— Ты ищешь парня в кожанке? — спросила одна девушка.

Я кивнула.

— Он ушел туда.

Она указала на постройку позади нее. Это был хлев с притворенными дверями и грязными окнами. Там было темно.

Я пнула ногой дверь, и она легко открылась.

— Гевин?

Я увидела пустые стойла и неясно различимые предметы, которые могли оказаться инструментами или механизмами. Пахло коровами, но ни одной из них сейчас здесь не было. Справа от двери громоздилась куча соломенных тюков.

— Ты в порядке?

Дверь за мной захлопнулась, и внезапно наступила кромешная тьма.

— Это я. Принесла немного еды. Может, хочешь есть?

Зашуршала солома, и затем он резко схватил меня за руку. Тарелка с едой упала на землю. Он тащил меня так сильно, что я оказалась прижатой к его груди. Я была слишком удивлена, чтобы сопротивляться. Он притиснул меня к груде соломенных тюков, схватил за волосы, запрокинул голову и поцеловал меня. Поцеловал, но это было мало похоже на те поцелуи, которые я испытала прежде. Он так прижался губами к моим губам, что в них впились мои зубы. Его язык проник в мой рот, а щетина теркой прошлась по моему лицу.

Пытаясь отстраниться, я шептала:

— Гевин, больно.

— Заткнись!

Его голос звучал сердито и хрипло. Он стал срывать с меня одежду. Я чувствовала, как острые края соломы колют мою спину сквозь ткань рубашки. Он распахнул рубашку и попытался целовать меня снова.

— Нет!

Я оттолкнула его так сильно, как могла.

Спотыкаясь, добрела до двери и вышла из хлева наружу. Кто-то украсил двор электрическими гирляндами, и они освещали мне путь. Фиолетовые, розовые и белые огни. Они мерцали на крыше сарая, доме и заборе вдоль переулка. Их не было на этой стороне двора, остававшейся сравнительно темной.

Я подошла к воротам и остановилась, глядя на море, плескавшееся за полями. Теперь во дворе было меньше людей, чем прежде. Жареное мясо кончалось, и гостей потянуло танцевать. В большом сарае клокотала энергия. Меня радовало, что она билась там, где меня не было. Мне нравился зеленоватый оттенок темноты, а также расплывчатые темные силуэты коров, щипавших траву.

Не знаю, сколько времени я так стояла. Может, минут десять, может, час. Ко времени, когда Гевин меня нашел, мои ноги онемели от холода.

Он встал рядом, прислонившись к воротам так же, как и я. Его локти покоились на верхней перегородке, подбородок — на кончиках пальцев. В непосредственной близости от себя я чувствовала тепло его тела.

— Прости.

Я не отвечала и не смотрела на него. Понимала, что в такой темноте море нельзя увидеть, но отчаянно стремилась различить горизонт в угловатом конце долины.

— Хочешь?

Он протянул откупоренную бутылку виски, уже на четверть пустую. Я взяла и отхлебнула из горлышка. Виски обжег меня от горла до желудка. Вдоль забора к нам двигалась корова, которая, опустив голову, щипала траву. Я слышала звук отрываемых стеблей и чавканье. Слышала отрывистое частое дыхание Гевина. Музыка, доносившаяся из сарая, казалась далекой и неуместной. Я сделала еще один глоток из бутылки, и теплота распространилась по телу. Переступила ногами.

— Пойдем отсюда, — сказала я. И наконец взглянула на него. Он смотрел на меня, и его лицо казалось более ранимым, чем я могла себе представить. Глотнула еще виски и вернула ему бутылку. — Пойдем.

Он неопределенно улыбнулся:

— Послушай…

— Заткнись, — отрезала я.

В пикапе, перед тем как завелся двигатель, я еще заглотнула виски. Мне удалось выехать через ворота двора, и мы не спеша двинулись по боковой дороге к шоссе. В этот поздний час движение на шоссе было не слишком интенсивным, поэтому не имело особого значения то, насколько умело я веду автомобиль. Через некоторое время я ехала посередине дороги со скоростью пятнадцать миль в час, когда нам повстречалась вылетевшая из-за поворота машина. Я пропустила ее, но внезапно сердце забилось, и я не смогла ехать дальше. Затормозила у каких-то ворот и выхватила у Гевина бутылку.

Я глотала так быстро, что понадобилось несколько мгновений, чтобы заговорить снова.

