Ноэль помолчал, потом добавил:

— Знаете, что меня больше всего смущает, когда я об этом думаю? Во всех разговорах, которые я слышал, ни слова, ни единого слова не было сказано о порнографии, борделях, проституции, крупных кражах или контрабанде наркотиков.

— А с какой стати им говорить об этом в вашем присутствии? Вы чужак, посторонний. Он по-прежнему вам не доверяет. Это исключительно ваша вина, — решительно заявил Лумис. — Он был бы дураком, если бы думал иначе.

— Я в этом не уверен. В конце концов, я же страхую его во время тренировок. Он должен мне доверять до определенной степени.

— Это не имеет значения.

— Очень даже имеет!

— Я сказал, что не имеет. Так, вернемся к этой тайной организации.

— Я не говорил, что это тайная организация. Это вы сказали.

— Да что с вами, Приманка, вы сегодня не в духе?

— А с вами что такое? Вы всё время искажаете и передёргиваете то, что я говорю. Вы хотите знать правду, или вам нужна только собственная её версия?

Следующие несколько минут протекли в молчании. Ноэль тихо злился.

— Вернемся к финансовым вопросам, — наконец сказал Лумис ровным голосом.

— Просто перестаньте передёргивать мои слова, — вставил Ноэль и продолжил: — Мне там не всё ясно. По словам Аланы, он тесно связан с политическим движением за права геев, выделяет крупные суммы в поддержку законодательных инициатив по достижению равноправия в разных частях страны. Его идея заключается в том, чтобы организовать экономический совет, который бы распоряжался фондами. Насколько мне известно, у них нет никаких прямых связей с какими-либо агрессивными гейскими организациями, о которых пишут в газетах.

— Насколько вам известно? — вклинился Лумис.

— Именно так я и сказал. Ни один из руководителей этих групп не был у Редферна в доме. О них даже никогда не говорили, разве что с критикой. Но конкретные их кампании могут спонсироваться. Судя по всему, Рэдферн не слишком им доверяет.

— Хорошо. Я вас понял. Что это за совет?

— Его хочет учредить Рэдферн. Туда должен войти он сам и ещё около шести человек состоятельных бизнесменов-геев в качестве постоянных членов, а ещё порядка шести человек будут сменяться ежегодно.

— Из Нью-Йорка?

— Отовсюду. Из Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Атланты, Хьюстона, Майами, Вашингтона, Денвера и Нового Орлеана. Из всех городов, где есть большое и состоятельное гей-сообщество. Он будет охватывать всю страну. Они ещё не выбрали себе название. Когда выберут, объявят его прессе. Идея звучит неплохо.

— Им не очень понравится, когда до прессы дойдут слухи, что финансирование поступает из криминальных источников.

— Если Рэдферн так умен, как вы говорите, разве он не сделает всё возможное, чтобы удостовериться, что деньги чистые?

— Может быть, у него не получится и дальше их отмывать.

— У Дорранса получится. Он в этом отношении гений. Он был главным бухгалтером у Рэдферна на протяжении двадцати лет. Именно благодаря ему старик ухитрился сохранить столько денег из тех, что заработал.

— Похоже, эти ребята произвели на вас глубокое впечатление, а, Приманка? Вы бы себя только слышали. Один вундеркинд. Другой гениальный бухгалтер. Третья всемирно известная модель. Четвертая продает по миллиону пластинок в месяц. Даже эта секретная организация кажется вам хорошей идеей: извращенцы, которые управляют страной.

Прежде чем отвечать, Ноэль выдержал длинную паузу. Непоследовательность Лумиса выводила его из себя, но он попытался справиться со своим гневом, чтобы выяснить, почему Рыбак так решительно отказывается слушать ту самую информацию, которую он хотел получить — и, самое важное, получал, — от Ноэля. А главное, чему должен верить Ноэль? Тому, что видел каждый день — хотя, может быть, его восприятие было недостаточно ясным, недостаточно полным; возможно, его искажали его собственные страхи и предрассудки, — или тому, на чём настаивал Рыбак? На этот раз он зашел в тупик и потому сказал:

— Знаете, Лумис, что-то я сыт по горло этими телефонными разговорами. Может, мне вам письмо написать?

— Оставьте свои шуточки. Какие у Рэдферна планы на сегодня?

