Ноэль дрожал. Мягко, стараясь хранить максимальную неподвижность, он прошептал:

— Эрик? Ты не спишь? Это я, Ноэль.

Эрик открыл глаза, осмотрёл комнату. Он не спал, и им владел страх.

— Ты не запер дверь в коридор. И дверь в спальню тоже, — объяснил Ноэль, стараясь говорить уже более нормальным тоном. — Для человека, который так обеспокоен своей безопасностью, довольно серьёзная небрежность.

Эрик всё ещё оглядывал комнату.

— Тут больше никого нет. Только я.

— Что ты здесь делаешь?

Вопрос прозвучал резко. Ноэль разозлился.

— А как ты думаешь? Мне не нравится, когда мне отказывают. Пришёл тебя изнасиловать.

Эрик не откликнулся на шутку.

— Серьёзно, Ноэль.

— А я серьёзно.

— Недостаточно, — предупредил Эрик. Он поднял правую руку, скрытую покрывалом, потом откинул его в сторону. На внутренней стороне руки был закреплён маленький, неприятного вида «дерринджер».

— Господи! — воскликнул Ноэль, вставал. — Он стреляет?

— Конечно, стреляет.

— И как давно ты его носишь?

— Зачем ты пришёл? — спросил Эрик.

— Увидеть тебя. Пожелать удачи сегодня вечером.

— Разве ты не придёшь?

Нет, хотел сказать Ноэль, не приду. Обстоятельства изменились. Возникло срочное дело. Но на лице Эрика и так уже слишком явно читалось разочарование.

— Конечно, приду. Буду к восьми. Как договаривались.

— Ты правда пришёл пожелать мне удачи?

— И увидеть тебя. Ты давно носишь пистолет?

— С тех пор, как сплю один.

— В смысле, с тех пор, как Маквиттер… — начал Ноэль.

— Дольше, — с горечью ответил Эрик. — С тех пор, как убили Робби Лэндо. Уже почти два года.

Ноэлю вспомнился последний раз, когда он был в этой комнате, в ту ночь, когда он взял «мерседес», чтобы проследить за Доррансом, и дрался с Эриком в гараже. Тогда Рэдферн сказал, что доверял только одному человеку и потерял его. Наверное, это был Лэндо — любовник Эрика. Первая жертва мистера Икс. Ноэль по-прежнему не мог отвести взгляд от крошечного пистолета.

— А если он выстрелит?

— А если я не проснусь вовремя? Это вопрос случая. Я везучий.

— Лучше запирай дверь. Спи.

— Ноэль, сделай для меня кое-что.

— Конечно. Что именно?

— Мне сегодня придётся успевать повсюду. Побудь с Аланой. Стань её кавалером. Поухаживай за ней. Ей нужно внимание. Ты не против?

— Нет. Совершенно не против, — с удовольствием ответил Ноэль.

— Будешь сегодня принимать? Все остальные будут под кайфом.

— Пунш?

— Вентиляция. Самый лучший порошок. Чистый. Без примесей. Расслабляющий. Лёгкий. Ничего тяжелого. Сегодня всё пройдёт хорошо. Никаких накладок!

Последние слова Эрик произнёс с таким нажимом, что Ноэль спросил себя, что ему известно — и что он рассчитывает предпринять, чтобы предотвратить грядущее, когда придёт время.

11

Вечеринку по случаю начала сезона в «Витрине» готовили с бесконечной тщательностью, чтобы произвести как можно больший фурор. И праздник удался. После того, как ежедневные таблоиды перестали писать о грандиозном успехе вечеринки и о тихой трагедии, разыгравшейся на рассвете, о которой большинство присутствовавших в клубе узнали только много времени спустя, за дело взялись еженедельники и ежемесячники. Журналы, якобы специализирующиеся на высокой моде, или светской жизни, или кино, или музыке, или деловых кругах, отправляли туда своих фотографов и репортёров, и каждый из них вернулся к своему редактору с пачкой разноцветных глянцевых фотографий и сюжетом, почти не отличимым от остальных. Деньги, талант, красота, стиль, экзотика, нищета и безумие — всё сошлось вместе в ту сентябрьскую ночь, чтобы доказать — гламур не умер, нет, он живёт — живёт и здравствует в «Витрине».