— Не могу ехать дальше. Остановимся здесь.

Это был район на окраине Кингсбриджа, где размещаются новые промышленные и торговые предприятия. Гевин вытащил из багажника пикапа одеяло, и мы проехали через ворота в автопарк. Гевин расстелил коврик под тощей березкой, и мы разместились на нем с бутылкой виски. В ней еще оставалось на четверть жидкости.

Уже взошла луна, почти на полдиска. Она освещала приземистые здания по другую сторону шоссе. Мы с Гевином сидели, прижавшись спинами и передавая бутылку друг другу.

Когда бутылка опустела, он развернулся, чуть-чуть подтолкнув меня плечом так, что я повернулась тоже, и мы оказались лицом друг к другу. Он снова меня поцеловал. Теперь это был настоящий поцелуй. Я почувствовала теплоту в теле, которая, возможно, исходила от виски. Но когда я легла на коврик, а голова Гевина закрыла мне луну, я поняла, что это было нечто большее.

Меня разбудил шум грузовика, въезжавшего в автопарк задним ходом. Было уже светло, но еще рано. Я лежала, наблюдая, как громада грузовика совершает маневры с целью попасть на территорию склада универмага напротив, и размышляя о прошедшей ночи. Секс с Гевином доставил мне удовольствие. Хотя мои члены онемели от холода, все же я ощущала теплоту от виски и удовлетворения. Ощущала и кое-что еще. Навязчивый образ, который я, помимо прочих вещей, до сих пор игнорировала.

Гевин никогда не снимал черных платочков с запястий. Даже тогда, когда мылся, они оставались на месте. И я не задавала ему вопросов по этому поводу. Но прошлой ночью, когда наши тела терлись друг о друга, один из платочков соскользнул, и я мельком увидела при лунном свете безобразный шрам, который скрывался под ним. Он опоясывал запястье целиком. Как и шрам на лице, он зарубцевался, но был розоватым, а не серебристым, какими обычно становятся шрамы со временем. Раны были нанесены, очевидно, не так давно. В тот момент, когда меня еще не поглотила страсть, мне показалось, что этот шрам является следствием ожога.

Настало время поговорить. Я приняла сидячее положение и повернулась туда, где позади меня должен был спать Гевин. Но его там не оказалось. На том месте, где он лежал, осталась вмятина. Я пробежала взглядом по территории автопарка, но не нашла его. Несколько мгновений я сидела, стараясь не замечать холода. Затем вспомнила про пикап. Он должен быть в пикапе.

Набросив коврик на плечи, я прошла через ворота. На переднем сиденье Гевина не было, поэтому я открыла заднюю дверцу. Тоже пусто. Я взобралась на водительское сиденье, успокаивая себя тем, что он, видимо, пошел раздобыть завтрак. Но вдруг заметила записку.

Запись была сделана карандашом на бумажном пакете:

«Кэт, прости за все. Не хочу портить тебе жизнь. Хотел бы встретить тебя раньше. Гевин».

Глава 5

Гевин хочет ползти по краю аэропорта, вдали от людей, но заставляет себя идти. Его ноги одеревенели и едва гнутся в суставах. Он повсюду видит Бертрана. Бертран в багажном отделении. Бертран в зале ожидания. Бертран — в торговой точке фирмы «Смит», покупает сигареты и ожидает перед аэропортом такси. Когда Гевин пройдет таможню, Бертран положит ему руку на плечо и развернет его лицом к себе. Но это не Бертран. Всего лишь таможенник, передающий ему бумажник, который он уронил. Гевин с сомнением смотрит на свой бумажник.

— Ваш? — спрашивает таможенник, видя озадаченный вид Гевина. Это действительно его бумажник.

Некогда этот бумажник был знаком Гевину, как протертые колени его джинсов или как мысы его замшевых ботинок. Сейчас он смотрит на него так, словно его любимый теннисный мячик вдруг возвращается ему в руки по истечении десяти лет. В главном зале рабочие демонтируют рождественскую елку.

Он видит, как Бертран быстро идет к выходу, стремясь к понятной цели. Он оглядывается, но Гевин больше не уверен, что это действительно он. Он понимает, что такого не может быть. Бертран умер. Гевин чувствует, как слезы наворачиваются ему на глаза. Его может вырвать. Он старается дышать через нос. Это аэропорт Хитроу, и здесь люди не плачут, и их не вырывает на ходу.