Он поднялся на ноги и бросился к окну, едва успев схватить одного из двоих за пояс, с силой дёрнул назад, споткнулся, не устоял, ударился об угол стола и упал.

— У нас проблемы, — прокричал кому-то тот, что снаружи. Ноэль выполз на пожарную лестницу, почувствовал решётку под ногами, нащупал опору и с размаху бросился на противника как раз в тот момент, как тот обернулся, врезался ему в живот. Он оглянулся, чтобы забрать Эрика и не сумел найти его в темноте. Выкрикнул имя. Появились огни — на другой стороне шахты, внизу. Фонарики. Он снова позвал Эрика. Вдруг, совершенно внезапно он потерял равновесие. Его оттаскивали назад.

— Да что с тобой такое? — пробормотал кто-то за спиной. Его втащили обратно в комнату.

— Я думал, ты сказал, что он с нами?

— Должен быть.

— Сукин сын, он меня только что укусил.

Его ударили сзади по почкам.

— Лумис сказал, чтобы всё было чисто, — заметил другой, пока Ноэль пытался извернуться. Теперь ему не вырваться. — Чисто и спокойно, — повторил он, а потом размахнулся и врезал Ноэлю в подбородок, как раз когда подкатывала очередная волна.

Ноэль почувствовал, как удар и кислота столкнулись. Он не отключился, только сделал вид, внезапно обмякая, и его уронили на пол.

— Эй, погоди минутку, сестрёнка! Что ты делаешь?

— Это она!

Ноэль попытался встать, выбраться из-за стола, чтобы увидеть, что происходит. От боли приходилось держаться за угол стола — чтобы восстановить дыхание, справиться с тошнотой.

— Он снова встал, — сказал один из них.

Ноэль различал шум борьбы. Когда боль и тошнота достаточно улеглись, и он смог доковылять до окна, его снова схватили сзади, прижимая обе руки к бокам. Он попытался бороться, чувствуя себя беспомощным и слабым. Ему пришло в голову, что нужно расслабиться полностью, чтобы держащий ослабил хватку — тогда он сможет вырваться.

Впереди, за распахнутыми настежь окнами, второй мужчина силился схватить кого-то, кто отчаянно сопротивлялся. Ноэлю потребовалась минута, чтобы понять, что это Алана. Он попытался крикнуть, чтобы она остановилась. Попытался освободиться. Услышал, как они обменялись ударами, услышал её голос — негромкий, возмущённый, злой. Увидел два извивающихся тела, увидел, как на лестнице появился кто-то ещё, скрипя зубами и повторяя: «Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас» — со скоростью пулемёта. Его отпустили, и он рывком бросился к оконной раме.

Алане удалось освободиться. Оба нападавших, казалось, отступили. Она обернулась, он потянулся к ней, позвал, попытался втащить в комнату — и в этот момент увидел, как один из мужчин бросился на неё, вытянув вперёд руки.

Щёлк. Щёлк. Щёлк. Все замерло, остановилось, только её белые руки взметнулись в воздух, хватаясь за перила, за решётку, за что-нибудь, за что угодно, за воздух, а потом её голова скрылась из вида, а за ней торс и ноги — медленно, как в танце. Она падала назад, словно выполняла безумную поддержку в каком-нибудь современном балете.

Всё остановилось и проигралось снова: рука в воздухе, в воде, тянется и тянется вверх, снова и снова. Опять и опять рука из воды хватается за пустоту. Хмельное пробуждение в раскачивающейся лодке; рука цепляется за воздух; подняться и прийти в себя, нырнув в ледяную воду; тянуться к ней, тянуться к ней, чувствуя полное, абсолютное, проклятое бессилие от того, что не получится дотянуться вовремя, и единственной мыслью, которую он мог найти, было: «Нет, этого не может быть, только не снова, это не может быть правдой, наверное, это наркотик».

«Щёлк. Щёлк. Щёлк», — отсчитывал метроном.

И остановился — с коротким пронзительным криком, который вырвался у неё из груди, изо рта, налетел на Ноэля, разрывая ткань ночного видения, где перед его глазами по-прежнему была эта рука, теперь и навсегда, рука, вцепившаяся в воздух, и он слышал эти глубокие ужасные звуки внизу под площадкой, между ударом и треском расколотого арбуза.

