Янушка заворочался, дрогнул рыжими ресницами и сонно сказал: «Пан Петр…

— Тихо, — услышал он мужской, незнакомый голос, — я тут, я тут, мой хороший.

Мальчик открыл глаза и улыбнулся — он был точно такой же, как рассказывала ему матушка, — огромный, рыжеволосый, с голубыми, искрящимися глазами.

— Батюшка, — тихо сказал мальчик, потянувшись к нему. «Батюшка, это вы? Я знаю, мне мама говорила…

Федор обнял его и, прижав к себе, целуя рыжие кудри, глубоко вздохнув, ответил: «Да, Янушка. Все кончилось, сыночек, я тут, я с тобой».

Мальчик взглянул на доску и зачарованно сказал: «Замок…Можно посмотреть, батюшка?».

— Конечно, — Федор снял картину с мольберта, и, устроив сына рядом, слушая его дыхание, улыбнулся: «Я все тебе расскажу, милый. А скоро ты его увидишь».

— Мама, — вдруг подумал мальчик, и Федор, увидев его взгляд, взял ребенка на руки. Мальчик плакал, спрятав лицо у него на плече, а потом, так и не поднимая головы, глухо спросил:

«Батюшка, а вы надолго со мной?»

— Навсегда, — ответил Федор, гладя его по голове. «Навсегда, Янушка».

Эпилог

Новые Холмогоры, август 1614 года

Николас привстал, и, подав руку жене, обернувшись, строго сказал мальчикам: «А ну не раскачиваем шлюпку, сейчас причалим к берегу и там — прыгайте, сколько хотите».

Маленький Питер дернул за руку брата: «Садись!». Джордан вздохнул, и, блеснув хитрыми, темными глазами, сказал: «Вода!»

— Вот сейчас приедем, — Констанца устроила младшего сына на коленях, — я с вас башмаки сниму, и шлепайте, сколько хотите.

Джордан захлопал в ладоши, а Питер, прижавшись к боку матери, взяв ее за руку, сказал:

«Люблю».

Констанца наклонилась, и, поцеловав каштановые локоны, ответила: «Я тоже, милый мой.

Последишь за Джорданом?».

Николас посмотрел на жену и подумал: «Господи, какая же она красавица». Констанца сидела, обняв одной рукой младшего сына, держа за ладошку старшего, рыжие, пышные косы, были сколоты на затылке и прикрыты вязаной, матросской шапкой.

Она вдруг рассмеялась и, бросив взгляд в сторону мужа, одними губами сказала:

«Подожди».

— Очень трудно, — проворчал капитан, работая веслами.

— К папе! — велел Джордан, крутясь в руках матери. «Сейчас, милый, — Николас выпрыгнул в мелкую воду, и протянул руки. Мальчики, — оба, — уместились у него в объятьях и, смеясь, полезли куда-то на шею. Он устроил их на белом песке, и, обернувшись, укоризненно сказал:

«Ну, я бы тебя вынес».

Констанца скинула башмаки, и, засучив холщовые, промокшие брюки до колена, сунув шапку в карман грубой куртки, встряхнула головой. Рыжие косы упали на спину, и она, улыбаясь, сказала: «А я, капитан Кроу, хотела быстрее. Вот лодку — ты можешь вытащить».

Она опустилась на колени, и, сняв с детей обувь, кивнула на серую, прозрачную воду:

«Догоняйте!»

Николас привалился спиной к лодке и подумал: «Высадим Теодора и Майкла в Амстердаме, потом в Лондон зайдем, повидаемся с семьей, и дальше, — на север. К октябрю дойдем до мыса Надежды, там перезимуем, а потом…, - он закрыл глаза и вспомнил белое пространство на карте. «Потом туда. Пока не увидим прямо по курсу Тихий океан».

Он почувствовал горьковатый запах апельсина и жена, присев рядом, пристроив на колене маленькую тетрадь, кивнула на детей: «Твоя очередь, капитан Кроу. А я займусь логарифмами».

Николас взял ее руку и, поцеловав пятнышки от чернил на пальцах, шепнул: «Я люблю тебя.

Они ведь заснут скоро, набегаются, а тут такая глушь…

Тонкие губы улыбнулись: «А я еще, капитан, — Констанца похлопала по кожаному мешку, — взяла галеты, солонину и фляжку водки. Экипажу, она, кстати, нравится».

— Ну, еще бы, — Николас подмигнул ей. «Не зря я в Новых Холмогорах наши запасы пополнил.

Еще и поохотимся перед отплытием».

— Николас! — звонко крикнул Питер. «Смотри!»

— Морская звезда, — сказал он детям, наклонившись, взяв их за руки. «А теперь я попробую вас поймать, так что убегайте!»

