– Ничего, не впервой. Подрежу.

– Тогда держи, – Воевода ловко подбросил увесистый баул и швырнул прямо на второй этаж, но Таррэн ловко перехватил. – Эй, ты бы перекусил, что ли?

Темный эльф молча покачал головой, явно собираясь вернуться в свою комнату.

– Малышу это не понравится, – тихо предостерег его Шранк. – Ты уже четвертые сутки на ногах.

– Вот именно.

– Все равно поешь, – настойчиво повторил Воевода, за что Темные кинули на него исполненные благодарности взгляды, потому что тоже сильно тревожились за своего лорда. – От тебя и так скоро одна тень останется – длинная, тощая и с большими ушами.

Таррэн снова отрицательно качнул головой, и Линнувиэль вдруг нахмурился, только сейчас подметив, что повелитель не просто бледен и явно не в форме, а буквально с ног валится от усталости. Черты лица заострились, будто он все еще тратил бесценную силу куда-то на сторону, не успевая вовремя восполнять резервы. Под глазами залегли глубокие тени, губы упрямо поджаты, но зеленые радужки горят прежним упорством. Правда, и тревоги в них тоже было немало.

Таррэн вяло отмахнутся от снова раскрывшего рот Воеводы, а затем ушел, плотно прикрыв за собой дверь и стараясь не шуметь.

Шранк глухо ругнулся.

– В чем дело? – непонимающе обернулся Линнувиэль.

– Ни в чем.

– А все-таки?

– Хоть ты не лезь, ушастый! – неожиданно огрызнулся Страж, со стуком сомкнув зубы. – Если бы не твоя дурость…

Он сплюнул и, раздраженно дернув плечами, ушел обратно во двор, едва не хлопнув напоследок дверью. Но вовремя вспомнил, что наверху слишком долго не приходит в себя его необычный Вожак, и с огромным трудом сдержался. Нет уж, Белку лучше не трогать раньше времени, не будить до срока, пока сама не восстановится. Он прекрасно знал некоторые особенности ее странного организма. Однако Таррэн тоже не зря тревожится, ни на шаг не отходит от ее постели: за все тридцать лет, что она водит стаю, еще ни разу не было такого, чтобы периоды ненормально долгого сна длились больше трех дней. Никогда, даже если раны были очень тяжелы. А тут, из-за какого-то дрянного остроухого, уже четвертые сутки ни единого намека на пробуждение. Ни-че-гошеньки. Будто в могилу провалилась, да не слишком торопится оттуда возвращаться. Кажется, она чересчур перенапряглась намедни, слишком много потратила сил на дрянную эльфийскую Песнь, и ушастый Повелитель Хмер уже совсем извелся, страшась оставить ее одну даже на миг. Вон, до чего дошел – от сна отказался, неотрывно бдит, чтобы не упустить важного. Старательно прислушивается к узам, но они, видно, тоже молчат, иначе не скрипел бы он зубами. Без конца считает редкие вдохи и выдохи, скрупулезно вымеряет паузы между ними и каждый раз с замиранием ждет: а не окажется ли какой из них последним? Так уже было однажды, она уже была на грани, и тогда он едва успел, чуть с ума не сошел от страха. А сейчас снова этот нечеловеческий ритм, заставляющий нервно кусать губы в ожидании самого страшного, да угнетающие своей мерностью, почти неслышные удары ее странного сердца, которое всегда резко замедлялось, если Белке бывало особенно плохо.

И теперь они просто не знали, о чем подумать.

Линнувиэль плавно свел брови к переносице и обернулся к сородичам.

– Сартас, что происходит?

– Со своими делами сперва разберись, – неприветливо буркнул сосед. – А потом в чужие лезь.

– Я в порядке, – нетерпеливо бросил Хранитель, чувствуя стремительно нарастающее беспокойство, заставившее его отодвинуть полную до краев миску и не отмахиваться от настойчиво возникающего перед глазами видения. – Что с Беликом?

– Это не наше дело.

– Что. Случилось. С Беликом?! – раздельно процедил Линнувиэль, с каждой секундой тревожась все больше. – Корвин! Маликон!

Перворожденные угрюмо промолчали, и вот тогда он окончательно разозлился. Зеленые глаза Хранителя хищно сузились и нехорошо загорелись, руки непроизвольно сжали край стола, впиваясь сильными пальцами и буквально выламывая его из пазов. Под ними немедленно задымилось, в воздухе ощутимо запахло гарью, по таверне поплыла первая сизая струйка, несущая с собой отчетливый запах паленой древесины.

