Линус посмотрел на Альфреда, оглядел его с головы до ног.

— Ты ее папа?

— Нет, — сказал Альфред. Он засмеялся, и мне захотелось провалиться сквозь провонявший бензином асфальт.

Альфред выдохнул сигаретный дым левым уголком рта и ухмыльнулся:

— Хотя точно сказать никогда нельзя!

То, что произошло в следующее мгновение, мне трудно объяснить. Я толкнула велосипед, который стоил пятьсот крон, прямо в живот Альфреду. Непонятно почему? Потому что я ненавижу мужицкие шутки! Да, некоторые толком не знают, кому они папы, а кому нет — это что, смешно?

Не сказав никому ни слова, я ушла.

Наверное, ни Линус, ни Альфред не поняли, что произошло. Подумали, пожалуй, что я просто чокнутая.

Я уехала в парк за школой. Парни из седьмого класса катались на скейтах по рампе. Настроение у меня было ни к черту, поэтому я нарочно подъехала, чтобы им помешать, а потом пришлось изо всех сил крутить педали, чтобы они не догнали. Скейтер, которого вывели из себя, — это вам не шутки.

Я позвонила в дверь Глории пять раз, продолжать не было смысла. Может, она и завтра не откроет. Тогда не будет никакого цирка. Наверно, оно и к лучшему. Не уверена, что хочу идти туда снова. Из-за Альфреда.

Иногда люди вроде как разочаровывают.

Особенно те, которые сначала кажутся лучше других.

17. О разочарованиях и, может быть, немножко о любви

Так вот бывает. Иногда разочаровываешься в людях. Разве Зак не обещал, что больше не будет тусоваться с Адидасом и его гориллами? Обещал. И все-таки я должна была и дальше продолжать эту возню с окном: цветочные горшки на пол, окно приоткрыть. Вы, конечно, скажете: а зачем ставить обратно горшки, пусть стоят себе на полу? И окно можно не закрывать, зачем? Совсем мозгов нет, что ли? Очень жаль!

А я тогда отвечу, что вы не видели мамы, которая влетает в комнату, как бешеный торнадо, и спрашивает, почему так холодно и цветы стоят на полу. Так что все эти вылазки Зака — ужасная морока. Ради брата многим можно жертвовать, но есть же и предел.

В общем, в ту субботу мы поссорились.

— Не валяй дурака, — сказал он. — Можешь оставить себе перчатки.

—  Сам носи свои проклятые перчатки, — крикнула я. — Все равно у тебя не будет никакого мотоцикла, потому что ты попадешься полиции и все — врубись, наконец!

Зак дико посмотрел на меня, двинул цветочные горшки так, что земля просыпалась на пол, и вылез в окно. Я рассвирепела.

Потом бросилась в холл, надела куртку и башмаки и ринулась вниз по лестнице.

Когда я выбежала на улицу, Зака уже не было. Он, конечно, не стал дожидаться, пока я выйду и стану кричать дальше.

Вечер был тихий и ясный, и мне совсем не хотелось тут же возвращаться домой. Березы зазеленели, и я заметила это только теперь, но тепло еще не пришло. Скорее, казалось, что зима и лето этой ночью готовятся к заключительной битве. Звезды жадно глазели, как зрители на трибунах.

Я села на качели из большой тракторной покрышки и откинулась назад, чтобы смотреть прямо в вечность. Небо было бирюзового цвета, который я так люблю. Когда у меня появится своя комната, там будут такие стены.

Я смотрела вверх, и на небе появлялись новые и новые звезды. Разной величины, разной яркости. В такие минуты начинаются всякие мысли. Про то, как все устроено. Началось ли все с Большого взрыва. И что во вселенной полно мертвых звезд. И что у тебя внутри тоже полно звездной пыли. Иногда трудно понять, откуда берутся слова. Наверное, это вещи, которые ты слышал раньше.

Звездная пыль. Которую можно хранить в баночке. Сделать дырочки в дне и посыпать людей. Только избранных. Может, это будет давать власть над ними? Может, тогда они будут тебя любить — если ты, конечно, этого хочешь? Вот это вещь! Я подумала про одного человека, стала бы я его посыпать или нет.

Не знаю, как долго я качалась на качелях. Можно всю ночь провисеть так, глядя в небо. Правда, шея заболит, конечно.

