Дежурный в посольстве удивился их позднему визиту, даже руками развел.

— По такой дороге ночью?! Отчаянные головы! Вот консул вам всыплет.

— Завтра в море уходим. Как же без писем?!

В канцелярии в их «периферийной» секции почтовой полочки лежала тощая стопка пестрых конвертов. Среди них один был для Гурьева. Уже по почерку на конверте, небрежному, торопливому, он понял: не то, что ждал Сердце словно оборвалось. Вскрыл конверт, в нем был листок с машинописным текстом. Сообщали, что отделение «Межкниги» приняло от гр. Гурьева подписку на двадцатитомное издание «Страны и народы», о выходе первого тома сообщат дополнительно.

— И ради этого катили за тридевять земель! — невесело усмехнулся Гурьев, протягивая листок Попцову.

Но приехали они сюда все-таки не зря. Во-первых, забрали письма для остальных членов колонии, во-вторых, как всегда, собрали с посольства моряцкий оброк. В приемной уже лежали заранее приготовленные для моряков свертки с собранными в колонии журналами за минувший год. Дежурный, энергичный, решительный, несмотря на поздний час, позвонил куда-то по телефону:

— Машенька, извини, что разбудил. Моряки приехали. Тащи все, что для них приготовили.

Вскоре пришла в приемную заспанная, но улыбающаяся Машенька с увесистым пакетом журналов и книг. Увидев Гурьева, всплеснула руками:

— Это вы, Григорий Максимович! Как я рада!

Однажды на судно к Гурьеву приезжала экскурсия из посольства, в основном женщины. Хотели собственными глазами увидеть, что такое траулер и как добывают в море рыбу. Среди гостей были и круглолицая, русокосая Машенька со своим шестилетним Егоркой. Мальчишка понравился Гурьеву, а мама понравилась особенно — она из тех, кто с первых минут знакомства вызывает симпатию своей неистребимой потребностью улыбаться. Недаром все ее называют не иначе как Машенькой. Гурьев подарил Егорке морского конька, который в стеклянной банке давно стоял в его каюте на книжной полке. Нашел он конька на палубе среди рыбы, после того как выпростали трал, подобрал, высушил на солнце и сохранил — кому-нибудь в подарок. И рад был, что подарок достался именно Машенькиному сыну.

— А вашего конька мы с оказией отправили в Москву, боялись, как бы здесь, в жаре, не протух, и теперь он главная достопримечательность нашей квартиры, — счастливо сообщила Машенька.

Вдруг сделала предостерегающий жест рукой, значительно округлила глаза:

— Не исчезайте! Я сейчас!

И тут же скрылась за дверью приемной. Дежурный усмехнулся:

— Что-нибудь придумала! Она у нас такая!

Вернулась через несколько минут с новым объемистым пакетомв руках, протянула его Гурьеву:

— Берите, это вам. К празднику!

Гурьев взял тяжелый пакет, заинтересованно тряхнул им — в нем почудилось что-то сыпучее.

— Что это?!

— Гречка! — блеснула белыми зубами Машенька. — Три килограмма гречки. Мне из дома прислали. Здесь-то ее не достать, о ней, такой вкуснятине, здесь даже понятия не имеют. А у вас в море будет настоящая гречневая каша. Представляете?

Книги, журналы Машенька с Лаурой упаковали в картонный ящик, положили туда и пакет с гречкой.

Когда уже собирались прощаться, вдруг заявился Павел Чугаев. Его гусарская физиономия маслянисто поблескивала, словно механик только что вылез из машинного отделения своего судна.

— Починил! — сообщил коротко. Чугаев — молчальник, лишних слов не любит.

Вытянули из него немного: ну, починил! Ну, потом пришлось ехать на аэродром — седоголовый опаздывал на самолет в Лондон. А с аэродрома приятель седоголового, владелец машины, добросил сюда. Вот и все.

— Ну и кто он такой? — спросила Лаура.

— Не знаю, англичанин какой-то. Назвал себя как-то, да я не разобрал. А какая разница, кто он? Просто человек. Попросил помочь…

— О тебе расспрашивал? — поинтересовался дежурный.

Не склонный к долгим разговорам, Чугаев отвечал без охоты.

— Ну, расспрашивал… Я ему сказал, кто я. Секрет, что ли? Правда, удивился, что советский…

Отер рукавом пот со лба, улыбнулся:

— Старик так шпарил на своем английском, что я мало что разобрал…

— Ну-ка, пошли к нам! — вдруг решительно заявила Машенька. — Душ примете! А то видик у морячка! В море не пустят!

