* * *
Уже не странные стеченья
Несуществующих примет,
Не фокусы столоверченья,
Но ясный и простой ответ.
Как жаль, что мы спросить забыли,
Не загадали, и теперь —
Лишь конус освещенной пыли
Слегка придерживает дверь.
Но если все-таки, не сразу, —
Передышать, — и отворить?
И вдруг, не доверяя глазу,
Чуть отступая? Может быть?
Свет желтоватый излучая
(Тот мертвый свет на чердаках),
Потянется, не замечая,
И покачнется на носках —
Зевнет, разляжется неловко
В углу на свалке пуховой,
Где в сонной одури веревка
Свернулась щупальцей живой.
* * *
Каким огромным напряженьем
Отмечен разворот крыла, —
Вся наша слава проросла
Неукротимым пораженьем.
О, Пушкин, Пушкин! В бестолковом
Мерцаньи петербургских дней
На диком поле Куликовом
Ты молча правил без саней.
Уже последний перегон
Копыта бодро отстучали, —
Благослови покойный сон
Без музыки и без печали.
Убит. И выстрелом по льду
Глухое эхо прокатилось,
Рассыпалось, переместилось
В хронологическом бреду.
* * *
Закат, закат. Мой тихий сад
Осенним золотом расплавлен.
Таким сияньем озаглавлен
Листвы лирический распад.
На розовом едва заметны
Голубоватые штрихи,
Здесь все рисунки беспредметны,
И в каждом шорохе стихи.
* * *
Сегодня море не шумит,
Над молом пена не взлетает,
Разлука больше не томит,
Лишь тихо за душу хватает.
И даль воздушная светла,
И голоса подобны пенью, —
Быть может, ты и не ушла,
Но легкой претворилась тенью.
Дитя лазоревого дня
Иль вестник ночи неизбежной,
Ты молча дремлешь близ меня,
Скользишь на отмели прибрежной.
* * *
Надышал звезду живую
На морозное стекло,
Время в улицу кривую
Частой каплей натекло.
Дождь закатными лучами
На развилистом стволе,
Пузырями и ручьями
Бурно роется в земле.
Вздрагивая кожей голой,
Отряхаясь иногда,
Сердце в пляске невеселой
Выпадает из гнезда.
Долго пальцами хрустела,
Плача, в сумерки звала,
Диким голубем летела
В звезды, в звезды без числа.
Ах, звенеть бы в дальней роще,
Слушать вечером зарю, —
Лучше, может быть, иль проще
Ранний вылет повторю.
Я стою перед тобою,
Я в глаза твои гляжу,
Легкой веткой голубою
Прядь густую отвожу.
* * *
Если вечер в доме, если
За окном тенистый сад,
Хорошо в покойном кресле
Чуть откинуться назад.
Не меняя положенья
Отдыхающей руки,
Слушать, слушать приближенье
Времени или реки —
Я люблю без состраданья,
Я без жалости ловлю
Нежный шелест увяданья
Той, кого еще люблю.
Но, клонясь к перчатке белой,
Отмечаю каждый раз
Блеск покорный и несмелый
Жизнью утомленных глаз —
С каждым днем заметней складки
У подкрашенного рта,
И прохладная перчатка
Невесома и пуста.
Бьется бабочка живая
На расплавленной свече,
Стынет шубка меховая
На сверкающем плече.
АКАПУЛЬКО
Был теплый вечер, и луна
Сияла, в вечер влюблена,
Влюбленно распевал сверчок,
И в скрипку был влюблен смычок.
Гавайской мандолины звон
В миндальный воздух был влюблен,
И в нежном серебре ветвей
Влюбленно щелкал соловей.
Влюбленный сад, и ночь, и я —
Вся влюблена была земля,
И отраженная луна
Была в зрачках твоих видна,
Как я пьяна и влюблена.
* * *
День разгорался над туманами,
И гравий нежился у ног,
Восточными коврами рдяными
Рассвет на теплый берег лег.
Святой земли курганы алые
Видны впервые как во сне, —
Шаги апостолов усталые
Звучат в библейской тишине.
И дышит грудь моя свободнее
В краю, где шествовал Господь,
Где древле пастухи Господние
Шатром избрали небосвод.
Они ушли в дорогу вечную,
На смену новые пришли,
Но так же тянутся к предвечному
И ныне, как в былые дни.
Какое древнее сокровище
Сто сорок славят языков,
Какое пестрое становище
У Иорданских берегов.
И жизни стройка современная
Напевных сил не оглушит —
Звезда Давида соплеменная
На Давидов ложится щит.
Заря Израиля свободная
Со всех холмов уже видна, —
Моя иссохшая, безводная,
Священная моя страна.