Ольга не отводила от него испытующего взгляда. Прямо детектор лжи, а не женщина!
– Думаю, что знаю. Потому и спросила. Шмидту от этих слов сделалось не по себе.
Ему показалось, что Ольга читает его душу, как раскрытую книгу. Ох уж эта проклятая женская интуиция!
Оля, проникновенно сказал он. Я клянусь тебе всем дорогим, что у меня есть.
К исчезновению Саши я не имею никакого отношения. Для меня это такая же загадка, как для тебя.
Тут он не врал. Или почти не врал. Ведь Белов мог тысячу раз объявится сам, поскольку остался жив, но по каким-то соображениям не сделал этого. Так что к покушению на Сашу он имел отношение, а вот к исчезновению – нет!
Возможно, эти искренние обертоны в его голосе и сбили Ольгу со следа. К тому же ей самой хотелось ему верить. Но если Саша не погиб, сразу возникает масса проблем, которые надо будет решить.
А сейчас, – спросила она тихо, – как ты думаешь, он жив?
Скорее всего, – на Дмитрия навалилась страшная усталость, он подошел к дивану и без сил опустился на него. – То есть, еще недавно был жив. Не думаю, что Ванька обознался. Он видел отца, причем именно там, где говорит.
Ты хочешь сказать, что Саша следит за нами? Но почему?
Этого я пока не знаю, – сказал устало Шмидт и зевнул весь рот. – И вообще извини, я ужасно вымотался. Мне просто необходимо хоть немного отдохну…
Он недоговорил: заснул, сидя. Ольга подошла к нему, стащила с ног ботинки и помогла улечься. Шмидт даже не проснулся. Подложив ему под голову подушку, Оля направилась в свою спальню. Легла в постель, но уснуть так и не смогла. Ворочаясь с боку на бок, все думала и думала, все вспоминала события последних месяцев.
И чем больше она думала, тем отчетливее понимала, что ступила на зыбкую, опасную, как болотная топь, дорогу. Здесь каждый шаг и в самом деле мог стать роковым. Но и пути назад для нее не было. Как канатоходец – вперед или вниз. Точка возврата уже пройдена. Она миновала ее, когда вернулась из Америки.
А может, она просто дура? Ну, чего ей не хватало в благополучной, процветающей Америке? Процветала бы вместе с ней! Жила бы не тужила в особняке с двумя бассейнами, растила бы Ваньку. В конце концов, Саша именно этого от нее и хотел. Так нет же, полезла в мужские, серьезные, грязные и кровавые дела.
Но тут снова пришла обида за себя и за людей, которых она любила. Для чего они жили, ради чего умерли? Нет, она не кукла и не пешка в чьих-то руках. А кто и когда подумал о ней как о человеке, о личности с ее собственными интересами и желаниями? Ни Саша, ни Шмидт ее так не воспринимали. Даже Ванька, и тот проявляет недовольство. Нет, хватит! Отныне она будет заказывать музыку, а пляшут под нее пусть другие… Придя к окончательному решению, Ольга успокоилась, и ей, наконец, удалось забыться сном.
XLIV
Кабан готов был застрелиться от безысходности, помешала только искренняя любовь к самому себе. Но из того положения, в которое он сам себя загнал, наилучшим выходом было окно на тринадцатом этаже. Ситуация, как в сказке про барона Мюнхгаузена. Сзади лев, спереди крокодил. Не Белов, так Шмидт – кто-нибудь из них уж точно до него доберется.
Будь проклят то день, когда он отправился на поиски этого журналюги. Вот уж отомстил покойничек с того света, ничего не скажешь. Поди, смотрит сейчас с небес на Кабана, потешается. Хотя нет, если журналист, то, скорее всего, в аду корчится на сковородке…
Кабан напряг свой небольшой, но очень практично организованный мозг. Кому, ну кому из влиятельных людей он еще не успел наступить на мозоль? Таких не было. А все жадность. Сколько раз, вставляя жертве в заднепроходное отверстие паяльник, Кабан говорил о том, что надо не жадничать, а делиться. Других учил, а сам неучем остался. Таковым и помрет. А не хочется. Ой, как не хочется Кабану помирать дураком. Поэтому он собрал жалкие остатки своей гордости в кулак и отправился на поклон к своему глубокоуважаемому врагу – Виктору Петровичу Зорину.
