2001 г.

Дело в порочной логике. Коли уж грешишь — греши, но ощущай каждый раз грех, а, сколько их будет, все и отмаливай. Раз уж случилось, изволь принять кое-что на себя, себе на душу, хоть перед собой, но повинись. Прежде рефлексия на тему: нельзя, нехорошо, стыдно была активнее. Теперь среднестатистический уровень цинизма гораздо выше.

1986 г.

К сожалению, безбожие довело нас до многого. Все позволено, все могу — никто же не видит. Видит. Оттуда ОН все видит. На многие десятилетия люди забыли, что их видят каждый день, каждую секунду.

Только в какие-то критические моменты вспоминают. «Есть Божий суд!» Когда аргументов не хватает, тогда они к Богу кидаются. Когда плохо — к Богу. Но заблуждаются те, кто думает, что все содеянное им не аукнется. Мы все получаем то, что заслужили: возмездие или награду. Иногда на земле. Чаще — ТАМ.

Я недавно был у старца и спросил его: «Скажите, сейчас много говорят о конце света. Если не ссылаться на Нострадамуса, есть ли в священных книгах какие-то, хотя бы примерные, церковные даты?» Он на меня посмотрел и сказал: «Так он уже идет. Давно идет».

Я вообще не понимаю этого слова в контексте нынешней болтовни. Есть, конечно, внешние параметры свободы. Они изложены в Декларации прав и свобод человека: свобода слова, совести, вероисповедания, перемещения и т. д. Но само по себе это слово еще ничего не означает. Варлам Шаламов говорил: «Свободным можно быть и в тюрьме». Он имел в виду свободу внутреннюю, а она от внешних причин мало зависит. А мы и сегодня ведем себя как дети. И понятие свободы воспринимаем на детском, инфантильном уровне. Разрешили, значит, можно. Руки развязаны — свободен. Мы опять снимаем пенку, верхний слой. До сути далеко.

Я сделал пьесу на основе произведений Салтыкова-Щедрина «Пестрые люди», «Губернские очерки», «Дневник провинциала в Петербурге». Параллели удивительные. Все катастрофически совпадает. Речь там идет о пореформенной России XIX века. Только-только обозначаются позиции русских либералов, демократов, консерваторов. Я уже не говорю о том, что встретил там слова «гласность», «перестройка». Но там все ясно обозначено: и какие возникают тональности, какие типы, как ведет себя пресса, наконец. Потрясающе все повторяется!

Я продолжаю исповедывать те же демократические идеи, что и прежде, но очень многое из того, что происходит сейчас в лагере демократов, не признаю. Кликуши — не демократы… Когда я слышу их речи, мне хочется крикнуть: «Да включите наконец самоиронию, чувство юмора по отношению к самим себе!» Растрачивать такой ресурс доверия, так стремительно и бездарно его прожигать, не знаю каким нужно быть талантищем со знаком минус…

Цинизм чиновников, открыто обходящих законы, стремительно дискредитирует идею демократической России, убийственно действует на общественные настроения. Многие уже считают, что Россия в принципе не приемлет демократии.

1985 г.

Журналисты владеют суперопасным оружием, способным привести нормальных людей к инфарктам и инсультам. И никто из пишущих не кается за содеянное. Продолжают резвиться, скакать, изображая, что борются за правду. За какую правду? Заискивания, выпендривания и вранья в средствах массовой информации стало чересчур много. «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Но мерзко наблюдать победу серости, падение нравов, разгул бесстыдства. Когда ничтожные люди, облепляя со всех сторон, побеждают, человек валится. Это в свое время киносъезд проделал с Сергеем Федоровичем Бондарчуком. Где результат? «Войну и мир» помню. «Покаяние» помню. А кто сейчас снимает в основном? Вчерашние осветители, ассистенты, директора картин — черте кто! Можно не соглашаться с Никитой Михалковым, не любить его, но сделанное этим режиссером требует анализа, а не ерничества. Михалков привлек к себе внимания огромного количества людей. А ты, Тютькин, пишущий о нем пасквили, нет! И уже поэтому не имеешь права на оскорбительные ухмылки в его адрес. Человек, который вешает ярлыки направо-налево, делает вид, что демократ, а ухватки при этом старого энкавэдешника.

