Изменить стиль страницы

Недавно Катя выиграла всеамериканский поэтический конкурс, и ее первое стихотворение поместили в специальном сборнике. Это большая победа. Она милая, тихая, но при этом очень настойчивая. Как и все мои девочки, Катя тянется к искусству. Что она выберет — музыку, пение или поэзию, сказать пока трудно, но уверен, она будет стараться.

Это — в Лос — Анджелесе.

А в Москве…

В декабре 1997 года я побывал в Большом театре на балете «Щелкунчик», в котором выступала Анюта. То была ее первая афишная роль. Моя Анюта была так великолепна в роли Чертовки, что у меня от прилива эмоций навернулись слезы. Полутора минут, отведенных юной дебютантке, было, конечно, очень мало, чтобы о ней всерьез заговорила балетная критика, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы я почувствовал себя счастливым отцом. Мне припомнилось, как пятнадцать лет назад, в другую зиму, Анюточка, не стесняясь посторонних, с гордостью садилась на «шпагат» в клубе Русакова. Кафельный пол фойе был затоптан и мокр, но это не смущало ее — она повторила трюк. На Анечке была тесная курточка и теплые штанишки. Люди, скучавшие в фойе перед началом фильма, с любопытством повернули головы к гибкой трехлетней девочке. Сегодня Анютку смотрит публика Большого театра.

Машенька поступила во ВГИК, на художественный факультет. Ее детский интерес к рисованию вылился в профессиональный. Я видел ее учебные работы — и уже сегодня готов повесить их на стенку. Однажды, не сказав ей, что приду, я появился в Институте кинематографии и видел, как Машутка приветствовала знакомых мальчишек. Легкая, раскованная, она была в центре внимания. Мне напомнило это маму, с детства предпочитавшую девичьей дружбе дружбу с мальчиками. Только бы она была счастлива.

Вера с мужем Кириллом, маленькой Настасьей и повзрослевшими старшими дочерьми переехали на новую квартиру. На Тишинке осталась одна Галина Наумовна. Стихли детские голоса, обветшали стены.

Когда я несколько лет назад, после долгого отсутствия, впервые появился на Тишинке, то заметил большие перестановки. Лишь старые мои книги теснились на полках. Остальное было упаковано в коробки и отвезено в гараж.

Гараж наш находился в десяти минутах езды. То были типичные для конца семидесятых годов гаражные строения — унылые и безжизненные.

Я отворил железные двери гаража и вошел в него как в склеп, где покоилось мое прошлое. Ветхие от сырости картонные коробки, наполненные давно невостребованными вещами, и в самом деле производили впечатление какой‑то мертвечины. Я брезгливо развязал шнурок на одной из коробок и заглянул в темное нутро.

Старые кассеты. Связки писем. Вытекшие батарейки. Несколько фотографий. Некоторые из фотографий склеились так, что я не мог их разлепить.

Мы останемся на фотографиях
В запыленных и тихих альбомах,
Не стесняясь прижмемся к чужим,
Оказавшимся рядом лицам.
Из негатива тьмы проступят
Замершие дни и зов незнакомых глаз.
Пусть совершится таинство иной жизни
 Под прессом нашего забытья.
Неподвижность камней — отнюдь не свидетельство
их смерти.
Если нота длится целый век, а другая — тысячелетие,
Легко ли уловить мелодию?
Великие чувства неторопливы,
Ибо Вечность не ставит им границ.
Я славлю небо за его молчаливую сущность.

Мне не хочется завершать книгу на пессимистической ноте, а то бы я непременно поговорил с вами о знамениях, знаках и свидетельствах, упоминаемых в Библии. Я не стану этого делать и, отбросив переживания по поводу конца света, буду говорить лишь о том, что под силу моему воображению и уму.

Завершается двадцатый век. И хотя человек не властен выбирать своих родителей, время и место рождения, мне здорово повезло. Вместе с остальными тремя с половиной миллиардами землян я вступаю в новое тысячелетие. Я прожил полную и счастливую жизнь. И если бы меня спросили, хочу ли начать все сначала, не задумываясь ответил бы — нет. Вариант — это всего лишь вариант, и превзойти оригинал он не может. Да и потом, если говорить честно, было бы скучно снова приниматься за соску или делать первые шаги. Пружина жизни ослабевает, и оставшиеся часы хочется потратить не на переделку начала, а на хороший финал.

