Когда солнце вставало и освещало фотографии, развешанные у Натерсии на стене, она их поочередно разглядывала. Это были открытки, которые ей присылали друзья и бывшие ученики на протяжении долгих лет из разных районов Кабо-Верде, из Африки, Европы и даже Америки. На них были изображены некоторые прекрасные места, в которые Натерсия, скорее всего, никогда не попадет. В таком свете, когда время останавливалось и наполнялось удивительными цветами и формами — синевой неба, различными оттенками серого морских волн, зеленью лесов, позолотой камней, выраставших один за другим в давние времена, белизной снега в горах, краснотой крыш, под покровом которых протекала жизнь стольких людей, — мир казался многообещающим и захватывающим. Тогда Натерсия снова приободрялась: возможно, у девочки все получится, в отличие от нее самой, и она получит удовольствие от этих необыкновенных пейзажей. Она должна была заставить Сан попытаться. Успокоенная, учительница возвращалась в постель и погружалась в короткий сон, который она все еще могла себе позволить до начала уроков. И думала о том, что как бы то ни было, она никогда не выпустит руку Сан из своей, никогда не оставит ее на произвол судьбы, чтобы она в одиночестве шагала навстречу своей судьбе, так, как ей пришлось поступить с Ильдой.

Кроме встреч с доньей Натерсией, Сан ничего особенно не делала в эти месяцы. Она ограничилась тем, что просто позволила времени идти своим ходом, в ожидании работы, которая вытащит ее из этого застоя и, как утверждала учительница, позволит ей вернуться к занятиям, продолжить едва начатый и прерванный обстоятельствами путь к осуществлению своих планов, которые она наметила в жизни. Уже давно деревня перестала быть для Сан единственным местом на Земле, и необходимость оставаться там день за днем, застряв в бездействии, словно парусник в штиль, заставляла девочку ощущать, что она живет взаперти. Рутина повторялась каждый день, были только некоторые бытовые обязанности, которые не приносили ей никаких впечатлений. Конечно, нужно было следить за домом. Ховита передала ей все обязанности, и теперь всего лишь сидела целыми днями в своем кресле-качалке, наблюдая за происходящим вокруг и иногда покрикивая на детей, чтобы как-то навести порядок в их чересчур шумных играх. Между тем Сан убирала ее крохотное жилище, стирала пыль с немногих предметов мебели, тщательно выметала земляной пол до царапин, стелила простыни на кровати, ходила к роднику за водой, чтобы постирать, молола кукурузу, разжигала огонь, готовила кускус, тушила рыбу и овощи, варила горох… Она также занималась огородом, выдирала сорняки, полола, удобряла, подвязывала стебли, обрезала растения, уничтожала паразитов и рвала сухие листья. Еще девочка следила за маленькими детьми, играла с ними, рассказывала им сказки и учила их песням. Она даже научилась плести мелкие косички девочкам, а они иногда вырывались у нее из рук во время долгих причесываний и оставляли ее с расческой в руках и невыносимым приступом смеха, который Сан вынуждена была сдерживать, чтобы дети относились к ней уважением.

По вечерам, когда жара постепенно смягчалась, Сан обычно поднималась к часовне Монте-Пеладу и садилась там почитать. Донья Натерсия дала ей некоторые их тех книг, которые хранила еще со времен своего детства, сказки и легенды в кратком изложении, жития святых и Библию для детей. Довольно долго Сан оставалась там, вдалеке от мира, слушая издалека карканье больших птиц, кружащих вокруг горы и слабый шорох камешков из лавы, которые скатывались по скалам и летели на землю. Солнце постепенно садилось, делая и без того красную землю еще краснее, которая на несколько мгновений как будто отражалась в небе. А девочка медленно читала, стараясь как можно больше растянуть это недолгое время удовольствия, поражаясь несчастной любви Чудовища, сочувствуя святой Геновеве, когда ей пришлось обнаженной скакать на лошади, удивляясь неопалимой купине, или тому, как Бог явился Моисею со своими скрижалями.