Ничего не изменилось в России. Опять разрастается бюрократическая машина, и появляются прохвосты, неизвестно откуда вылезшие и легко привыкающие к власти. Необязательно знать их лично, достаточно видеть на экране, слышать их выступления. Я все-таки актер, мне это заметно.

1991 г.

Это было наше обольщение в ту пору, что слово «свобода» — заветное, случись она, и все встанет на свои места. Не произошло.

Ничего не может быть, грубо говоря, без вещей моральных. Ни свободы, ни несвободы. Вполне возможно, это христианские постулаты, но нужны и их носители. И я уверен: это не священники. Должны быть люди, которые живут в миру, во грехе и здесь противостоят мерзости.

Я боюсь опять впасть в глобализмы, но мне кажется, что, иногда так внятно, так ощутимо, не хватает лидера. Я не имею в виду того, кто куда-то поведет. Нет духовных лидеров. Их не может быть много, всего несколько человек, больше не бывает даже у огромной страны. Людей, которые могли бы жертвовать собой во имя чего-то. Только они могут изменить мир. Прошу прощения за пафос.

2002 г.

Сегодня не лгать, как не есть. Кланяешься кому-то, а потом думаешь: «Господи, что это»? И не должен, и прежде вроде бы не водилось этого рабского за тобой, а, поди ж ты… Но какой-то черты переступать нельзя.

1986 г.

Все время крайности: «Путин, что-то с ним неладно»… Дождись, пока поймешь — что? Чего ж гнать волну-то? А то, что возникает много туманных движений в государстве, — так оно и есть, невнятность всегда пугает. Я сейчас сделал по мотивам Шварца пьесу «Еще раз о голом короле», примерно про наше время. Там ткачи-мошенники, вытащив к толпе голого короля, надеются устроить переворот: вот, смотрите, каков он есть на самом деле ваш король. Но переворот не удается, потому что среди общего замешательства раздается голос: «Такая мода». И все с удовольствием раздеваются, и стоит голая толпа. Миша Ефремов предлагал мне назвать спектакль «Правда о голом короле», убеждая, что в этой прямолинейности есть некая сегодняшняя достигаемость слуха. Вроде как «Из наших архивов». Все наврали, оболгали хорошего человека, а дело-то не в короле, а в народе.

Кричат: «Я за Союз! Это моя Родина!» Хочется спросить: «Ну скажи, ты можешь уложить в свою башку понятие «Родина» размером от Камчатки до Бреста? Тебе четырех жизней не хватит ее объехать». Человек склонен говорить о своей малой родине, как, например, Есенин — о Рязани. Будь ты нормальным человеком, а не придурком, перед которым все семьдесят лет столько махали красным флагом, что он уже не в состоянии ничего понять. Это, конечно, не значит, что Союз надо разваливать. Нужно что-то делать ненасильственным путем.

1991 г.

Мы не умеем рассуждать по-людски: я, моя семья, моя жизнь, которая, кстати, одна. И не может быть идеи, в жертву которой нужно эту жизнь принести. А если она требует таких жертв, то это плохая идея. Бесчеловечная.

1991 г.

Глубинно — ситуация все та же. Россия всегда ныла. И, слава Богу, вечно будет ныть. В нас потрясающе сильна потребность идеала. Мы ноем, что идеал отсутствует, и отчаянно ищем нового. При этом идеалы общечеловеческие, цивилизованные, такие, как свобода, демократия — сами по себе еще никак не исчерпывают наших чаяний. Помножьте их на российский «пейзаж», и вы получите такой клубок! Национальная идея, патриотические судороги, желание всем добра и всем поровну, всепрощение, нетерпимость, объятья, кровопролития…