Теперь Кеноби не удивлялся.

Шок сменился горьким сожалением: так вот ради чего Энекин отказался от своего потенциала.

Ради семьи.

А ведь он мог стать самым лучшим. Но вместо продолжения развития он, как и миллиарды обычных пустых людей, нырнул в водоворот рутинных забот, не выходящих за рамки семейных проблем и карьеры. То, чем любят заниматься люди, называя настоящей жизнью, бессмысленно бегая по кругу, не понимая, зачем они живут и отчего страдают.

Это однозначно регресс. Падение. И частично виноват в этом – Оби-Ван. Он заметил влюбленность, но не отреагировал. А мог бы вспомнить, что, к сожалению, Скайуокеру не так повезло, как ему. Что в отличие от Кеноби Энекин до десяти лет жил с матерью, и впитал в себя плюсы семейного болота. И вот те ценности, отложившиеся в раннем детстве, постепенно проявились. И талантливый юноша, который мог бы стать гением, забыл, что только когда нет привязанностей, только когда ты одинок – только тогда ты свободен. Любовь цепкой хваткой опутала молодого рыцаря и заставила играть в старые как мир игры. Человек в таком положении ничем не лучше представителя животного мира: только там, чтобы привлечь самку, самец должен как-то выделиться, убить или отпугнуть противника. А люди пошли дальше по части «выделения», создав: искусство, науку, турниры и соревнования. По части отпугивания – тем более! Так как убийство совершенно не вписывалось в общие ценности, то «отпугивание» заменилось социальным расслоением. Престиж, статус, деньги – вот в какие игры вынужден играть человек, будучи рабом биологической программы. А все остальное лишь следствие древних инстинктов по продолжению рода, которым так легко подчиниться. Ибо, поддавшись однажды на ощущение счастья, трудно отказаться от желания повторить это состояние, продлить и удержать. Вот так поддавшись природе, три года назад, Энекин потерял свободу.

Присоединение к Палпатину, игнорирование долга, интриганство – это уже следствие. Конечно, а что ему остается делать. Кто он в этом другом мире, населенном простыми обывателями? Где его стержень здесь? Только статус. Вот поэтому-то и приходится цепляться за положение в социуме. Но каково оно? Кто он? Герой войны? На это не проживешь. Слава – явление временное, и завтра о герое забудут. Энекин должен был все это понимать. Неудивительно что, следуя за своими амбициями, он пришел к канцлеру. И почему Падме считает, что именно Палпатин манипулирует джедаем? Разве, не-форсъюзеру такое под силу, пускай он сто раз гений комбинаций и самый умный человек в Галактике?

Как объяснить это все Амидале?

И что теперь делать ему?

Стоит ли вмешивать сюда Орден? Возвращать Скайуокера или отпустить?

Хотя Амидала просит о другом. О помощи.

Нужно ли джедаям выбирать какую-то из сторон в конфликте? Есть ли какая-нибудь разница между всеми политиками?

Что-то она утаивает:

- Рыцарь Кеноби, вы поможете? Джедаи ведь должны быть на страже демократии и свободы.

Что-то не то: за пустыми фразами тревога. Сенатор настолько принимает к сердцу политические игры? Личная заинтересованность?

- Я предлагаю быстрый переворот, – Кеноби слышит фразу Амидалы, выныривая из раздумий, – Не смуту. Заменить одного руководителя. Это последний наш шанс. И ваш тоже.

- А его аппарат? – на автомате возражает Кеноби. – Ваша так называемая смена одного руководителя приведет к лавине чисток и еще больше дестабилизирует обстановку, в которой пышным цветом расцветет диктатура. То против чего вы якобы боретесь. А так – Палпатин не продержится у власти долго. Пару лет – не больше.

- Вы чересчур самоуверенны.

- Падме, – Кеноби решил позволить себе фамильярность, – Палпатин, конечно, рвется к безграничной власти, но идти против него – значит раскалывать общество. Независимо от того, кто победит – будут чистки. Государство еще не оправилось от гражданской войны, мы ее даже не закончили:

- Закончили.

- Простите? – удивился Кеноби.

- Считайте, что закончили. Через пару суток – лидеры сепаратистов будут убиты.

- Откуда такие сведения? А: Энекин.

Падме кивнула.

- Совет джедаев ведь за этим послал его на Мустафар. Вести совершенно обычные «агрессивные переговоры».

- Падме: то есть – сенатор Амидала, если Энекин, решится уйти с Ордена, то вправе выбирать, кого ему поддерживать. И мы не может вмешиваться. Вы же знаете. Только по решению Сената.