Чего она больше не делала, так это не смотрела на море. Она уже не взбиралась на какой-нибудь пригорок и не давала улететь своему воображению к берегам Европы. Сан не хотела себя мучить, представляя то, что теперь ей казалось, наверное, недостижимым. Наблюдать эту бесконечную серую гладь, которая вела к другому миру, такому желанному, означало ворошить чувства, на которых ей не хотелось сосредотачиваться, печали и страхи будущего, которые она предпочла бы отстранить от себя, словно отмахнуться от грязной мошкары, которая разносит заразу. И так Сан садилась спиной к берегу, прислонившись к теплой каменной стене церкви и давая зданию отгородить ее от былой мечты. И читала так, как читают дети, ощущая себя в волшебном месте, где может произойти все, что угодно. Иногда она задавалась вопросом: а будет ли жизнь такой же? Можно ли достичь того, о чем больше всего мечтаешь, только за счет желания? Русалочке пришлось заплатить очень высокую цену за то, чтобы попасть в мир людей, потеряв голос и чувствуя сильную боль в ногах. Элизе тоже пришлось сжечь руки крапивой, чтобы спасти своих братьев, превращенных в лебедей. А оловянный солдатик вместе со своей балериной сгорели в пламени, однако им все же удалось остаться вместе навсегда. Но во всех случаях результат стоил усилий. Сан так же была готова принести себя в жертву, чтобы получить то, чего хотела: да, она сделает все, что угодно, чтобы продолжить учебу и стать врачом. Она не будет спать, будет есть только кукурузу, работать как лошадь, но она добьется своего. Сан прекращала чтение, воодушевленная и довольная, как будто ее с ног до головы обдало свежим и медленным дождем во время невыносимой жары. Тогда она поднималась, чтобы вернуться в Кеймаду. И прежде чем отправиться в путь, Сан бросала взгляд на море, быстрый и немного испуганный. И на какую-то секунду ей казалось, что там, за горизонтом, где море и небо растворялись друг в друге, объединяясь в позолоченном дрожащем движении в последних лучах солнца, можно было разглядеть темную полоску тени, которая, возможно, была тенью Европы.

Именно отец Виргилио нашел работу для Сан. Однажды он явился в дом к Ховите с письмом из Прайи. Оно было от Хоаны, женщины из их деревни, которая много лет назад уехала в столицу. Хоана просила прислать какую-нибудь девушку, которая смогла бы помогать ей в доме, где она работала прислугой. Нужно было убирать и готовить, разумеется, но, что важнее, — присматривать за четырьмя маленькими детьми, родители которых много путешествуют. Хозяйка хотела взять ласковую, аккуратную и смышленую девушку, которая к тому же ходила в школу и могла бы читать детям сказки и помогать им учить первые буквы. Священнику показалось, что Сан соответствует всем требованиям. После краткой переписки через пятнадцать дней Сан отправилась в Таррафаль, чтобы там сесть на корабль, который довезет ее до острова Сантьяго.

Шестьсот эскудо на билет ей одолжила Ховита, с условием, что девочка вернет их с первым жалованьем. Старухе было грустно, хотя она не подавала виду. В последний день она приготовила девочке пирожки и большой кулек фруктов, чтобы Сан могла подкрепиться в дороге. Еще Ховита подарила ей триста эскудо, на случай, если ей что-нибудь понадобится. Как она сказала, эти деньги не нужно было возвращать. Когда она их отдавала Сан на пороге дома, почти устыдившись своей щедрости, Ховита почувствовала укол в сердце, и ее глаза чуть не наполнились слезами: эти монеты, возможно, были последним, что она давала этой девочке, за которой она присматривала с детства, последним разом, когда она протягивала ей руку с чем-то, что сделает ее жизнь немного легче. Еду, тряпку для игр, кусок мыла… А теперь — деньги, взрослый подарок, то, что дают людям, у которых уже своя жизнь и которые отвечают за то, что имеют. Последний благородный жест. Ховита сглотнула, чтобы не расплакаться. Сан ее крепко обняла и крепко поцеловала ее в щеку. Она смогла только прошептать:

— Спасибо. Спасибо за все.

И повернулась, делая вид, что не знает, куда бы пристроить узелок, в который она положила все свои пожитки, три платья, курточку, кое-какое белье и пару туфель. Затем, кусая губы и чувствуя, как лицо намокает от слез, Сан направилась к Фажа, где она попрощается с доньей Натерсией и сядет в грузовичок, который каждое утро спускается в порт Таррафаль. Только что рассвело. На небе было несколько белых облаков, и свет, который проникал сквозь них, становился розовым и словно покрывал все вуалью. А мир как будто раскачивался какое-то время в обманчивой неге, которая заканчивалась, как только солнце жестоко набросится на землю, затачивая острые грани каждой скалы, заставляя гореть пыль, которая будет обжигать ноги, как раскаленные угли, заставляя птиц замолчать и спрятаться среди ветвей плодовых деревьев в садах, подталкивая выносливых ящериц, страдающих от жары, искать хотя бы какого-то укрытия в тени, вынуждая каждое существо вести ожесточенную борьбу за выживание.