- Да, увы, редко, – с сожалением подтверждает он, – почти не бывает.

- Ты уверен? – испуганно спрашивает она.

Энекин молчит.

Вот как передать надежду, что он мечтает о противном? Пол ребенка ему и впрямь безразличен, но вот чувствительность к силе – нет.

Глупышка. Ее не убедить, что это не наказание. Что родиться обычным, без дара, – так же «хорошо», как и родиться слепым.

Как жаль, что он не может ей ни показать, ни подарить часть своих способностей... Тогда бы она поняла.

Он может только вновь и вновь объяснять, каково это – видеть все не так. Но как объяснять, когда нет среди обычных слов – тех, которыми можно было описать его мир?

Видеть переплетение линий вероятностей, лицезреть картины прошлого-будущего-настоящего, слышать голоса, ощущать людей не так, как они чувствуют друг друга. Не стандартно в трехмерном объеме, а по-другому. Ведать их внутренний мир, слышать, как звенят их мысли, какие узоры рисуют эмоции, как вспыхивают искрами ощущения, нервные импульсы, как строятся нейронные связи.

Многим обычным людям нравится смотреть на звезды, но знал бы кто из них, сколько вселенных вмещают они сами, как прекрасен у них разум? Сколько силовых линий тянется от человека и к человеку?

Хотя не все ученые-философы согласятся с тем, что мысль – материальна, но, являясь продуктом нейронной деятельности, она несет в себе микроскопическую частицу энергии Вселенной. Мозг – совершеннейшее устройство, поглощающее и излучающее волны. И только форсъюзер может их уловить и рассмотреть.

Увы, по наследству этот дар не передается. Обычно...

- В противном случае, – говорит вслух Энекин, частично успокаивая ее, – Орден мог бы контролировать рождаемость, скрещивая наиболее одаренных, для получения сверхджедаев. Только в этом случае им не понадобилось бы искать по всей Галактике форсъюзеров. А растить их внутри Храма. Как деревья в оранжереях.

Падме вздрогнула.

- Ты думаешь о джедаях так плохо?

- Почему плохо? Ты судишь их с точки зрения своей морали. А они все... все они воспитывались вне семьи. И считают, что так и надо. Что это правильно. Поэтому – какая разница, как появится ребенок? Все равно его отберут, и будут формировать, как и остальных, по своему образу и подобию. Так происходит уже десять веков, – мрачно констатирует Энекин, глядя в пустоту. И Падме решает его развеселить.

- Что плохого в оранжереях? – беззаботно спрашивает она. – Ты интересовался у деревьев? По-моему, им лучше там, где есть квалифицированный уход. Или нет?

Мда, настроение у него явно не расположено к шуткам.

- Ты же поняла мою аллегорию.

- Энекин, ты очень впечатлителен. А еще ты – пессимист. У меня часто возникает ощущение, что это ты вынашиваешь ребенка, а не я.

- Возможно, так оно и есть, – он поднимает голову, высвобождаясь от ее руки. – У тебя на первом месте – долг перед обществом.

- Глупый упрямый мальчишка, – Падме смеется и дергает его за клок волос. Он перехватывает руку, подносит к своей щеке.

- Поверь мне. Прошу тебя. Мне трудно заставлять тебя уезжать. И я не хочу показывать то, что увидел. Просто прошу – верить мне. Альянс. Порви с ним.

- Ты решил поучить меня политике?

- Падме...

- Это – ерунда, – весело говорит она, но у нее учащается пульс (поверила и приняла к сведению), – ты уже потерял мать, и оттого так гипертрофированно все воспринимаешь. Мне, конечно, приятно, что семья для тебя так важна. Наверное, даже больше, чем для меня. Не беспокойся. Мы все преодолеем.

Он резко поднялся и отошел к окну.

Тревога нарастала.

«Энекин, Энекин, похоже, там есть что-то еще, кроме видений и предчувствий:»

- Да, – совсем неживым и чужим голосом отвечает он на ее невысказанную мысль.

«Что же?»

Пауза затягивается. И становится многое понятно. Все те мелочи, на которые не обращаешь внимания, но неосознанно откладываешь в памяти.

Она не форсъюзер. Она жена форсъюзера. Она политик. Она просто женщина. Проницательная.

