— Привратник?

— Да, привратник.

— Что случилось?

— А ты не знаешь?

— Джек, откуда мне знать? Я только что из «Мололобе».

— А там ты что делал?

— Наш счет остался неоплаченным. Так что случилось с Эдвином?

— Сам знаешь.

— Нет, не знаю.

— Нет, знаешь, Мартин! Ведь именно он передал вам ту записку. — Патуди подошел ближе ко мне. — Что случилось? Он так и не сказал, кто дал ему письмо! — Теперь Патуди подошел ко мне вплотную. Он буквально излучал гнев. Или, может, ненависть? — Ты вырвал ему ногти, потому что он ничего тебе не сказал! Ты пытал его, а потом застрелил и подбросил труп на плантацию в Грин-Вэлли!

Чернокожие констебли подходили все ближе; они подозрительно косились на меня.

— Кто-то вырвал ему ногти?!

— Нравится, Мартин?

Я приказал себе: «Спокойствие, только спокойствие». Полицейских тут была целая армия.

— Джек, прежде чем обвинять, может, сначала позвонишь в больницу и проверишь мое алиби?

Патуди поднял руки; мне показалось, он сейчас меня ударит. Я был готов. Но он просто огорченно всплеснул руками.

— Чего ради? Нарываться на неприятности? Ты — сплошная неприятность. Ты и та женщина. С тех самых пор как вы сюда приехали, одна беда идет за другой. Волхутер мертв, Эмма Леру в больнице. А теперь еще и привратник. Ты привез нам сплошные неприятности.

— «Нам», Джек? — Спокойно, нельзя злиться. Я сделал глубокий вдох. — Расскажи-ка, почему ты не просветил Эмму насчет людей в масках, которые стреляют охотничьих собак и привязывают браконьеров к трупу убитой импалы? Почему позавчера ты ни словом не обмолвился о барсуках медоедах, когда я рассказал, что на людях, которые напали на Эмму, были вязаные шлемы? Только не говори мне, Джек, что между этими событиями нет никакой связи. Твои неприятности начались задолго до нашего приезда!

Если я и думал, что успокою его своей речью, я ошибался. Он запыхтел и начал раздуваться, как жаба. От злости он едва мог говорить.

— Это… пустяки. Пустяки! А Эдвин Дибакване… у него дети! Он… Ты… Кто мог совершить такое зверство? Кто способен сотворить такое с человеком? И ведь он ничего не сделал, просто передал тебе письмо!

Вариантов у меня было не так много. Я ощущал враждебность обступивших меня полицейских. Слова Патуди о том, что мы с Эммой повинны в смерти Эдвина, не совсем беспочвенны. Я прикусил язык.

В его взгляде сквозило крайнее отвращение.

— Ты… — повторил он, но осекся и покачал головой. Согнул мощные руки. Повернулся и зашагал назад, к домику. Потом остановился и, смерив меня взглядом, ткнул в меня пальцем, подбоченился и посмотрел на дорогу, ведущую к станции. С горечью произнес две или три фразы на своем родном языке и направился ко мне. — Порядок, — сказал он. — Вот моя работа. Поддерживать порядок. Бороться с хаосом. Но в нашей стране… — Он снова уставился на меня. — Я ведь тебе говорил. Ты не представляешь, что здесь творится! У нас неприятности. Крупные неприятности. Здесь, в наших краях. Они похожи на пожар в вельде. Повсюду загорается трава. Мы сбиваем пламя. Бегаем от одного источника пожара к другому и сбиваем пламя. А потом объявляетесь вы и снова раздуваете огонь. Говорю тебе, Мартин, если мы не остановим пожар, он вспыхнет с такой силой и так быстро, что все сгорит. Все и вся. Никто не сумеет его потушить!

Некоторые полицейские согласно закивали. Я почти готов был с ним согласиться. Но потом он перешел на личности.

— Ты и твоя клиентка… вы должны уехать, — с отвращением произнес он, словно выплюнул. С ненавистью. Я твердил себе, что должен сохранять спокойствие. — Вы привезли с собой одни неприятности! — Он нацелил в меня указательный палец, словно ружейный ствол. — Нам лишние проблемы ни к чему. Забирайте их с собой и уезжайте!

Я слышал, как мой собственный голос звенит от гнева:

— На нее обрушились ваши проблемы! Она ничего подобного не хотела. А ваши проблемы явились незвано и напали на нее!