Констанца услышала счастливый смех детей, и, положив щеку на тетрадь, посмотрев вдаль, туда, где чуть покачивался на горизонте «Ворон», подумала: «И так будет всегда. Потом дети вырастут, а мы с Николасом купим дом на берегу, и будем сидеть у камина. Ну, не сейчас, — женщина невольно усмехнулась, — лет через сорок. А что Теодор говорил о своем воздушном шаре — зря я ему тогда не поверила. Будет летать, конечно. Только он прав — мы и кораблями еще как следует, управлять не умеем, румпеля и колдерштока недостаточно».

— Мы очень голодные, — жалобно сказал Николас откуда-то сверху, и Констанца, рассмеявшись, закончив писать какую-то формулу, ответила: «Ну, если голодные — то садитесь».

Дети спали в обнимку, укрытые холщовыми куртками. Констанца поворошила плавник в костре, и, прижавшись к мужу, оглянувшись на темный, тихий лес, сказала: «Надо учить мальчиков русскому».

Николас закашлялся: «Это зачем еще?»

— Ты все равно его знаешь, — она положила острый, смуглый подбородок на колено, и взяла руку мужа. — Помнишь же, что Теодор рассказывал о новом царе тут, на Москве. Поверь мне, Николас, скоро эту страну, — Констанца махнула рукой в сторону леса, — будет не узнать.

Может быть, не сейчас, — она задумалась, — не сразу, но потом им понадобятся капитаны, мастера, инженеры…, В общем, — женщина улыбнулась, — работы тут на всех хватит».

— Ну, хорошо, — Николас усмехнулся и притянул ее к себе поближе, — научу, конечно. Впрочем, Джордан, кажется, считать уже умеет, а вот говорить — еще нет.

— Он говорит, — обиженно заметила Констанца. «Просто мало пока. Питер — тот, как я, Джон рассказывал, что я в два года уже бойко болтала».

— До сих пор, — Николас поцеловал ее в губы, — долго, медленно, — не останавливаешься, любовь моя. Иди сюда, — он оглянулся на мальчиков, и стал развязывать шнурки у ворота ее льняной рубашки.

— Не замерзнем? — томно спросила Констанца, и он тихо рассмеялся, целуя ее шею:

«Обещаю, что будет жарко». Она вдруг насторожилась и прислушалась: «Николас, всадники».

Капитан поднялся, и, доставая пистолет, закрывая ее своей спиной, велел: «Если что — сразу садись в лодку, с детьми».

Он посмотрел на невидных лошадей, что выходили на берег, и вдруг рассмеялся:

«Вернулись. И мальчик там, вон, перед Теодором сидит. Буди малышей, сейчас снимемся с якоря».

Федор спрыгнул на землю, и, помогая сыну спуститься, сказал по-польски: «Вон там твой дядя, Николас, он капитан корабля, видишь, в заливе стоит?»

Янушка обернулся, и, открыв рот, восторженно проговорил: «Это море? Я его никогда не видел. Ну, только рисовал».

— Сейчас по нему поплывем, — Федор взял мальчика за руку и Марфа, поманив к себе Волка, вздохнула: «Что, Михайло Данилович, все равно грустишь?»

Мужчина помолчал: «Нет, Марфа Федоровна, что не вернусь я сюда более — я это знал, просто…, - он взял лошадей под уздцы и, наклонившись, сорвал какой-то блеклый, северный цветок.

— Пойдем, — сказала Марфа, положив ему руку на плечо, — лошадей к той деревне отведем, что мы рядом видели, не след их тут оставлять. Она повернулась, и, помахав рукой Николасу, крикнула: «Мы скоро!»

Он шел по узкой тропинке, вдыхая запах трав, смотря на ее стройную спину в старом кафтане. Из-под валяной шапки выбился один бронзовый локон. Марфа вдруг усмехнулась и сказала, все еще идя вперед, переступая через корни сосен: «Ты думаешь, мне сие легко, Михайло Данилович, землю эту покидать?»

Он вытер слезы с лица и, вскинув голову вверх, увидев птицу, что кружилась над лесом, ответил: «Нет, Марфа Федоровна. Нет».

— Пойдем, — Питер дернул Янушку за руку. «Покажу тебе все. Возьми Джордана». Мальчик посмотрел на младшего ребенка — он был смуглый, невысокий, лопоухий, с длинным носом и внимательными темными глазами, и вдруг рассмеялся: «Он на маму вашу похож».

— Угу, — Питер ловко сбежал вниз по трапу. «А я — на папу, ну, Майкла». Янушка помолчал, идя вслед за Питером по корабельному коридору, и тихо сказал: «Я тоже — на папу. А мама моя умерла».