Наследницы состояний танцевали с бродягами с Кристофер-стрит, сидящими на пособии и едва сводящими концы с концами. Могучие стареющие магнаты из Калифорнии и тонкие до прозрачности британские рок-звёзды с львиными гривами пили и вели светские разговоры с мускулистыми парикмахерами. Известного голливудского плейбоя на рассвете видели выползающим из одной из нижних комнат после трёхчасовой оргии с семнадцатью другими мужчинами и транссексуалом, за которым тот последовал, ничего не подозревая. В одном из салонов на нижнем этаже состоялась сделка на шесть с половиной миллионов долларов между брокерской конторой с Уолл-стрит и немецким банком, заключённая шестерыми партнёрами под кокаин. Пэр Франции, помнящий ещё Карла Великого, расстался в Зеркальном Граде со своим семнадцатилетним бой-френдом, да так по-дружески, что юный сёрфер-пловец на следующий день обнаружил, что стал владельцем одного из домов своего бывшего в Палм-Бич.

В ходе вечеринки было выпито алкоголя примерно на семнадцать тысяч долларов, и ещё как минимум столько же потратили на самые разнообразные наркотики. Обед, поданный наверху для ограниченного круга в двести человек, обошёлся всего в половину этой суммы. Более четырёх сотен гостей успели заняться тем или иным видом секса как минимум с одним партнёром в стенах клуба. Двое ди-джеев, отработавших по две смены с полуночи до полудня, сыграли восемьсот сорок композиций, повторившись — намеренно — только однажды. Двое осветителей — также работавших в две смены — выдали на своих пятисекционных цифровых пультах одиннадцать тысяч триста тринадцать световых комбинаций.

Разумеется, настроения менялись. Двое дизайнеров с Седьмой авеню разорвали своё выгодное пятилетнее партнёрство и были выставлены из клуба после драки за шестнадцатилетнюю потаскушку (известную проститутку с одиннадцати лет, которая, по словам очевидцев, во время их ссоры поправляла макияж перед зеркалом). Другой дизайнер расстался со своей любимой манекенщицей, когда та отключилась, слишком надышавшись этилхлоридом, и выбрал новую звезду для своей весенней коллекции из числа танцовщиц, самозабвенно и с риском для жизни извивавшихся на одной из изогнутых стеклянных стенок. Трое дизайнеров интерьеров — в кои-то веки придя к общему мнению — постановили, что встроенная мебель и промышленные напольные покрытия — это больше «немодно», объявив новым трендом роскошные ткани и возвращение бидермейера.

Пятнадцать человек в тот или иной момент теряли сознание. Четырнадцать из них пришли в себя. Последнего, которого, по-видимому, никто не знал и не желал знать, объявили случайной жертвой. Все остальные, прошедшие сквозь одну из пяти гравированных стеклянных дверей, в конечном счёте вышли обратно, и все они, казалось, провели следующие три дня на телефоне, пересказывая происходившее во всех подробностях и заявляя, что другой такой вечеринки не будет — разумеется, до тех пор, пока «Витрина» не откроется вновь в следующем сезоне.

Хотя дискотека началась только за полночь, двери клуба распахнулись в девять вечера — навстречу гостям, которых Эрик пригласил на ужин в Зеркальный град. Как и гости на вечеринке, они являли собой разнопёрое сборище: продавцы, водители грузовиков и цветочники пили вместе с кинозвёздами, комиками и миллионерами. Официальные костюмы, предписанные приглашением, стирали все различия, а в надлежащий час их можно было сменить на более лёгкие танцевальные наряды.

Возбуждение, предвкушение и чувство принадлежности к числу самых избранных, как электрический разряд, пронзало толпу этих ранних птах, когда они проходили в двери и взлетали на третий этаж, в салон напротив Зеркального града, над всё ещё тёмным танцполом. Эрик переделал этот салон, убрав административный этаж между ним и крышей и проделав в ней дюжину закрытых тонированных стеклом окон, заливающих салон вечерним светом. Джазовый оркестр из шестнадцати инструментов играл неторопливые вариации на тему танцевальных мелодий тридцатых и сороковых, только усиливая иллюзию ночного клуба в саду на крыше, какие пользовались успехом в те времена.

Именно в этом салоне, почти опустевшем после ужина, когда началась дискотека, Алана наконец вырвалась от своих друзей и поклонников и усадила Ноэля на чёрный кожаный диван со скруглёнными углами, налила им по двойной порции «Хеннесси» в пузатые бокалы и завела тот «очень серьёзный разговор», о котором писала в своей записке.