Царь тяжело, долго молчал.

— Думал я, — наконец, сказал он, — что у вас Степан Михайлович один такой был бесстрашный.

А ты, Петр, как я посмотрю, тоже ничего не боишься. Здесь моя земля, что хочу, то и творю! — заорал царь.

— Да уж оно и видно, — ядовито заметил Матвей, усмехнувшись.

Царь вдруг сорвал с пальца алмазный перстень и бросил Пете: «Ты уж не держи на меня зла, Петр Михайлович, ошибка с тобой вышла».

Кольцо прокатилось по полу горницы, переворачиваясь, и застыло у ног Воронцова. Тот даже не потянулся поднять его.

— Этих двоих, — царь указал на Машу и Матвея, — в Разбойный приказ. Я следом приеду.

Маша застонала — низко, горько, отбиваясь от стрельцов. «А ну тихо», — приказал царь, перетянув ее плетью по спине.

Матвей внезапно обернулся на пороге и коротко сказал: «Марфа».

Та кивнула, глядя в ореховые глаза брата и, чуть улыбнувшись, проговорила: «Да хранит тебя Господь».

— А эту куда? — спросил начальник караула, глядя на тихо плачущее дитя. Девочка потерла синие глазки и горестно сказала: «Мама! Где мама?»

— В прорубь суньте, и вся недолга, — распорядился царь, и подошел к Пете: «Дай ее сюда».

— Государь, — тихо сказала Марфа, — в монастырь ее отправь, вместе с матерью, зачем грех на душу брать, то ж дитя невинное?».

— Она мне еще советовать будет, — царь посмотрел на все еще кровоточащую щеку Марфы.

«Что ты, Марфа Федоровна, смелая, то, я давно знаю, однако ты место свое помни», — выругался царь.

Марфа стояла, положив руку на живот, чувствуя, как толкается ребенок.

— А если я тебе за жизнь ее, — Вельяминова кивнула на девочку, — в дар кое-что отдам?

— Да что ты мне отдать можешь? — Иван Васильевич рассмеялся. «Мне, государю московскому?».

— Сибирь, — тихо ответила Марфа, глядя прямо в глаза царю.

— Уехали, — Марфа высунулась в окно. «Господи, спасибо тебе!», — перекрестилась она, и, обернувшись, охнула: «Петька, что такое?».

— Ты меня наверх отведи, — попросил муж, опускаясь в кресло. Марфа встала на колени рядом с ним. «Петька, — сказала она, — у тебя и пальцы посинели. Ты дыши, дыши, пожалуйста!».

Она широко распахнула ставни и крикнула: «Федор, Федосья!»

— Батюшка! — застыл на пороге мальчик.

— Отцу помогите в опочивальню подняться, уложите его, я приду сейчас, — распорядилась Марфа, и, накинув шубку, как была, в домашних туфлях, выбежала на двор.

— Марфа Федоровна! — кинулась к ней ключница.

— Приберите тут все, — Марфа указала на трупы стрельцов, — и плотников позови, ворота заделать.

Тот, кого она увидела из окна, в проломе ворот, стоял на другой стороне Воздвиженки.

— Боярыня, — тихо сказал юродивый, — я видел все. Если что надо вам, так я все сделаю.

Марфа наклонилась к его уху и тихо прошептала что-то. Тот кивнул головой и так же тихо ответил: «Опосля вечерни за милостыней зайду». Марфа, оскальзываясь на растоптанном снегу, побежала обратно в усадьбу.

— До пострига пусть тут сидит, — распорядился царь, брезгливо глядя на валяющийся на полу, окровавленный язык. «И десять плетей ей каждый день давайте, бляди этой». Маша Старицкая, выгнувшись от боли, билась на полу.

— А чадо ее что? — спросил палач.

— С ней пусть пребывает, — кивнул царь на Машу, — коли не сдохнет, значит, на то Божья воля.

А теперь к Белому Соколу отведи меня, ино поговорить мне с ним охота, по-дружески, по старой памяти».

Он приехал в Кремль, и сразу прошел в опочивальню к жене. Та расчесывала черные, падавшие ниже бедер волосы. Иван Васильевич грубо выхватил у нее гребень и велел:

«Рубашку сними». Та медленно потянула вверх шелк. Царь нетерпеливо рванул Марью к себе, тонкая ткань затрещала, и он, толкая жену к ложу, усмехнулся: «Ну, цельную ночь сейчас подо мной пролежишь».

Уже потом, повернув ее к себе спиной, он шепнул: «Нашелся твой нареченный, Матвей Федорович, Марья. У Троицкой церкви уж помост зачали строить, а завтра там кол поставят, куда и сядет он. А ты смотреть на это будешь, поняла?».

