— Лучше предупредить тебя заранее, — насмешливо ответила Джейн, тоже стараясь скрыть волнение в голосе. — Я безумно люблю все шоколадное. Я держу коробку конфет на работе и дома в столике у постели. Не говоря уже о запасах на кухне.

— Да, грех велик.

— Жаль, что ты так думаешь.

Она попробовала свой чай, поглядывая на Рона сквозь струйку ромашкового пара.

— Теперь твой черед. Какой у тебя самый страшный грех?

Рон отважился назвать тот, с которым давно и безуспешно боролся.

— Вспыльчивость.

— Ага, плохой характер, не так ли?

— Был. Но теперь я умею обуздывать его.

— А если не удается?

— Тогда… все стараются держаться от меня подальше.

— Хороший предлог ни с кем не сближаться, не так ли?

Рон не привык, чтобы ему возражали, больше того, обсуждали мотивы его поступков или анализировали их. Он вообще не хотел, чтобы его понимали. Он делал все, чтобы сохранить в тайне свою личную жизнь. Понимание неизбежно приводит к контролю, на что он никогда добровольно не согласится.

— Где-нибудь рядом с шоколадом у тебя не спрятана бутылочка виски?

По ее глазам он прочел, что Джейн догадалась о его желании и теперь решает, как быть. Давать ей право выбора ошибочно. Это придаст Джейн уверенности, а его сделает еще более уязвимым.

— Значит, с чаем покончено, — произнесла Джейн и подчеркнуто драматично вздохнула.

Встав, она направилась в кладовку и вскоре вернулась с запыленной бутылкой.

— Вишневый ликер. Кто-то из родственников преподнес на Рождество несколько лет назад. Домашнего приготовления и, думаю, немалой крепости.

— А точнее? — поинтересовался Рон, глядя, как она вытирает бутылку полотенцем.

— Градусов шестьдесят — Она нахмурилась от усилий отвинтить пробку. — Черт побери, не открывается.

— Не поглядывай с укоризной, — ответил Рон скорее сухо, чем рассерженно.

Джейн рассмеялась.

— А как поступаешь ты, если что-то не открывается? — Она подставила металлический колпачок бутылки под струю горячей воды.

— На дверце кухонного шкафчика есть специальное приспособление, которое заменяет мне вторую руку.

— Разумно.

Обернув полотенцем горлышко бутылки, Джейн попыталась снова открыть бутылку, и на сей раз это ей удалось.

— А теперь надо найти подходящий хрусталь, — торжественно произнесла она и выбрала самые изящные и дорогие рюмки, да на таких хрупких ножках, что страшно было брать их в руки.

— Так будет лучше, не правда ли? — улыбаясь, сказала Джейн, глядя, как он подносит бокал к губам.

У вишневой настойки был искристый темный цвет дорогого вина, а вкус столь тонкий и необычный, что вводил в искушение и заставлял забыть об осторожности.

Рон с наслаждением смаковал вишневую сладость и еле удержался, чтобы не слизнуть ее с губ Джейн.

— Да, лучше, — согласился он.

Глаза их встретились. В наступившей паузе, как показалось Джейн, они словно подошли к той невидимой черте, которая отделяла их от физической близости. За ней, она знала, обратной дороги не будет. А Джейн еще не готова к этому.

Овладевая собой, Рон острее, чем следовало, почувствовал, что теряет момент.

— Как я понимаю, ты говорила вчера от моего имени с миссис О'Коннел?

Деловой тон беседы, столь привычный Рону, сулил ему большую безопасность.

В глазах Джейн мелькнуло удивление, но вовсе не намек на вину или сожаление, которые Рону так хотелось бы увидеть.

— Я обещала тебе помочь и сдержу слово.

Рон, не сводя глаз с Джейн, провел пальцем по тонкой ножке рюмки. Глаза у этой женщины удивительно меняли свой цвет — от зеленого до янтарно-золотистого. Все зависело от настроения.

— Она не сказала тебе, что у меня столько же шансов получить право на опеку, сколько отрастить потерянную руку?

— Да, сказала.

— И, конечно же, добавила, что шансов было бы больше, если бы я женился. И не на ком-нибудь, а на леди безукоризненных репутации и положения. Иначе говоря, на ком-нибудь нормальном.

