
Быть может, он — лишь жертва клеветы,
Что подметает праведным дорогу,
Быть может, судьи были слишком строги
И не хотели видеть правоты.
Не вы ль ему все тайны доверяли
И вознесли на высшую ступень?