Нежные, острые лопатки застыли, — ровно камень, и Марья тихо сказала: «На все воля твоя, государь».

— Иди сюда, — Марфа тяжело, придерживая живот, опустилась за стол, на котором были разложены счетные книги.

Федосья устроилась рядом. «Значит, так, — сказала мать, — сама знаешь, мне сейчас с твоим отцом быть надо. Да и, — она на мгновение прервалась, — другие дела у меня есть. Посему пока что ты хозяйством управлять будешь, поэтому слушай меня и не перебивай».

— Матушка, да я не сумею, — ахнула девушка. «Тут дворни одной полсотни человек, да и не знаю я сих дел».

— Значит, узнаешь, — ответила мать. «Перо бери, пиши». Она потерла пальцами виски и сказала: «До рассвета из подмосковной молоко привозят, иные припасы, — надо встать, проверить, — все ли свежее, и с возами передать грамотцу — что тебе на следующую неделю понадобится».

— А что мне понадобится? — открыв рот, спросила Федосья.

— Сие мне неведомо, — ехидно ответила мать, — однако ж семья должна три раза в день трапезовать, и дворня — два раза в день. Постные дни напоминать тебе, или же знаешь?

— Знаю, — покраснев, ответила Федосья.

— Ну вот и садишься каждую субботу с ключницей, она тебе отчет дает — сколько было привезено, сколько на рынке куплено, сколько съедено, и решаешь — чем семью и людей дворовых кормить на неделе. Далее…, - мать вздохнула. «Что там по белью, али одежде — Лизавета тебе поможет, у нее руки из нужного места растут, хоша ей и семи еще нет. За конюшней, али, что по плотницкому делу — тут Федя надзирает, отец его попросил. Я сейчас пойду, отвар сделаю, дашь батюшке опосля обеда. Ложку давай, не больше, что останется, — вылей».

— Хорошо, матушка, — Федосья вдруг расплакалась. «Ну, ну, — сказала Марфа, — утри слезы-то.

И девчонок к отцу приведи, он просил, только скажи им, чтобы не шумели там, пусть тихо играют. Потом на поварню сходи, меня сегодня весь день не будет, присмотри там, чтобы все вовремя готово было. Отцу отнеси, может, хоша немного поест».

— А вы куда, матушка? — робко спросила Федосья.

— В Кремль, — ответила Марфа, вставая.

Она поднялась наверх и, присев рядом с ложем, взяла Петькину руку. Его пальцы были холодными, как камень, и Марфа поежилась.

— Ты все запомнила? — не открывая глаз, спросил муж. «Что я ночью тебе говорил?».

— Да, — тихо ответила Марфа, прижимаясь щекой к его ладони, — все сделаю.

— Хорошо, — темные ресницы чуть дрогнули, и он едва заметно улыбнулся.

— Девочки сейчас придут к тебе, — Марфа положила его руку себе на живот. «И с ним все в порядке, ты лежи, отдыхай».

— Болит, — внезапно пожаловался Петя застывшими губами.

— Нельзя тебе больше ложки сего отвара пить, — проговорила Марфа. «То смерть мгновенная».

Он вдруг усмехнулся — горько. «Может, оно и лучше», — прошептал Петя.

— А ну не смей, — зло сказала жена. «То грех великий, даже не думай об этом».

— Так сколько, Марфа, ты за меня еще дышать будешь? — услышала она слабый голос, и до боли вонзив ногти в ладони, ответила: «Столько, сколько Господь потребует, Петя».

Той ночью, как уехал государь, она проснулась от стона. Приподнявшись с пола, Марфа увидела, как муж пытается сесть. «Больно», — сказал он, сгибаясь. «Очень больно, Марфа».

Она открыла ставни и, закутав его меховым одеялом, устроив удобнее, велела: «Дыши».

Сердце, — она послушала, — билось медленно, иногда совсем замирая. Тогда его губы синели, пальцы сводило судорогой, и он, пытаясь вдохнуть, только хрипел.

Марфа встала на колени рядом с Петей и так простояла всю ночь — прижавшись губами к его губам, заставляя его дышать. Она положила руки на его сердце и, нажимая, добилась того, что оно застучало — верно, и размеренно.

— Ты лежи, — сказала она сейчас, прикоснувшись к его щеке. «Просто лежи. И не волнуйся, я с тобой».

Марфа наклонилась над колыбелью царевича и протянула ему деревянного, полого коня на ручке. Внутри погремушки был насыпан горох, и Митька, тут же вцепившись в игрушку, начал ею трясти. Услышав звуки, он широко, беззубо улыбнулся.