— Привет, — сказал кто-то совсем рядом со мной. Я обернулась и увидела каштановую собачку и голубые джинсы.

Я не стала и отвечать и даже не выпрямилась. Раз уж он увидел меня на детских качелях, лучше оставаться на месте. Или хуже. Все равно. Я прекрасно знала, кто носит эти голубые джинсы.

Он велел собаке лечь и не шевелиться, а потом бросился на качели рядом. Цепи зазвенели, а внутри у меня раздался какой-то хлопок. Как будто короткое замыкание. Голубые молнии и потом — большая красная. Большой взрыв. Стало жарко, но я дрожала, как от холода.

Я смотрела в небо и была готова к чему угодно. Может быть, он протянет руку и коснется меня. Наверное, я тогда умру — ну и ладно. Я стала бы самым счастливым трупом на свете.

— Гляди! — Линус показал вверх. — Спутник!

Одна из светящихся точек двигалась слева направо. Наверное, это было очень высоко. Я бы и не заметила, если бы он не показал.

— Это не может быть самолет — разве что, метеозонд…

— Метеозонд? — глупо переспросила я, хотя можно было и догадаться, что это такое. Наверное, я спросила, чтобы он сказал что-нибудь еще.

— Они нужны метеорологам, чтобы решать, какая будет погода.

— Это они решают,какая будет погода? — подколола я.

Линус пожал плечами.

— Ты сказал, что они решают, какая будет погода, — продолжила я, идиотка!

— Окей. Чтобы они узнавали, какая будет погода. Довольна?

Я кивнула. Линус молчал. Наверное, собирался уходить.

— Ты знаешь созвездия? — я запустила разведывательный зонд. Если он обиделся и считает, что я тупая идиотка, может не отвечать.

— Большая Медведица! — указал он. — И Малая, и Дракон… — продолжал он, — и Рыбы, и Лев, и Скорпион, и…

— Сочиняешь, да? — сказала я.

— Нет, — удивился он. — Они так называются.

— Как в гороскопе?

— А ты думала, созвездия придумали газеты, чтобы людям было во что верить?

— Но в звезды же никто не верит!

— Моя сестра верит. На сто процентов. Если там написано, что сейчас благоприятный период для страстной любви, она вопит, как сумасшедшая. Бедный парень, который захочет с ней встречаться. Ему придется завести слуховой аппарат.

Глаза Линуса сияли, как самые яркие звезды во всей Солнечной системе.

Он взялся за цепь моих качелей. Мы стали качаться в одном ритме и видели небо из одной и той же точки.

— Вот бы на высокую гору, с биноклем, — сказала я. Его голова оказалась так близко, что я почувствовала запах его волос. Немного соленый, чуть сладкий, почти фруктовый.Как у одной головы может быть столько запахов? И что еще нужно для жизни? Соль, сахар, фрукты — этого любому хватит. Я вдохнула так глубоко, что закашлялась. Он похлопал меня по спине. Не так, как хлопают, когда кто-то поперхнется. Намного мягче.И приятнее.Наверное, он просто постеснялся хлопать сильнее.

— Это легко, — сказал Линус. — Раздобыть бинокль.

И еще немного похлопал меня по спине.

— Но гор здесь нет, — ответила я.

— Зато есть высокие дома, можно забраться на крышу.

Он быстро подался вперед и приземлился на ноги.

— Пойдем, — сказал он. И я, конечно, пошла.

Через десять минут мы стояли на крыше дома Линуса. Когда мы стали открывать чердачный люк, я вспомнила, что уже бывала там. Линус, Шавка и вся остальная семья жили на четвертом этаже в том же доме, что и Глория. Иногда весь мир становится таким маленьким, что умещается в одном доме.

— Обещай, что не будешь подходить к краю, — сказал он, когда мы выбрались на крышу.

— Конечно, — согласилась я. — Ты тоже обещай!

— Ни за что не подойду. У края пропасти всегда есть какой-то вихрь. Его тяга и заставляет человека прыгнуть вниз. Даже если не хотел, все равно не можешь удержаться. Тяга уносит.

Чтобы тяга не добралась до нас, мы попятились назад и прислонились к вентиляционной трубе. Там внутри что-то жужжало, как осиный рой.