Атталис быстро попятился, не отрывая беспокойного взгляда от взбешенного мага, готового вспыхнуть, как сарай с сухим сеном. Если вдруг сорвется, то треть человеческого города окажется в дымящихся руинах, а от просторной таверны останется только глубокая воронка, дочерна выжженная изнутри и покрытая жирной копотью. Хоть Хранитель и Младший, но силушки у него будет поболе, чем у всех Равных, вместе взятых. Только тронь правящую кровь, и мигом пойдешь на растопку.

Темные осторожно отступили, запоздало вспомнив, с кем имеют дело.

– Итак? – зловеще улыбнулся Линнувиэль, легко сминая пальцами прочное дерево, как тонкую бумагу. – Я услышу, наконец, ответ на свой вопрос?

– Белик спит, – нервно повторил Корвин, опасливо следя за ползущей к его сапогу огненно-зеленой змейкой, и на всякий случай напомнил: – Тебе нельзя пользоваться магией!

– Это уже моя забота. Так почему малыш все еще спит, хотя мне помнится, что время для сна давно уже прошло?

– Мы не знаем. Лорд Торриэль не соизволил объяснить, – попятился Маликон сразу от двух злобно шипящих "змей". – Он что-то сделал, когда ты умирал, сумел вернуть через Песнь и… хватит! перестань! я не знаю подробностей! Потом он ушел, и никто не знает, что случилось! Мы с тобой занимались, чтоб не сгорел, как свечка! А его Шранк нашел только через полчаса, когда выяснилось, что он не добрался до комнаты, потому что кровь носом пошла! Да так здорово, что тут половина зала была забрызгана! Насилу потом отмыли! Вот с тех пор в себя и не приходит, а лорд Торриэль с ним сидит почти безвылазно! Теперь доволен?!

Линнувиэль замер, не замечая, как коварный огонь зелеными струйками лезет вверх по одежде, не причиняя ему вреда, а потом все быстрее расползается вокруг, жадно пожирая то, до чего мог дотянуться – деревянную лавку, стол, глиняные миски, чужие добротные сапоги… Корвин с проклятием отпрянул, стряхивая с себя изумрудные искры. Аззар резко побледнел, остро жалея, что когда-то насмехался над молодым магом. Атталис благоразумно отступил к двери, а Сартас прикусил губу, лихорадочно подыскивая способ, как угомонить вспыльчивого потомка Изиара. В то время как Маликон вдруг с содроганием представил себе истинную мощь спутника, а потом почти с ужасом подумал о том, на что же тогда способен молодой лорд, если его дальний родственник в силах уничтожить половину ни в чем не повинной Борревы?

Спаси и сохрани нас от этого Создатель!

Младший Хранитель Знаний невидяще уставился в пустоту, где в памяти сквозь бушующий Огонь Жизни начали неохотно проступать недавние события, милосердно прикрытые кем-то умелым и мудрым. Сперва медленно и крохотными отрывками, а затем все быстрее и четче, выстраиваясь в череду стремительно меняющих друг друга картин, в которых он неожиданно увидел всю правду. Секунду стоял, ошеломленно вчитываясь в прошлое. После чего тихо взвыл, схватился за голову и быстрее молнии метнулся наверх, оставляя за собой дымный след и острый запах паленой кожи. В панике проскочил целый пролет, едва не перепрыгнув через перила, шагнул к заветной двери, взялся за ручку…

И едва не упал, с ходу наткнувшись на такие же бешено горящие глаза.

Они почти столкнулись на пороге: Таррэн, почуяв неладное, как раз успел открыть дверь, чтобы ее не коснулось гудящее зеленое пламя. Уверенно загородил собой проход, мешая рассмотреть ненужное, машинально окутался прочной пленкой защиты. Хищно сузил глаза, приготовившись дать отпор нарушителю, даже рыкнул негромко, подражая голосу Траш во время охоты. И чужой Огонь, неожиданно наткнувшись на неодолимое препятствие, пугливо притих – с силой Хозяина Проклятого Леса ему было не тягаться. Так и застыли на долгий миг: люто беснующийся зеленый факел, и ровное алое пламя истинного Огня Жизни напротив. Глаза в глаза, почти в упор, сверля друг друга с нескрываемым вызовом.