Амидала усмехнулась. Не могут вмешиваться. Как бы не так.

- Значит, вам все равно, будет у нас монархия или останется республика? А то, что первый приказ Палпатина будет о роспуске Ордена?

- До этого дело не дойдет. Сенат не поддержит антиконституционные действия:

- Наивный оптимизм! Канцлер манипулирует всеми. И Сенатом в том числе.

- Но не джедаями.

- Даже джедаями!

- Вы, разумеется, не в курсе, но мы видим:

- Да-да, я в курсе: но дело в том, что не в курсе вы:

- Он обычный человек, – заявляет Кеноби и вдруг видит усмешку. И все понимает.

- Да, – в ответ на немой вопрос рыцаря отвечает Амидала не без некоторого удовлетворения, – Палпатин обладает такими же необычными способностями, как и вы.

- Откуда у вас такая информация? – мысли сбиваются, и Оби-Ван растерян. – Энекин в курсе?

- От него-то и информация.

Палпатин – форсъюзер? Просто не выявленный форсъюзер или... ситх, которого мы ищем?

Амидала надменно улыбается, словно знает, о чем думает джедай: теперь в любом случае Ордену придется вмешаться.

ГЛАВА 15. ЦЕНА ОШИБКИ

Время – штука такая: иногда ты проживаешь год за пару минут, а иногда, напротив, минута как будто длится вечность. В первом случае ты не меняешься, а во втором – вчерашний Энекин совсем не тот, что нынешний. Даже если их разделяют секунды.

Любил ли он Падме? Что называется – хороший вопрос. Это было так давно, что ему трудно вспомнить ее голос, а ведь когда-то, казалось, что это самый красивый голос на свете. Если и были чувства – то они осталось в прошлом. На обугленном берегу кипящего озера. И он сам – тот, безумно влюбленный, – тоже покоится там.

Тогда да, любил, скорее всего. А сейчас?

Нет.

Нет?

Не обманывай себя. Если бы оставалось равнодушие, ты бы не помчался в первую же свободную минуту на Татуин за сыном.

Аксиома, «форсъюзеры видят людей без масок, без прикрас» – насколько она верна по отношению к самому себе? Не заблуждаться насчет других и ошибаться по поводу себя? Может, стоило попросить учителя о сканировании памяти. Все-таки иногда полезен взгляд со стороны.

Вероятно, сама Падме и стерлась из памяти, но та часть его, что любила её, что дремала, проснулась, как только он увидел на экране – «Люк Скайуокер». А влюбленность – ушла безвозвратно, и ему даже не вспомнить сейчас ни счастливых минут, ни несчастных.

Только свою ошибку.

Результатом ее стали белые стены и постельный режим в течение нескольких лет.

«Я до сих пор помню бесконечные минуты, проведенные в реанимации. И хотя тот Энекин мне сейчас не близок, но я помню все его ощущения и мысли, словно недавно прочтенную книгу о человеке, которому сопереживал».

Ценой ошибки стали белые стены, снежно белые по контрасту с кровавым Корускантом, который навсегда останется для него таковым. Стерильная чистота и невыносимый свет, человек в белом напротив. Как же это он возненавидел!

Энекин Скайуокер был удивительно здоровым человеком, так что его столкновения с медициной можно было пересчитать по пальцам. Забор крови для подсчета мидихлориан – ни на что не похожее царство камня и пластика, именуемое «медицинский центр Храма», равнодушные лица джедаев – и глаза, расширившиеся при виде результатов. Затем – несколько мелких ран на миссиях, собственноручно залеченных Оби-Ваном. Еще одно воспоминание, связанное с медициной – бледное лицо Кеноби поверх ящика с медикаментами, в то время как он, десятилетний, зажимает рукой рваную рану на предплечье. Вероятно, Учитель тогда перетрусил значительно больше, но это воспоминание досадливо гонится прочь, резанув по сердцу ассоциацией с Мустафаром. ТОГДА у Бена тоже был потерянный взгляд и та же обреченная решимость. Вроде: «боюсь, но иду». Третий кадр – обретение искусственной руки после глупого поединка с Дуку. Да – глупость-то его сюда и привела. Сколько дней он тут, месяцев, лет? Холодное помещение, полное металла, стекла и сложных механизмов, и человек – сухой ученый, который рад такому пациенту. Еще бы – на одном нем одном можно наклепать с десяток научных работ и открыть кучу новых препаратов.