— Они с Аланой идут на благотворительный бал в «Сент-Реджис».

— А вы?

— У меня сегодня выходной.

— Они звали вас с собой?

— Они меня везде с собой зовут.

— Почему же вы не идете?

— Я же сказал: у меня сегодня выходной.

— В следующий раз, прежде чем принимать такое решение, спросите сначала меня.

— У меня уже были планы.

— Я сказал, в следующий раз спросите меня!

19

Этот разговор испортил Ноэлю остаток утра.

Он решил позвонить Алане, уговорить её пообедать с ним, сходить после обеда в кино, может быть, даже прогуляться в парке. Он был уверен: она сумеет заставить его поверить, что его работа на «Шёпот» не бесполезна, хотя она и не знала, и не могла знать, о его роли. Она сумеет его смягчить, заполнить пустой день.

Он набрал номер, но её не оказалось дома. Окку сообщил, что она на студии. Ноэль позвонил туда. Когда после долгого ожидания она подошла к телефону, голос у неё был запыхавшийся.

— Ноэль, твои снимки просто замечательны! Замечательны! Такое впечатление, что ты позировал всю жизнь! Тебя ждёт удивительная карьера! Ты сможешь зарабатывать деньги сам, и больше не будешь таким враждебным к Эрику из-за того, что тебе приходится от него зависеть.

— Как насчет того, чтобы перекусить со мной?

— Я уже ела. Разве тебя не интересуют фотографии?

— Тогда давай где-нибудь выпьем, когда ты освободишься. Я приеду за тобой.

— Я не знаю, когда мы тут закончим. Брикоффу взбрела в голову какая-то безумная идея, и он запер меня и ещё трех девушек в студии на весь день, пока он не закончит. Ленч нам приносили сюда. Я не знаю, когда мы освободимся. Он сегодня совершенно сумасшедший, — она выдержала достаточно долгую паузу, чтобы Ноэль успел понять, что она говорит серьезно. — Прости, Ноэль. Правда. Может быть, завтра.

— Хорошо, давай завтра, — но ему не удалось скрыть разочарование. Он повесил трубку, не дожидаясь, пока она закончит извиняться.

Час спустя он решил покурить травки, которую Рэнди оставил у него в квартире. Чтобы приятно расслабиться и слегка закайфовать ему потребовалось полкосяка. Он убрал остаток в свой бумажник, решив, что денёк за окном слишком хороший и солнечный, чтобы хандрить в четырех стенах. Внизу он вытащил свой «Атала» из кладовки, стряхнул с него пыль, заехал на ближайшую заправку подкачать шины и покатил в Виллэдж.

Здесь улицы были полны народу: люди гуляли, ходили по магазинам, спешили по каким-то поручениям, или просто болтались без дела, греясь на солнышке. В такие дни, как сегодня, складывалось ощущение, что население Виллэдж — это сплошь безработные или ночные служащие, или те, кому нужно ходить на работу только в дождливые, пасмурные дни. Толпа на Кристофер-стрит собралась словно в пятницу или субботу вечером. Ноэль проехался вдоль тротуара; притормозил и стянул футболку. Он приветствовал тех, кого знал, флиртовал с незнакомцами, нарезал широкие бесцельные круги по середине улицы, играя в салочки с грузовиками и автобусами, потом подкатил на угол, где компания парней курила траву, чтобы поздороваться с ними, — в общем и целом, идеально играл роль горячего сексуального парня, который раскатывает полуголым в солнечный день на своем десятискоростном велике.

Через некоторое время он выбрался на забетонированную прибрежную парковку, а оттуда поднялся на несколько ступеней вверх, к пирсу на Мортон-стрит. С края пирса он мог смотреть на Гудзон: на север вид открывался до самых Палисейдс и моста Джорджа Вашингтона, на юг — до Нью-йоркской бухты и моста Верразано, мимо статуи Свободы. Элегантные океанские лайнеры, огромные грузовые суда дальнего плавания, буксиры, быстроходные катера, патрульные брандеры, течение реки. В воздухе — самолеты всевозможных размеров, от сверхзвуковых лайнеров до юрких «Цессн», полицейские вертолеты, транспортные вертолеты аэропорта, бесчисленные воздушные змеи.