— Помяни меня, заступница, Богородица в молитвах своих, ибо грешен я, — вздохнул юноша и пошел к тяжелым, скрипящим воротам, что медленно открывались перед ним.

Гнедой жеребец с двумя всадниками на нем вихрем пронесся по Красной площади и скрылся в темном чреве Кремля.

Матвей легко соскочил на землю и протянул руку человеку, что сидел сзади него.

— Осторожно только, — шепнул он. «Спят уже все».

— А почему ночью-то? — шепнул его спутник.

— Откель я знаю? — раздраженно спросил Матвей. «Не буду ж я государя спрашивать — отчего да зачем! Пойдем, ждет он».

Иван Васильевич сидел в просторном кресле у окна. Тихо было в опочивальне, даже огни свечей будто бы застыли, не колебало их дыхание воздуха. За окном была просторная, ночная, едва освещенная Москва.

«Вроде и поставишь их на колени, — подумал царь, — нет, поднимают голову. Только страх, страх и ужас — чтобы муж жены боялся, а родитель — дитяти своего. Чтобы как Матвей сегодня, — царь усмехнулся, — «на коленях ползали, ноги целовали. А все почему — потому что сильной руки не пробовали.

Как попробуют, — Иван сцепил длинные пальцы, — так потом от счастья рыдают. Нет, неправ был Иисус — любовью одной ничего не добьешься, любовь — она из страха рождается. Кого боятся, — того и любят. И ломать, ломать их без сожаления, забирать все, что дорого им. Нет пути другого».

В дверь опочивальни легко постучали.

Иван вздохнул, и, встряхнув головой, сам впустил внутрь стоявшего на пороге человека.

— Значит, боярин, ты сам подкупил почившего в бозе Нектария келаря? — Басманов жадно отпил принесенного подручным кваса, не предложив его Башкину.

— Попить дайте, — Матвей Семенович облизал искусанные, распухшие губы. «Жарко тут у вас».

— Вот расскажешь все без утайки, и нальем тебе стаканчик, — рассмеялся окольничий и отодвинул кувшин на край стола. «А что жарко, Матвей Семенович, это ты еще настоящей жары не ведывал, — Басманов выразительно кивнул на горящий в углу подвала очаг.

«Сколько заплатил-то отцу святому?».

— Двадцать рублей, — тихо сказал Башкин, опустив голову.

— Записал, Федор Васильевич?

Вельяминов кивнул и перевернул страницу.

— Ну, с Богом, дальше-то говори, — Басманов потянулся и зевнул. «Устал я с тобой, боярин Матвей, ан нельзя спать — закончим, да и отдохнем тогда».

Окольничий подмигнул Федору, и тот заставил себя улыбнуться в ответ.

— Ну, садись, — Иван Васильевич кивнул человеку на кресло напротив. «Может, испить чего хочешь — вина али воды?»

— Нет, государь, спасибо, — тихо, почти неслышно ответил робкий голос.

— А ты что ж таишься-то от государя своего? — рассмеялся Иван Васильевич, и, быстро протянув руку, — человек даже не успел отшатнуться, сорвал с головы гостя темный, невидный платок.

Черные волосы упали на плечи, лазоревые глаза испуганно заметались по горнице, и Марья Воронцова вся сжалась в кресле, подобрав под себя ноги.

— Ишь ты какая, — протянул Иван. «Матвеева избранница. Давно я хотел с тобой познакомиться».

— И что, как же ты лестницу в монастырь-то передал? — спросил Вельяминов у Башкина.

— Не передавал я, — измученно проговорил боярин. «Нектарий покойный сам сплел, из веревок».

— Вовремя-то опочил отец Нектарий, — Басманов сплюнул на пол подвала. «Хотелось бы мне знать, что бы он на это сказал. Не ты ль виной, Матвей Семенович, тому, что скончался-то келарь, а? — Басманов вытащил из-за пояса кинжал и подпер его рукоятью подбородок Башкина. «Ты в глаза нам с Федором Васильевичем смотри, не увиливай!»

— Да я его после этого и не видел, — ответил Башкин, смотря искоса на лезвие кинжала.

«Дайте хоть голову где преклонить, истомился я!»

— А мы вона с боярином Вельяминовым, думаешь, не истомились? — рассмеялся окольничий.

«Тоже домой хотим, к женам да деткам, однако же, служба царская, она, Матвей, важнее.

Пока ты нам все не расскажешь, — без утайки, — не будет тебе отдыха. Да ты встань, встань, чего расселся-то? Постоишь, — так взбодришься».

Башкин поднялся, качаясь, и уронил голову на грудь.