Вчера было 4 июля, День Независимости, который Америка отмечает вот уже 222 года.

Мы с Наташей и Катей поехали в небольшой городок Сан- Клементе, чтобы посмотреть фейерверк. Расположились на пляже. С каждым часом народу прибавлялось все больше и больше. Кругом слышался смех. Настроение у всех было радостное.

В девять вечера с пирса вилкообразно взлетели первые ракеты. Тысячи зрителей принялись аплодировать и кричать. Россыпи ракет — белых, алых и ярко — бирюзовых — покрыли безоблачное небо. Одни ракеты имели пылающие, пышные хвосты, словно кометы. Другие взмывали вверх зигзагами, точно поднимались трудными воздушными тропками. Третьи, тихо и незаметно достигнув высоты, вдруг мощно разрывались и расчерчивали тьму звездным дождем. Количество ракет росло. И вот под конец весь спектр, вся мощь, весь набор огненных комбинаций, сопровождаемый усиливающимся громовым раскатом, расплескался в небе, озаряя океан и публику.

Я не видел ничего более впечатляющего, чем этот могучий фейерверк. Я сидел, как и все, с задранной кверху головой и что‑то кричал. И вдруг спохватился, обнаружив на своем лице какое‑то новое, незнакомое выражение. Под моей кожей, словно покрытой гипсом, я почувствовал живое лицо — лицо счастливого ребенка. Домой мы вернулись за полночь.

Катя тут же пошла спать. А Наташа скрылась на кухне, желая проведать нашего нового члена семьи, которому мы отвели специальный уголок.

В следующую секунду Наташа вернулась.

— Не сходишь с ним погулять? — сказала Наташа, протягивая мне небольшого песика. — Бедненький, он все это время терпел.

— Конечно, выйду, — согласился я и надел на маленького «померанца» ошейник.

Мы купили Лаки (омоложенный вариант Лаки Первого) три месяца назад. Конечно, щенок всегда глупее взрослой собаки, и Лаки Второй не заменит Лаки Первого. Но стоит ли сравнивать?

Лаки, сделав свои дела, стал весело носиться по тротуару. Я не снял с него поводка, боясь, что он выбежит на проезжую часть. Щенок усердно тянул меня то в одну, то в другую сторону. Я чувствовал, как по натянутому между мной и Лаки красному ремешку то и дело пробегала едва различимая волна: это Лаки принюхивался к кустам и подергивал поводок.

По ночному небу ползли дымовые разводы — следы недавнего фейерверка. На душе было спокойно.

Под утро мне приснилась большая собака, которую я гладил по голове.

Васанта — Уэй, Лос — Анджелес, 1998 г.

Родион Рафаилович Нахапетов Влюбленный

РЕДАКТОР Е. Д. Шубина

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР Т. Н. Костерина

ТЕХНОЛОГ С. С. Басипова

КОМПЬЮТЕРНАЯ ВЕРСТКА ОБЛОЖКИ И БЛОКА ИЛЛЮСТРАЦИЙ С. Б. Мжельский

ОПЕРАТОР КОМПЬЮТЕРНОЙ ВЕРСТКИ А. В. Волков

П. КОРРЕКТОРЫ В. А. Жечков, С. Ф. Лисовский

Издательская лицензия Издательство «ВАГРИУС»

№ 065676 129090, Москва, ул. Троицкая, 7/1 ’

от 13 февраля 1998 года. Формат 60 х 90/16. vagrius @ mail.sitek.ru

Гарнитура Таймс.

Печать офсетная. Отпечатано с готовых диапозитивов

Объем 22 печ. л. в Государственном

Тираж 15000 экз. ордена Октябрьской Революции,

Изд. № 906. ордена Трудового Красного Знамени

Заказ № 2058. Московском предприятии

«Первая Образцовая типография» Государственного комитета Российской Федерации по печати.

113054, Москва, Валовая, 28.