Он бросился вниз по железной лестнице; внезапно он оказался свободен, сам не зная как или почему, он мчался, поскальзывался на поворотах, спешил вниз и, наконец, оказался там, где обычная лестница превращалась в выдвижную. Он прыгнул туда, свесился вниз, увидел мокрый мощёный переулок, повсюду — люди в форме и в куртках, красные всполохи на стенах и лицах, словно сотня фонариков раскачиваются и дрожат. Он выпустил перекладину и приземлился с глухим стуком, растолкал толпу, чтобы добраться к ней.

Она была как сломанная кукла. Платье разорвано до самых бёдер. Одна нога подогнута, другая вывернута под неёстественным углом. Голова повёрнута прочь от него, словно она опять, в последний раз, его отвергала. Волосы закрывали её лицо чёрной вуалью.

Кто-то сидел возле неё на коленях; поднял голову, крикнул что-то кому-то ещё. Ноэль не понял слов.

Эрик тоже был здесь. Он стоял напротив, по другую сторону её тела, но он не смотрел на неё. Руки у него по-прежнему были скованы. Двое мужчин держали его за плечи. Он смотрел на Ноэля с бесконечным презрением.

— Она ещё дышит! — громко сказал кто-то. — Где эта скорая, чёрт бы её побрал! Передайте в больницу, чтобы готовились её принять!

Приближалась ещё одна сирена. Толпа зашевелилась, пропуская нескольких человек. Он видел, что Эрик не сводит с него взгляд, обвиняя его, назначая ответственным за то, что случилось, зная, что это Ноэль, Ноэль сотворил всё это, с самого начала и до сих пор. Люди в белом подбирались к Алане с обеих сторон. Всех заставили отступить. Под неё протолкнули что-то похожее на ткань. Когда поднимут, наверное, это окажется сетка. Её тело слегка покачивалась, лицо по-прежнему было повёрнуто в другую сторону и укрыто её чудесными волосами. Толпа начинала рассасываться. Люди вокруг бормотали. И только Эрик стоял там, один, обвиняя.

Кислота нахлынула снова, заставляя опустить веки, укрыться от слепящего света. Когда он открыл глаза, он всё ещё был на ногах. Только теперь в правой руке было что-то новое. Сквозь отупение и тошноту Ноэль бессмысленно смотрел на предмет: изогнутый острый край, блеск металла. Острый кончик. Смертоносный.

— Это твой шанс, — прошептал кто-то.

— Он убил твою девушку, — сказал кто-то другой, отступая.

Красные огни высветили силуэт Эрика. Лучи фонарей подрагивали, освещая только его.

— Я бы порвал его на клочки, — сказал новый голос и тоже стих.

— Он целиком твой.

— Он убил её.

— Достань его, Приманка.

— Это он виноват.

— Ты дал ей умереть.

— Достань его. Он это заслужил.

— Режь его. Он сделал тебя голубым.

— Мы не станем тебя держать.

— Он весь твой.

— Достань его.

Нож был, как горящая головешка, вплавленная ему в ладонь.

— Отомсти ему за других.

— Убей его, Приманка.

— Мы не будем мешать.

Жар от ножа делался невыносимым. Но Ноэль не мог его выронить или стряхнуть, не мог разжать руку.

— Убей его.

— Из-за него ты стал педиком.

— Он заставил тебя убить её.

— Ты дал ей умереть.

— Это его вина.

Ничто не могло остудить жар в его ладони, разливающийся по руке, обжигая локоть, плечо, шею, пальцы. Ничто не уймёт это жжение, пока не вонзишь нож во что-нибудь мягкое, влажное, сочное.

— Порви его.

— Достань его, Приманка.

— Убей его.

— Убей его.

— Убей! Убей! Убей! — шептал коварный хор голосов вокруг него, а он метался вокруг Эрика, пытаясь остановить их, заставить заткнуться.

— Убей! Убей! Убей! — шептали они в каждую пору его кожи, в каждое нервное окончание мышц, и Ноэль бросался вперёд, чтобы вонзить нож во что-нибудь, что заставит умолкнуть голоса и охладит невыносимый жар в ладонях. Голоса требовали, требовали, настаивали, подгоняли, пока наконец он не утратил рассудок от жара и боли — и тогда он бросился вперёд…

Он увидел лицо Эрика всего в нескольких дюймах перед собой — не чудовищную маску, не ледяную смертоносную силу, а испуганного брата, связанную жертву на алтаре, агнца, готового для заклания.