— Да ты не бойся, Марья, — ласково сказал царь. «Чего дичишься-то? Потолковать я с тобой хотел, женой ты моему любимцу будешь, надо ж мне знать, — хорошую ли себе невесту Матвей выбрал, покорна ль ты ему?»

— Да как же государь, мужу своему не покоряться? — дрожащим голосом сказала Марья. «На то он и муж, в семье голова, как он решит, так и будет».

— Это ты хорошо сказала, боярышня, правильно, — Иван отпил из бокала. «А ежели государь тебе твой что прикажет — что делать будешь? Государю покоришься, али мужу своему?»

— так государь, — он завсегда главнее, — более твердо ответила девушка. «Государь — он над всеми нами, а над ним — Господь лишь един есть».

— Разумная ты девица, Марья, как я посмотрю, — улыбнулся царь. «Правильно Матвей выбрал. То есть ежели я тебе что скажу — так ты, то исполнишь? — Иван медленно протянул руку и погладил гостью по гладкой, бархатной щеке.

— И, значит, ты сам и лодку подогнал под стены монастырские? — Федор, только взглянув на Башкина, сразу же отвел глаза — не мог он смотреть в измученное, бледное лицо боярина.

«И греб сам?»

— Все сам, — глухо ответил Матвей Семенович.

Басманов внезапно поднялся и с треском сдернул с плеч Башкина кафтан, обнажив впалую, узкую, в одной грязной сорочке грудь.

— Да тебя на весла посади, ты через пару взмахов загнешься, — тихо, елейно прошептал окольничий. «Не похоже на то, чтобы ты грести-то умел. Кто в лодке-то был, кроме тебя, а, боярин? И куда та лодочка плыла, а? Ты ответь нам, откройся».

— Дак государь, — Марья отодвинулась от ласкающей ее лицо руки и забилась в самый угол кресла, «исполнить-то я исполню, однако же…

— Ну, — усмехнулся Иван, «раз уж сказала, так слова свои теперь обратно не заберешь, Марья Михайловна».

— А что надобно-то от меня? — осмелев, спросила девушка.

— Встань-ка, — приказал ей царь. «Ты забыла, что ли, куда пришла? Перед кем сидишь?»

Марья испуганно поднялась и склонила черноволосую голову. Не смея поднять глаз, она внезапно почувствовала рядом с собой чужое дыхание. Холодная, безжалостная рука взяла ее сзади за шею и пригнула голову еще ниже.

— Больно, — прохныкала Марья, не смея высвободиться из ровно выкованных из железа пальцев царя.

— Это ты еще истинной боли не ведывала, — Иван резко, — девушка только охнула, — дернул ее голову вверх. Марья увидела его жесткое, сухое лицо — ничего не было в желтоватых глазах царя — ни тепла, ни сожаления.

Он взялся обеими руками за парчовый ворот ее опашеня и с треском разорвал его — до пояса, так что показалась кружевная сорочка, едва прикрывавшая грудь.

Матвей, стоявший за бархатной завесой в углу, было, закрыл глаза, но тут же — увидев, как повернулся в его сторону царь, заставил себя распахнуть их широко — так, чтобы видеть все, что творилось сейчас — с его ведома, и согласия.

— Ну, так ежели ты сам на веслах был, боярин, — пока поверим тебе, — куда ты греб-то, а?

Ты прямо стой, прямо! — Басманов обошел Башкина сзади и ударил его сапогом по икрам.

«Что это у тебя ноги подгибаются? Боишься?»

Федор увидел, как Матвей Семенович, сдерживаясь, прокусил губу, — алая струйка крови испачкала его русую, свалявшуюся бороду.

— Это мы с тобой еще просто так говорим, боярин, — свистящим шепотом сказал ему Басманов. «По-дружески говорим, ну, как если бы мы за столом одним сидели».

Башкин облизал окровавленные губы, но смолчал.

Марья задыхалась, прижатая к кровати телом царя. Она пыталась закричать, но платок, который он ей засунул в рот, мешал ей даже дышать.

— А ну тихо, — Иван чуть приподнялся и с размаха ударил ее по лицу — так, что в голове у Марьи загудело, и глаза наполнились слезами. Царь внимательно — как будто изучая, — посмотрел на нее, и ударил еще раз — посильнее.

— Господь что нам велит, — сказал он наставительно, срывая с Марьи сорочку, — она пыталась сопротивляться, но Иван так выкрутил ей руки, что девушка могла только тихо стонать от боли. «Господь нам велит — ударят тебя по одной щеке, так ты другую подставь. Так что терпи, Марья, ибо это есть воля господня».