Немецкие солдаты служили то у одного государя, то у другого, то императору, то французскому королю, то папе, Венецианской республике либо Нидерландам или Англии, а там - датскому королю и особенно часто королю шведскому. Наоборот, мы нередко встречаем поляков на службе немецких государей110 и, конечно, венгерцев и кроатов на службе у императора. Наемный солдат идет к тому, кто ему платит; он не спрашивает, за что сражается. Правда, религия иногда оказывала известное влияние. Ландскнехты Фрундсберга были сторонниками Лютера; но главную роль при этом играла отрицательная, а не положительная сторона - ненависть к попам. Во время религиозных войн во Франции католики-швейцарцы помогали Карлу IX, а немецкие протестанты посылали подмогу своим единоверцам. Надо было полагать, что в Тридцатилетнюю войну войска должны бы стоять друг против друга, строго различаясь в конфессиональном отношении. Поначалу так и было, и немцев-католиков поддерживали испанцы и итальянцы, а протестантов - венгерцы, англичане и шотландцы.
Однако антагонизм внедрился в массы недостаточно глубоко для того, чтобы исключен был переход из одного лагеря в другой. В особенности пленные весьма охотно поступали на службу к победителю. "Когда в 1594 г., - пишет граф Эбергарт Сольмс111 своему двоюродному брату Иоганну Нассаускому, - Гронинген капитулировал, Мориц предоставил свободный выход гарнизону и из милости почтил и пожаловал им их 9 знамен. Когда они выходили, многие из них убежали от своих капитанов и стали под знамена победителя; если бы знамена сорвали с древков еще в городе, то, пожалуй, как они дали понять, перебежала бы половина". Когда в 1600 г. нидерландцы завоевали крепость Св. Андрея, почти весь гарнизон, 1 100 человек, перешел на службу Генеральных штатов112.
После сражения при Брейтенфельде Густав Адольф писал домой, что он взял столько пленных, что пополнил ими все свои потери. В сражении при Лейпциге, в 1642 г., к концу боя имперская пехота оказалась окруженной в открытом поле и частью была перебита, "частью же попросила пардона и предложила поступить на службу, чем и сохранила себе жизнь. Затем они колоннами и ротами, частью даже со знаменами, продефилировали в таком порядке сначала по полю сражения, а затем к шведскому обозу, словно они присягнули королеве и шведской короне. Так как полковник Даниэль, взятый с ними в плен, пользовался большим авторитетом среди этих солдат, то он отправился с ними к фельдмаршалу (Торстенсону). С разрешения последнего он сформировал почти целый новый полк, ибо прежний его полк был сильно разбит. Этот полк просуществовал долгое время и исправно нес службу в шведской армии"113.
В 1647 г. император и Врангель стояли друг против друга на р. Эгер в двух укрепленных лагерях. Имперцы терпели нужду. "Много старых солдат перебежало к шведам, так что пехоту пришлось сторожить кавалеристам114.
Когда швейцарцы в свое время противопоставили рыцарству свою военную организацию, жестокость войны усилилась до крайних пределов. Рыцари часто больше стремились к тому, чтобы взять противника в плен, чем его убить. Швейцарцы не только во время боя не давали спуску, но закалывали и избивали всех мужчин в городах, взятых приступом. Швейцарцы и ландскнехты также долгое время были врагами, не дававшими друг другу пощады. Постепенно, однако, стало проявляться некоторое смягчение нравов; стали различать "злую" и "добрую" войну и по этому поводу заключали между собою конвенции, которые предусматривали выкуп пленных; так, выкупная плата устанавливалась, например, в размере месячного жалования; эти договоры устанавливали также пределы грабежам, убийствам и поджогам в стране. Со временем такая взаимная пощада стала даже опасной в военном отношении, так что Валленштейн однажды нашел нужным запретить принимать в плен без того, чтобы перед этим действительно произошел бой115.
Однако мы нередко наблюдаем, как при взятии приступом крепости избивались целые неприятельские гарнизоны и что противная сторона платила при первом случае той же монетой.