— Напали? Она сама увидела снимок по телевизору!

— Она позвонила тебе, а через два дня к ней в дом вломились трое неизвестных в вязаных шлемах. Джек, что ей было делать?

Он шагнул ко мне:

— Она звонила мне?

— В тот же вечер, как увидела новости по телевизору, она позвонила тебе и спросила, не может ли человек, чье фото только что показывали, быть Якобусом Леру. Помнишь?

— Мне каждый день звонит много народу. Уйма!

— Но только на нее напали из-за того, что она позвонила!

— Я тебе не верю, — надменно произнес Патуди. Держался он вызывающе. Он намеренно провоцировал меня. Хотел, чтобы я вышел из себя, потерял контроль над собой.

Я вытащил из кармана новый мобильник и протянул ему.

— Позвони своим коллегам в Кейптаун, Джек. Спроси их, заведено ли дело. Понедельник, двадцать четвертое декабря. Нападение на дом Эммы Леру в десять утра. Позвони!

Телефон он проигнорировал.

— Ну, давай, Джек. Возьми телефон и позвони!

Лоб Патуди снова прорезала глубокая складка.

— Почему она ничего мне не сказала?

— Не считала нужным. Она думала, что разумной просьбы о помощи будет достаточно.

— Она спрашивала только о снимках.

— А еще она спросила об убийцах стервятников.

— Это не подлежало разглашению в интересах следствия.

— Почему не подлежало? Ты пытался спасти свою задницу?

— Что? — Он придвинулся ко мне еще на шаг.

— Осторожнее, Джек, здесь есть свидетели. Двадцать второго декабря Эмма Леру смотрит выпуск новостей. Потом звонит тебе. Ты говоришь, что Коби де Виллирс никак не может быть Якобусом Леру, потому что все его знают и он прожил здесь всю жизнь. Ей вполне достаточно твоих слов. Она оставляет мысль найти брата. Она никому не рассказывает о происшествии. Но двадцать четвертого декабря к ней в дом вламываются неизвестные, и лишь по чистой случайности ей удается спастись. В тот же день в ее доме раздается странный телефонный звонок. Кто-то произносит имя Якобус. Связь плохая; она почти ничего не слышит. Она нанимает телохранителя и приезжает сюда. О том, что случилось здесь, ты знаешь.

— Ну и что?

— А то, что единственное звено, которое связывает ее с нападениями, — это ты, Джек. Все произошло после того, как она позвонила тебе.

— Masepa.

— Что?

— Чушь.

— Почему чушь?

— Мартин, я даже не помню, чтобы она мне звонила. — Однако он из нападения перешел в оборону.

— Кто был с тобой в кабинете в тот день?

— Никого.

— Звонки записываются на пленку?

— У нас полиция, а не секретная служба.

— Ты рассказывал кому-нибудь о ее звонке?

— Говорю тебе, я вообще не помню, чтобы она мне звонила. В тот день… было звонков пятьдесят или шестьдесят! И почти все глупые.

— Почему позавчера, в «Могале», ты не рассказал ей о барсуках медоедах?

— А зачем?

— Почему бы и не рассказать?

— Что ты говоришь, Мартин? Пытаешься взвалить ответственность за все случившееся на меня?

— Да, Джек. Просто пока я не знаю, в чем тут дело, но ты замешан во всей заварухе, и я обязательно все выясню. И тогда я приду и возьму тебя за жабры!

— Ты? Да ты — бывший заключенный! И не смей так со мной разговаривать!

Он подошел ко мне вплотную; наверное, со стороны мы с ним в тот миг напоминали двух бойцовских петухов. У меня руки чесались как следует врезать ему, выбить из него душу. Мне хотелось выместить на нем терзавшие меня досаду и гнев. Не терпелось очутиться в том параллельном мире, где меня окутывала красно-серая пелена. Дверь в параллельный мир была широко распахнута и так и манила зайти. Потом я буду долго удивляться и думать, что же меня остановило. Может, обилие полицейских? К счастью, идиотом я не был. А может, меня многому научило пребывание на нарах: тебе придется вынырнуть с другой стороны, вернуться в реальность, где ты дорого заплатил за миг удовольствия. И я понимал, что расплата мне не по карману. А может, я просто вспомнил женщину, которая стояла под дождем, подняв руки и подставив лицо под струи воды?