В его словах прозвучала не просто горечь, а полное отчаяние. Ее сердце сжалось.

— Итак, все испробовано, — заметил он медленно, стиснув ножку рюмки из ее свадебного набора. — Теперь лишь от тебя зависит, сдержу ли я обещание, данное Марии.

— Это несправедливо! — воскликнула Джейн.

— Но разве не ты призывала меня бороться? Вспомни. — Он посмотрел на вино в рюмке, но тут же отставил, ее и встал. Лицо его было мрачным, взгляд тяжелым. — Я вижу лишь один выход, Джейн. Сражаться до конца. Тебе это не нравится, ну что поделать. Если ты выйдешь за меня замуж, тебе придется привыкать к этому, потому что я не изменюсь.

Джейн открыла рот, но не нашла слов. Она попробовала снова:

— Это похоже на ультиматум. Итак, играть лишь по твоим правилам или же выйти из игры совсем?

Рон сцепил зубы так, что кожа вокруг рта побелела.

— Возможно, что и ультиматум, — резко бросил он. — Или я просто устал ждать, пока ты решишь, стоит ли тебе ради Габи связываться с таким типом, как я.

Слишком расстроенная, чтобы рисковать и сказать что-то не то, Джейн направилась к двери.

— Допей свою рюмку, а то прикончи всю бутылку, если тебе от этого станет легче. А я иду спать. Буду признательна, если закроешь за собой входную дверь.

Он настиг Джейн в темном коридоре. Какое-то мгновение, когда Рон резко повернул ее к себе лицом, она испугалась, что на сей раз он применит физическую силу. Его пальцы больно вцепились в руку Джейн, но тут же ослабели. Кажется, Рон образумился.

— Я предупреждал тебя, что плохой, — хрипло произнес он.

— Да, предупреждал. Я сама виновата, что не приняла всерьез твои слова, — сказала Джейн ровным голосом. — Больше не повторю такой ошибки.

Он отпустил ее и сунул руку в карман.

— Спокойной ночи, Сандерс. Приятных снов.

И оставил Джейн у двери. Ее сердце глухо билось, а в душе нарастало неприятное гложущее чувство, похожее на страх.

— Меня нет дома.

Джейн еще сильнее уткнулась лицом в подушку. Первый пациент придет в десять. Около четырех ночи она поставила будильник на восемь утра. Неужели уже так поздно?

Заставив себя открыть глаза, Джейн уставилась на дверь спальни. Внизу разрывался старомодный звонок, вот уже сотни лет оповещавший о приходе гостей.

— Ну кто там? — недовольно проворчала она, все еще окончательно не проснувшись. — Сейчас оборву провод.

Джейн выбралась из-под теплого одеяла и стала ощупью искать халат.

— Да перестаньте же звонить, я иду, — крикнула она вниз.

Даже ее богатый столярный опыт не позволил сделать так, чтобы старые ступени не скрипели, толстая ковровая дорожка спасала босые ноги от холодного пола. Было утро, и даже внутренние ставни не могли скрыть яркость солнечных лучей.

— Ладно, ладно! — бормотала Джейн, рывком открывая дверь.

Меньше всего она готова была увидеть на крыльце Рона с малышкой Габи у плеча в позе, возможно, не очень удобной для нее, но, во всяком случае, безопасной.

Он был в темно-синем костюме в еле заметную полоску и белой рубахе с открытым воротом. Галстук небрежно засунут в карман, волосы — в беспорядке.

— У Энн грипп.

— Мне очень жаль, но, надеюсь, она в надежных руках.

Хотя бессонная ночь порядком снизила способность Джейн сопротивляться, ее лицо оставалось каменным.

Рон нахмурился. Видимо, и у него настроение было не лучше.

— Если не веришь, позвони сама. Но хочу предупредить: Энн сказала, что как только мы уйдем, она ляжет в постель и вставать не собирается.

Джейн резко откинула со лба спутанные ряди волос.

— Верю, — сказала она холодно. — Только не понимаю, зачем ты сюда пришел.

— За миссис Квинсли, вот зачем. За той, которая печет чудесное печенье и нянчит детей.

Джейн неопределенно махнула рукой.

— Через два дома налево. Дом с розарием.

Рон на мгновение закрыл глаза. Когда он открыл их, Джейн прочла в его взгляде то, что не нуждалось в словах. И все же он сказал: