Ваня вытащил якорь — тяжеленную ржавую железяку — и подплыл к девчонке. Рядом с его маленькой фанерной лодчонкой карбас выглядел катером. Посередине установлен большой мотор неизвестной Ване конструкции. Вместо румпеля — кривой, причудливо изогнутый железный прут. Ржавая выхлопная труба перевешивается через высокий борт. Неужели девчонка сможет запустить эту керосинку? Вслух свои сомнения Ваня не стал выражать, чего доброго, обидится и не даст ряпушки.

Девчонка с интересом смотрела на него. Губы припухлые, круглый подбородок с ямочкой, на скуле маленький белый шрам. А вообще глазастая, симпатичная.

— Как тебя звать? — спросил Ваня.

— Элла.

— Живешь в глуши, а имя…

— Не всем ведь жить в городе, — ничуть не обиделась девчонка. — По правде говоря, я город не люблю. Очень много людей. Даже страшно.

— Чего же тут страшного?

— Чувствуешь себя букашкой, микробом.

— Я живу в большом городе и не чувствую себя букашкой. Это ты загнула! Ляпнула, не подумав.

— В городе живешь, а какие слова говоришь: загнула, ляпнула!

Ваня заерзал на сиденье: еще учит, как ему говорить! Забралась в чужую лодку и воображает. Сама и мотор-то запустить не сможет.

— Нормально я говорю, — пробурчал Ваня, сдерживая раздражение.

— Тебя сюда дядя Кузьма из Умбы привез, да?

— Смотри, все знает! — Ваня усмехнулся. — И Саньку знаешь?

— Конечно.

— И мать его знаешь?

— Тетю Дусю-то?

— Я молчу, — сказал Ваня. Вот он, поселок. Здесь все друг про друга знают, а в Ленинграде Ваня даже в своей парадной не всех жильцов знает.

— Вы ведь приехали вдвоем. Где же твой друг?

— Был да сплыл.

— Неужели утонул! — усмехнулась девчонка.

— Соскучился по своей дорогой мамочке и уехал в Ленинград, — сказал Ваня. — У вас тут лютуют комары и один сплошной день. А наш Андрюшенька привык спать ночью.

— Нехорошо так про своего друга говорить, — с укоризной сказала Элла.

— А бросать товарища одного — хорошо?

— Кто непривычный к нашему климату, тому первое время трудно здесь… Взрослые и то бывает не выдерживают.

— Трус он, вот кто! — сказал Ваня. — Дезертир.

— А ты злой… И глаза у тебя злые.

— Не надо мне твоей ряпушки, — обиделся Ваня и оттолкнулся от карбаса, в который уже намеревался взобраться. — И окуней мне не надо… Мы каждый день на острове уху из сигов едим.

— В сетку-то и дурак поймает…

— Сама ты дура! И глаза у тебя глупые, как у куклы.

— Правильно сделал твой приятель, что сбежал, — невозмутимо сказала Элла. — С таким злюкой за одним столом-то сидеть противно… А кто других людей дураками обзывает, сам не очень-то умный.

— Если бы ты не была девчонка, я сейчас бы залез в твою дырявую лоханку и…

— Залезь, — спокойно сказала девчонка. Если бы она тоже разозлилась и стала ругаться, Ване не так было бы обидно, но девчонка была невозмутима. Все так же прямо сидела в лодке и смотрела на поплавки. Ваня решил, что вот сейчас смотает удочки и проплывет под носом у девчонки, прямо по поплавкам. Специально распугает всю рыбу.

— С сопливыми девчонками я не дерусь, — проворчал он, желая, чтобы последнее слово было за ним.

— Если бы ты сунул свой толстый глупый нос в мою лодку, я бы тебя как миленького выкупала.

— Извини, хозяйка Медной горы, я не знал, что это твое озеро, — ядовито заметил Ваня. — Может быть, оно называется Элл-озеро?

В этот момент налетел порыв ветра и сорвал с Ваниной головы кепку. Он успел подхватить, а то упала бы в воду. Девчонка посмотрела на небо, потом на озеро и сказала:

— Я тебе советую плыть к нашему берегу.

— Обойдусь, — буркнул Ваня.

Небо, оно только что было голубое и чистое, вдруг побледнело, а потом посерело. Из-за горизонта неслись плоские округлые облака. Вслед за ними, толкаясь, наползая друг на друга, торопились короткие тупорылые тучи. Тревожно закричали чайки. Лишь те, что сидели на камнях, пока помалкивали. Тихое до сей поры Вял-озеро как-то незаметно пришло в движение. Сначала наперегонки с облаками к гряде весело побежали маленькие сиреневые волны. Даже не волны, а глубокая рябь. Но уже видно было, как вдали озеро вдруг сразу все заходило ходуном. Порывы ветра становились все сильнее, иногда в лицо ударяли мелкие брызги. Вода у камней ожила, зашевелилась.

Не рассердись Ваня так на девочку, он ни за что не поплыл бы к острову. Хотя еще и не видел Вял-озера во всей его штормовой красе, было ясно, что путешествие предстоит рискованное. Лодка слишком легкая, а волны будут высокие.

Но Ваня уже закусил удила. Злясь на девчонку и на себя, что не смог сдержаться, он даже не стал сматывать леску — бросил удочку на дно и взмахнул веслами. Лодка послушно скользнула вперед. С удовлетворением отметив, что весла уходят в неспокойную воду без всплеска, а лодка с каждым взмахом двигается быстрее, Ваня почувствовал себя уверенным, сильным. Он знал, что девчонка наблюдает за ним.

Когда Ваня отплыл метров на пятьдесят, девчонка поднялась и, сложив ладошки рупором, закричала:

— Греби к нашему берегу-у! Слышишь, к берегу-у! До острова не доплыве-ешь! Опрокине-ет!

Ваня даже не посмотрел в ее сторону. Подумаешь, ветер поднялся, заштормило! Ну, покачает маленько, велика беда…

Но он, оказывается, совсем не знал Вял-озера. Вокруг засвистело, застонало, на лицо будто кто-то тугую подушку положил, даже дыхание перехватило, а глаза застлало слезами. Лодка сама по себе круто развернулась, причем так быстро и неожиданно, что чуть весла из рук не вырвались. Ваня глянул вперед и обомлел: прямо на него катились огромные валы с белыми развевающимися на ветру гребнями. От них отлетали и растворялись в воздухе клочья пены. Вместе с волнами нарастал тревожный мощный гул. В следующий момент Ваня взглянул в ту сторону, где осталась девчонка, но тоже увидел валы. И ему показалось, что они идут на него. И между этими двумя стенами воды, будто в ущелье, оказался он на своей лодке. Гряду будто кошка языком слизнула. Ни одного камня не видно. Весла вдруг замолотили по воздуху, лодку завертело, закрутило. То она проваливалась куда-то вниз — и у мальчишки замирало сердце, то взлетала вверх. Волна обдала его с ног до головы, и лодка сразу стала не такой верткой. Ваня перестал ориентироваться, где остров, где берег. Кругом грохочущая вода и летящее над головой серое небо.

Лодка норовистым козлом еще пыталась прыгать по волнам. Ваня бросил весла на залитое водой дно: бесполезно и пытаться грести. Лодка повернулась боком к волне, и Ваня, еще толком не успев сообразить, что произошло, пробкой вылетел из лодки и оказался в жгучей холодной воде. Вода сомкнулась над головой, заломило в ушах. Выплыв на поверхность, увидел скользкое серое днище своей лодки. В пазах чернела смола. Одно весло пронеслось мимо самого носа и исчезло. Где-то должен быть спасательный пояс… Одежда намокла, стало тянуть вниз. И тогда он закричал. Причем, каким-то тонким, незнакомым голосом. Он даже не подозревал, что может так кричать. Впрочем, из-за свиста ветра и шума волн он сам-то себя еле услышал. Но все равно этот смертельно-тоскливый крик запомнился на всю жизнь. Тяжелые резиновые сапоги гирями тянули на дно, брезентовая куртка стала картонно-жесткой и стесняла движения. Спасательный пояс из пенопласта, на котором он сидел, розовел на колыхающихся вдалеке волнах. Нечего было и думать за ним гнаться… Вспомнилось, Виктор Викторович говорил, что пояс всегда нужно привязывать бечевкой хотя бы к петле куртки… Щедро плеснуло в лицо, и он закашлялся, наглотавшись воды. Больше он не кричал. Изо всех сил работая руками и ногами, старался удержаться на поверхности. Чувствовал, что его все ближе относит к берегу. Было слышно, как волны с грохотом разбивались о сушу. Но он знал, что не доплывет. Попробовал сбросить с ног сапоги-гири, но лишь снова наглотался воды. Силы убывали. И злые горячие слезы текли из глаз. Несколько раз до него донесся далекий тревожный крик, скомканный ветром, но он уже не мог повернуть голову. И тут послышался негромкий, добродушный шум мотора. Прямо перед ним вырос просмоленный бок карбаса. Всего в каких-то трех метрах. Элла с развевающимися на ветру золотистыми волосами и хлопающей за спиной косынкой протягивала ему тонкую мокрую руку…