Уезжали около двух ночи. Дежурный к Машиным журналам и книгам добавил вытащенную из своего загашника пачку аэрофлотских новогодних буклетов, рекламных открыток, календарей — все пригодится в корабельном хозяйстве. Маша прибавила к старым библиотечным книгам десяток новых, только что полученных, — «морячкам они важнее».

— Это вам от нас новогодний подарок! — сказал дежурный, провожая ночных гостей до ворот. И, пожимая на прощание руку Гурьеву, добавил с легкой грустью: — Я ведь тоже моряком собирался стать. А вот так получилось в жизни — в другую сторону завело…

— У нас доля нелегкая. Сами видите! — сказал Гурьев.

— Знаю, капитан! И все-таки завидую вам. Завтра уходите в море!.. Это же и есть настоящая жизнь! А я вот здесь торчу…

Позавидовал парень! А ведь толком и не знает, какое у них дело. Судно старое, для работы и жизни неудобное, теснота, духота, вечная влажность, неотступная рыбная вонь, дрожание палубы, изнурительный грохот машины под ногами. Экипаж большой, а кроме Павла, поговорить Гурьеву можно всего лишь с двумя своими помощниками, двумя механиками да еще с рулевым Адемолой, капитанским любимцем. Остальные в команде английским не владеют, на местном Гурьев толковать не мастак, знает всего несколько фраз, нужных для делового общения в рейсе. А жаль, что не может потолковать по душам со своими матросами! Сочувствует он этим людям. За душой ни гроша, полуголодные, большими семьями обремененные и все же безмерно счастливые, что нашли хотя бы эту тяжелую малодоходную работу на траулере. Простодушны и неизменно жизнерадостны, как дети. Всегда готовы растянуть в улыбке свои толстые губы, махнуть приветственно рукой, пособить в чем-то. Но окрика, несправедливости, унижения никогда не простят. Гурьеву приятно сознавать, что у него с командой сложились товарищеские отношения. В море иначе и нельзя. Матросы видят в нем не только начальника-чужеземца, но и человека, хотя и строго спрашивающего в работе, но сочувствующего их доле и всегда готового хоть чем-то ее облегчить. Не только водит судно, как записано в контракте, но старается чему-то людей научить, поделиться моряцким опытом.

Особенно сблизился с Адемолой. Парень вроде бы доверил свою судьбу русскому капитану.

Познакомились они случайно. Однажды после рейса поехали с Павлом на дальний городской пляж. Только расположились позагорать, как услышали тревожные крики. Неразумная девица-европейка заплыла за линию прибоя, а вернуться назад не может, сил нет преодолеть напор отброшенной берегом волны. С прибоем здесь шутки плохи. Уносит даже опытных пловцов. Павел перворазрядник, и то не решается испытывать атлантическую волну.

На этот раз пришлось рискнуть. Девица махала рукой и звала на помощь. Павел не раздумывая бросился в воду. А с другой стороны к нему на подмогу плыл какой-то африканец. За линией прибоя они отыскали обезумевшую от страха пловчиху, которую уже уносило течением в океан. Хотя девушка была щуплой и легкой, немало прошло времени, прежде чем вместе со спасенной удалось им преодолеть кипящий пеной барьер прибоя. Чугаеву спасенная в благодарность пожала руку, а африканцу предложила деньги. Тот наотрез отказался: «За спасение денег не берут!» И этими словами сразу вызвал к себе расположение Гурьева и Чугаева. Разговорились. Оказывается, деньги парню нужны были и очень нужны. Полгода без работы. По профессии шофер, а работу найти не может. Вот и вынужден здесь, на пляже, сторожить за грош машины богатых купальщиков. Гурьев договорился с администрацией своей компании и взял Адемолу на борт — стал обучать на штурвального, а Павел в свободное время знакомит с судовой машиной. Парень смышленый — за два рейса уже освоил штурвал и в машине стал разбираться. Только в последнее время вроде занемог: куксится, глаза воспаленные, кашель. Вчера Гурьев поинтересовался: был ли у врача? Тот махнул рукой: разве к врачу попадешь! Он прав. На платного врача денег у него нет, а попасть к муниципальному практически невозможно — очередь за неделю. Жаль парня!