Виктор Петрович был человеком умным и, наверное, нашел бы Кабану достойное применение. Но бывшему авторитету не повезло. Зорин улетел в Швейцарию…
Что же делать? Выход есть, его не может не быть. Если у него не осталось друзей, нужно обратиться за помощью к врагам, только и всего!
И такие люди были. Враги всего мира, всех криминальных группировок, которым было наплевать на Шмидта, на Белова, на Зорина…
note 3 эт человека, его дыхание было хриплым и… знакомым. Белов опустил оружие.
– Док, я ведь мог тебя убить, – сказал он укоризненно.
В бытовку вошел Доктор Ватсон. На него было страшно смотреть, его трясло, с голого черепа на лицо стекали крупные капли пота.
Мне нужна помощь, – сказал он тихо. – Сними меня с иглы…
Почему сейчас? – удивился Белов. – И с чего ты взял, что могу тебе помочь? Это ты у нас доктор Айболит.
Сейчас или никогда. Я скажу, что надо делать. Пойдем со мной, – попросил он жалобным тоном.
Белов имел представление о том, что такое ломка. Он хорошо помнил, как в свое время мучился Космос. Белов оглянулся на Лену, ища поддержки. Та молча кивнула.
Белов и доктор вышли на улицу и направились в его резиденцию. Здесь все было готово для лечения. Ведерко с водой на табурете у входа, на полу другое ведро – для выделений. Окно было заколочено. Рядом с кроватью из стены торчал мощный металлический кронштейн.
– Ну, давай, – вздохнул доктор, – пристегивай. – И протянул Белову наручники. – Орать буду – не реагируй. Ленка пусть навещает. А вы с ребятами не заходите, – он вытер ладонью пот со лба и скривился в болезненной улыбке. – Забей вход.
Белов накинул один браслет на запястье доктора, другой пристегнул к кронштейну. В душе он одобрял его поступок. Стремление к свободе – это нормально! А наркотики – самая
страшная зависимость из всех возможных. Неволя в кубе! Саша опять вспомнил Космоса, как тот ловил на кухне вместе с отцом инопланетян, и ободряюще улыбнулся Ватсону.
– Ну, Док, держись! – Выйдя из бытовки, он взял две заранее приготовленные доски и молоток и крест накрест заколотил вход в дом. Гвозди впивались в деревянную плоть с легким скрипом, стук молотка прозвучал в ночи неожиданно звонко и гулко.
"Будто гроб заколотил", – подумал Саша, сунул молоток под порог и с чувством выполненного долга направился к своей бытовке…
Когда он вернулся, Лена сидела на постели и молча плакала. Белов подошел, сел рядом. Помолчав, протянул руку и взял ее за плечо.
– Не плачь, не надо, – сказал он. – Ну, перестань…
Вместо этого она заревела еще сильнее, резко оттолкнула его.
– Зачем? Зачем ты меня мучаешь?! – спросила он с болью. – Что ты ко мне пристал? Ты ведь меня никогда простишь! Между нами всегда будет это клеймо! – Она повернулась к нему заплаканной изуродованной щекой.
Саша не стал ее уговаривать а просто обнял и прижал к себе. Постепенно она успокоилась. Так они и просидели до самого рассвета.
А утром после завтрака Белов нашел Витька, рассказал о ночном визите Ватсона и попросил покараулить, чтобы к доктору, когда он начнет орать и биться в ломке, никто не заходил.
– И сам терпи, – предупредил он. – Уши заткни чем-нибудь.
Потом подогнал машину к своей бытовке и велел Лене одеться поприличнее, поскольку намечается выезд в город.
– Куда? Зачем? – Лена терялась в догадках, но сделала так, как просил Саша…
Они приехали в Москву. После относительно бессуетной подмосковной жизни Белокаменная показалась Лене гигантским муравейником, скопищем сумасшедших, постоянно куда-то бегущих и вечно опаздывающих. Она совершенно отвыкла от городской жизни.
В отличие от нее, Саша прекрасно себя чувствовал в каменных джунглях и лавировал среди хаотично несущихся, как броуновские молекулы, постоянно подрезающих друг друга машин, с ловкостью автогонщика. Ему не нужно было искать клинику пластической хирургии. Этот адрес он хорошо знал. Когда-то он сам подумывал об изменении внешности и даже обсуждал этот вопрос с московским авторитетом – медицинским, в области пластической хирургии – доктором Абдулатиповым. Старик буквально творил чудеса, но до дела тогда не дошло.