Эй! Где же ты был, бог?
Эй! Это было в день 1 Имиш, сказал он.
В Чич'ен-Ица теперь горе.
Враги идут!
Прячьте! Прячьте!
Так кричали все.
Прячьте! Прячьте!
Это знают бежавшие сюда.
Таков был клич в день 1 Йашк'ин,
В страшный день, 2 Ак'баль, они пришли.
Они здесь! Враги идут!
Был ли кто-нибудь, кто поднялся?
Второй раз мы испытали силу.
Они здесь!
Трижды был праздник наших врагов, наших врагов!
Голод!
Скоро он придет в Чич'ен-Ица, там теперь горе!
Враги идут!
3 К'ан был тот день.
Смотрите! Кто я, говорящий среди людей?
Я покрыт листьями.
Внимайте! Кто я, говорящий в глубине Чак'ан путуна?
Вы не знаете меня.
Внимайте! Я был рожден ночью.
Какими мы были рождены?
Внимайте! Мы спутники владыки Мискита.
Придет конец бедствиям.
Эй! Я вспомню свою дорожную песню.
Теперь горе.
Враги идут!
Внимайте, сказал он, я умираю на городском празднике.
Внимайте, сказал он, я снова приду, чтобы разрушить город врагов.
Это было его желание, мысли его сердца.
Они меня не уничтожили!
Я говорю в своей песне о том, о чем я вспомнил.
Теперь горе.
Они здесь! Враги идут!
Не вызывает сомнений, что «Песнь о взятии города Чич'ен-Ица» сочинил очевидец военного разгрома и крушения этого города-государства. «…Молодым юношей был я в Чич'ен-Ица, когда пришел захватывать страну злой предводитель войска…» — горестно плачет он о страшном нашествии врагов. Автор «Песни» называет нам и имя предводителя, напавшего на его родной город, — «владыка Хунак Кеель».
Однако кто такой Хунак Кеель и почему его войска напали на город Чич'ен-Ица? «Песня», к сожалению, не дает ответа на эти вопросы…
Любой рассказ о майя не может пройти мимо священного города Чич'ен-Ица — одного из самых выдающихся архитектурных ансаблей, созданных человеческим гением. Именно с городом Чич'ен-Ица прежде всего связана целая эпоха в истории народа майя: когда тольтеки захватили власть на Юкатане, город Чич'ен-Ица стал столицей — гегемоном их огромного государства. Именно здесь наиболее отчетливо видно тольтекское влияние. Но храмы, пирамиды и дворцы строили не тольтеки, а майя. Несомненно, что они стремились как можно лучше и точнее выполнить заказ новых правителей, но освободиться от бремени своей многовековой культуры зодчие и строители майя, конечно, не могли. К тому же сами правители, как уже говорилось, не стремились разрушить культуру майя; они скорее сами восприняли ее, естественно внеся в эту культуру характерные тольтекские элементы. Это особенно хорошо просматривается в архитектуре, скульптуре и монументальной живописи майя того периода. Мы не случайно говорим — майя, ибо на Юкатане по-прежнему жила и развивалась культура майя.
Но в пантеоне местных богов главенствующие позиции захватило новое верховное божество — К'ук'улькан, Пернатый змей. Между прочим, то, что имя божества называлось на языке майя, как нельзя более красноречиво свидетельствует, что пришельцы восприняли не только культуру, но и язык майя, иначе зачем им было утруждать себя переводом имени Пернатого змея — Кетсалькоатля на чужой язык?
Более двухсот лет господствовал над всей страной город Чич'ен-Ица. Этот период в истории майя принято называть гегемонией Чич'ен-Ица.
На языке майя слово «чен» означает «колодец», «естественный водоем»; «Чич'ен» буквально переводится как «рот колодца», «пасть», «отверстие»; «Ица» — имя одного из племен майя-кичэ. Таким образом, название города-государства Чич'ен-Ица переводится как «Колодец (людей) ица».
И действительно, на территории города есть гигантский колодец, созданный природой. Он занял одно из важнейших мест в жестокой религии завоевателей. С колодцем связано не только название города, но и начало конца двухсотлетней гегемонии его правителей над другими городами майя. Вот что пишет об этом Ю. В. Кнорозов в своей монографии «Письменность индейцев майя»:
«В конце концов гегемония Чич'ен-Ица стала вызывать недовольство других городов. Начало междоусобных войн все источники связывают с именем правителя Майяпана Хунак Кееля (из рода Кавич), который сначала был на службе у правителя Майяпана Ах Меш Кука. В это время существовал обычай бросать живых людей в Священный колодец Чич'ен-Ица в качестве „посланцев“ богам. Эти „посланцы“, разумеется, не возвращались. Ах Меш Кук избрал Хунак Кееля в качестве такой жертвы, но последний сумел каким-то образом выбраться из колодца, после чего в качестве посланца, побывавшего у богов, добился провозглашения себя владыкой (ахав) Майяпана…»
Знаменитый колодец — его и сейчас продолжают называть священным — поражает своими размерами: почти круглый, словно его кто-то высверлил гигантским коловоротом, он достигает в диаметре около шестидесяти метров! Трудно сказать, как глубоко уходят его крутые, почти отвесно падающие вниз стены, однако хорошо известно расстояние от естественной кромки колодца до мутной глади поверхности его воды — двадцать метров.
Глядя сверху на сине-зеленые воды Священного колодца, невозможно понять, как смог человек выбраться оттуда без посторонней помощи. Но Хунак Кеелю не только никто не помогал, наоборот, по краям колодца стояли жрецы, и, если бы у «посланца» к богам появилось желание выбраться на поверхность, они разубедили бы его в правильности такого намерения градом камней.
РАССКАЗ ТРЕТИЙ
ПОСЛАНЕЦ К БОГАМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ
Прыжок
…Хунак Кеель вдохнул в легкие побольше воздуха и не шагнул, а прыгнул в Священный колодец. Тело обожгло леденящим холодом — оно быстро погружалось в воду. Потом погружение замедлилось, и, наконец, он повис глубоко под водой…
За те короткие мгновения, пока он летел с жертвенной платформы и погружался в воду, вся жизнь промелькнула перед ним: детство, юношеские годы, обучение жреческим наукам, военные походы, битвы и служба у Ах Меш Кука — тупого правителя Майяпана… Конечно, это жрецы подсказали правителю удостоить именно его, Хунак Кееля, чести стать посланцем к богам и отправить в город Чич'ен-Ица, прозванный так из-за Священного чич'ена. Жрецы никогда не любили Хунак Кееля, а когда его избрали наконом, откровенно выражали свою неприязнь молодому полководцу, опасаясь его растущего влияния. Три года прошли слишком быстро. Он счастливо воевал, приводил в Майяпан много пленных и строго соблюдал все запреты, предписанные священной верой для наконов: не знал женщин, даже собственную жену, не ел мяса, не пил пьянящих напитков, питался из отдельной посуды… Но жрецы оказались хитрее: в тот самый час, когда ровно через три года Хунак Кеель снял с себя боевой шлем накона, как того требовал обычай, Ах Меш Кук… объявил его посланцем к богам…