Особое явление в этой военной организации представляет ландскнехт после его увольнения со службы. Редко он желает или может вернуться к какой-либо гражданской профессии: он ждет, пока его снова не призовут, или сам отправляется на поиски нового военного вождя. Покамест он добывает себе пропитание нищенством, воровством и грабежом. По не вполне достоверно истолкованному выражению, которое, может быть, просто означало "ожидать", это называлось "auf die Gart gehen" (идти на сторожку) и говорили о "gardende Knechte" или "Garde Brader". Конечно, они были жестоким бичом для страны. Уже в XII веке Барбаросса и Людовик VII французский, заключили между собой соглашение об их подавлении; в XV веке под названием "арманьяков" и "живодеров" (Schinder) они оставили по себе дурную память.
В январе 1546 г. Дания, Кёльн, курфюрст Саксонский, Мюнстер, Люнебург, Гессен, Мансфельд, Текленбург, Аугсбург, Гамбург, Гослар, Магдебург, Брауншвейг, Гильдесгейм, Ганновер объединились друг с другом, чтобы вместе со своими соседями принять меры против безработных (gardende) ландскнехтов.
Валльгаузен116 прекрасно разъясняет, что народам дешевле обошлось бы, если бы солдат все время оставляли под знаменами и тем поддерживали бы порядок, чем то, что им предоставляли самим добывать себе пропитание таким путем. Но для этого требовалась правильная налоговая система, а налоговую систему, как мы увидим ниже, не так-то легко организовать.
Таким образом, дело дошло до уродливого промежуточного положения между безработицей ландскнехта и систематическим сбором налогов. Курфюрст Георг Вильгельм Бранденбургский издал по этому поводу (5 мая 1620 г.) эдикт, который я привожу здесь дословно, как культурно-исторический документ, обладающий величайшим значением и отличающийся большой показательностью. Он гласит:
"Поелику ведомо нам, что мы приказали вербовать и принимать на службу известное число пехотных солдат и что при этом последние, особенно до того времени, которое назначено для смотра, бродят повсюду и обременяют бедных селян своими многими просьбами, дабы тому положена была известная мера и порядок, то сим повелеваем этим нашим солдатам накрепко, дабы они не бродили толпами более 10 человек, и притом без удостоверений своих капитанов и командиров, и удовлетворялись бы тем, что на отряд из десяти человек в каждом селе им будут давать три рейхсгрошена, или тридцать шесть пфеннигов, по предъявлении ими их удостоверений. Когда же они бродят в одиночку и им каждый крестьянин или хуторянин (Hьfner) подадут два пфеннига, а половинщик и огородник - по одному пфеннигу, то и этим они должны удовлетворяться и никого из-за этого не обижать; особенно же да не дерзнут они похищать кур или другое что; если же у одного или нескольких из них выйдет при этом неладно и их прогонят побоями, то пусть не пеняют ни на кого, кроме как на себя самих.
Не хотим мы также, чтобы они взяли в обычай слишком часто или в слишком большом числе посещать одно какое-нибудь село и тем высасывали бы все соки из тамошней бедноты; как только они придут на село, они должны, как уже сказано, предъявить свои удостоверения, а так как нигде или почти нигде нельзя найти такого села, в котором не было бы ни одного грамотея, то надлежит записать имена тех, которые заходили, и день их прихода, а запись эту хранить.
Предоставляем выбору самих поселян, будут ли они каждый подавать безработному солдату положенные два или один пфенниг, или же они вместе соберут свои гроши и отдадут их своему помещику (Junker), чтобы тот их распределил между солдатами. В таком случае прибывающих солдат надо всякий раз отсылать к помещику. В тех селах, где помещик не проживает, деньги эти можно сдавать и сельскому старосте".
Таким образом, эдикт предусматривает и тот случай, когда безработный солдат вместо подаяния получит лупку. В действительности надо полагать, что когда один или несколько таких буйных молодцов со шпагой у бедра или с алебардой на плече входили на крестьянский двор, да еще в отсутствие мужа, который работал в поле, то крестьянка рада была, когда, получив несколько грошей или курицу, они проходили дальше. Однако не будем смеяться над неловкостью или недомыслием наших предков: безработный наших дней, выброшенный на улицу, чтобы искать заработок, а тем временем питаться подаяниями, - явление, знакомое и нашим временам.