И она уже догадывается, что они выбрали противоположные стороны в будущем политическом конфликте.

«Так ты...»

«Да, Падме. Да. Я давно за него. Вот уже третий год».

«Когда?»

«Сразу после свадьбы».

«А Орден?»

«Меня не отпускают».

«Ты пробовал?»

«В первый год – да».

«Палпатин знает?»

«О заговоре? Да».

«И?»

«Он воспользуется им».

«Вот, значит, каков его план. Выставить нас виноватыми».

«Ваши попытки обречены. В его руках вся власть, все её структуры. Он долго шел к этой цели».

«Он человек. Если рядом не будет тебя, одаренного, его можно будет просто убить. Видимо, без этого не обойтись».

«Вы его не убьете».

«Почему?»

«Он сильнее меня. Или – не сильнее. Может, такой же. Опытней – точно».

«Он – джедай?»

«Нет. Но обладающий такими же способностями».

«Но во власть не должны проникать одаренные».

«Тем не менее, это случилось».

«Как?»

«Все просто. Коррумпированность. Не те анализы крови. Может, даже воздействие на мозг. Разве это важно?»

«Конечно, важно! Вам легко это сделать?!»

«Очень легко».

«И вы можете внушить чуждые мысли?»

«На время – можем. Но, если внушение противоречит внутреннему миру, целям и ценностям, – человек его не воспримет или сломается. Это очень порочные техники. И малоэффективные».

«Значит, значит, ты мог мне внушить ощущение любви, хотя я могла и не испытывать ничего?»

«Мог, но я этого не делал».

«Как я могу верить? Вот только обижаться не надо!»

«Кто из нас форсъюзер?»

«Я простой человек. Но я многое чувствую. И твой настрой тоже».

«Я никогда тебе не врал. Потом, меня часто не бывает рядом, и у тебя есть столько времени, чтобы прийти в себя и опомниться. Но ведь ты не меняешь свое мнение обо мне?»

«Откуда мне знать, на каком расстоянии ты можешь воздействовать на меня?»

«Падме, не перегибай палку! Вы, политики, делаете это каждый день. Все люди друг на друга воздействуют. Разница в том, что я вижу, как ты это делаешь. А ты – моих методов не понимаешь».

«Значит, ты можешь чуть-чуть вмешаться в процесс...»

«Падме, твои обвинения – необоснованны. Мне не нужна кукла, в которую я буду вкладывать свои желания. Неужели ты сомневаешься до сих пор?»

«Да, начинать сомневаться на третьем году замужества – как-то странно. Тем более что он свои способности не скрывал, – запоздало думает она и тут же меняет тему, – Хорошо, твои планы?»

«Быть с тобой. Уйти из Ордена».

«Тебя же, вроде, не отпускают?»

«После получения чрезвычайных полномочий канцлер подпишет указ о роспуске Ордена».

«И джедаи его примут?»

«У них не будет выбора».

«А что ты видишь тут плохого, связанного со мной?»

«Около тебя нет никого, даже ребенка. Это там, где ты жива. Независимо от того, проиграет или нет Палпатин».

«Где же ребенок?»

«Если б я мог видеть все, что хочу! Возможно, ребенка отберет Орден. В любом случае – ты будешь одна, если вообще останешься жива. И мне страшно. Я целенаправленно меняю будущее уже несколько месяцев, но лучше не становится. Этот разговор – мой последний шанс».

«Подожди, а ты можешь внушить мне эти видения?»

«Да, но почему ты спрашиваешь?»

«И я не пойму, что это не мое?»

«Нет».

«Понятно».

«Падме, что ты задумала?»

«Я просто пытаюсь понять. Тебе не пора лететь?»

«Пора. Увы: Обещай, что ты оставишь политику, хотя бы на время».

«Обещаю, я сделаю так, как лучше для тебя, Энекин!»

Именно эта искренняя мысль и позволила ему спокойно уехать.

Проводив мужа, Падме возвращается к промелькнувшей идее.

Если Энекин может влиять на нее, то есть ли такой человек, который может влиять на него?

Такой же природы, но старше и опытней?

Да. Есть. Канцлер. Муж сам признался в его возможностях.

Если внушить можно все, даже видения, откуда Энекин знает, что его видения – правда?