В январе 1941 года Красная армия насчитывала 4.2 миллионов человек, а в конце этого же года, по немецким данным, в плену оказалось 3,9 миллионов!

По логике полковника В. Филатова армия вся состояла из «изменников» и «предателей»?! И откуда такое «единодушие» солдат Красная армии, воюющих на фронтах от Балтики до Черного?

Не сумев придать войне нужное направление, отдав немцам громадную территорию, свою вину командование решило переложить на плечи тех, кто был бессловесен и не мог опровергнуть это, потом их же объявило предателями.

И другой оценки случившемуся до сих пор никто не сделал, хотя война закончилась давно и с каждым годом становятся известными все новые и новые факты.

К этому хочу задать еще один вопрос — вопрос о жертвах войны.

Могут ли сегодня советские граждане сказать о собственных жертвах что-нибудь вразумительное? Одна-единственная цифра, несколько десятилетий считавшаяся неколебимо установленной, недавно была предана ревизии и переоценке. Цифру «двадцать» переделали в «двадцать семь», но и она, как говорят, требует переосмысления и поправок.

Итак, нет у нас данных ни о количестве пленных, ни о пропавших без вести, ни о безвестных солдатах, останки которых еще и сегодня находят в местах прошедших сражений. И не кощунственной ли насмешкой звучат после этого слова: «Никто не забыт, ничто не забыто!»

А амбициозным военным принадлежность войне доставляла удовлетворение собственной гордыни, и каждый новый орден и медаль, ленточки в орденских колодках приращивали значимость в собственных глазах и у окружающих граждан.

Горько вспоминать, но еще тяжелее мириться с фактом отчуждения миллионов пленных от Родины, бросившей их на произвол врага. Можно ли забыть разницу между нашей собачьей жизнью и той жизнью пленных, за спиной которых и впрямь была защита и поддержка Государства?!

И пусть мы, по своей бедности, не получили бы материальной поддержки, но на помощь моральную и добрые слова мы могли бы рассчитывать! Вместо них к бесправию и насилию немцев добавился тяжелый крест изменников Родины, который тоже сыграл не последнюю роль в выборе дальнейшего пути — поэтому и сегодня еще, вероятно, остались такие, кто не решился вернуться домой, осознавая неотвратимость возмездия за свое навязанное «предательство».

Печатное слово в годы войны несло с собой сильное воздействие на сознание людей. Пропаганда на фронте тоже имела особую направленность на солдатские головы. В вопросах о зверствах фашистов, о нетерпимости к славянским народам, о ненависти к коммунистам и командирам Красной армии, массовыхрасстрелах на оккупированной территории — пропаганда преуспевала еще потому, что говорила правду.

И верившие ей не ожидали от немецких солдат пощады…

Когда наша группа оказалась перед автоматчиками, у нас не было сомнений, что нас расстреляют.

И вот уже все выбрались из воронки. Послышались незнакомые слова: «Los! Los!», и вся наша группа, повинуясь этой команде, двинулась по дороге к мосту.

Вот уже и мост прошли. Но не остановились, а пошли дальше, к видневшемуся разбитому сараю и остановились возле него.

А в голове лихорадочно работали мысли, предсказывая скорый конец: «Где же будут расстреливать?»

Автоматчики выбрали из группы двух крепких солдат и подвели их к лежавшим у стены тяжелым моткам проводки, и те, забрав их, понесли в указанном направлении. Остальные пошли к хате, где уже находилось человек двадцать красноармейцев, потерявших свой вид и обычную выправку.

Промелькнуло в мыслях: «Вот здесь и прикончат». Но и здесь выросшую уже до нескольких десятков человек группу не стали расстреливать. К вечеру нас построили в колонну и двинули против движения, идущих к фронту немецких частей, обоза и транспорта.

И только теперь, в колонне, мы поняли, что расстрела не будет и что жизнь продолжается. Мы шли по проселочной дороге, поднимая за собой клубящееся облако пыли. Светило еще солнце, а рядом и далеко впереди и сзади шли люди, которые, пережив человеческую драму, превратились в пленных, и брели теперь навстречу судьбе.

«Мне всего восемнадцать, впереди еще целая жизнь», — думал и я.

Сознание того, что я жив, отодвигало в сторону все то тяжкое и непоправимое, с чем связывало меня настоящее положение.

По дороге я внимательно смотрел по сторонам. Многое, что я видел, противоречило моим представлениям об этой жизни да и о той, где я жил до сих пор и границу которой перешагнул только сегодня.

Я ведь думал, что фашистская Германия, воюющая почти три года со всей Европой, делает уже последние усилия, чтобы сломить сопротивление наших войск. Что наше наступление на Харьков и освобожденные населенные пункты — суть подтверждения того, что страна наша могущественнее и сильнее и что лозунг «Наше дело правое и враг будет разбит» — справедливый и мы действительно обязательно победим.

И что же произошло вдруг сегодня?

Оказавшись по другую сторону, вместо уставшего от войны в Европе противника, я увидел современную боевую технику, механизированные части, хозяйственные обозы с военным скарбом и провиантом, походные кухни и главное — довольные и уверенные в себе лица — лица немецких солдат.

Однажды наша колонна остановилась в пути совсем рядом с воинской частью, направляющейся к фронту. И когда я увидел солдат, получавших свой обычный дневной рацион и горячую еду из походной кухни, я просто не верил своим глазам при виде получаемого солдатами провианта. Какую же нужно было иметь четко отлаженную машину, чтобы на фронте, при наличии непредвиденных обстоятельств, так четко и продуманно осуществлять снабжение армии!

Подобное просто не укладывалось в голове, и у любого солдата возникала крамольная мысль: «Разве можно одолеть такого врага, можем ли мы иметь что-либо подобное?»

Ужели могла произойти такая метаморфоза в сознании людей? Да! Лучше раз увидеть… В этом кроется ответ на столь быструю переоценку противоборствующих сторон?

Она стала возможной из-за отсутствия у нас объективной информации, не позволившей иметь правдивые представления о силе Германии, ее экономическом и продовольственном потенциале, которые при первой же встрече и оценке действительности оказалось для нас такой неожиданностью.

Сведения эти перевернули надежды на скорый победоносный исход войны и былой оптимистический настрой уступил место глубокому унынию и пессимизму.

Немецкая военная машина выглядела сильной, отлаженной, снабженной всем необходимым. На ее фоне наша армия казалась намного слабее по обеспечению современной техникой (активные действия наших танков и самолетов мы наблюдали эпизодически лишь в первые дни майского наступления) и успешно применявшейся в это время немцами. Наша неумелая организация снабжения армии боеприпасами и трудности с продовольствием лишали войска своевременного маневра.

Как ни странно, но мои личные наблюдения и выводы не противоречили тем, которые были высказаны в Кратком курсе Отечественной войны при анализе противоборствующих сил этого периода.

Неравенство сил склонило в конце концов чашу весов в пользу немцев, и наши части вновь отступили на Восток — сначала к Дону, а затем к Волге.

Сегодня можно уже более объективно судить об этом трудном времени — многое стало открытым, исследованным, описанным. Но тогда я оценивал это без каких-либо документов, своими собственными глазами, и нужно отдать должное, что я правильно разобрался, кто сильнее. Трудно было представить тогда, что чудовищный монстр может быть остановлен — все говорило о его скорой и окончательной победе.

Так казалось мне, солдату, ничем не располагающему для прогнозов, чтобы посмотреть на дальнейшее развитие хода войны глазами рядового военного, а не штабиста.

Победа, которую народ одержал в этой войне, вопреки всем объективным данным, пришла благодаря огромным человеческим потерям, позволившим заслонить своими телами родную землю.