Я увидел этих двух сестричек из Квебека. Парень, они были красавицы: одна светловолосая, другая с темными волосами, острые маленькие подбородки и черные глаза. Словно пара куколок. Секс-куколок. Они не про мою честь, я это знал, я хочу сказать, что не было смысла даже пытаться, хотя одна из них, должен сказать, временами мне улыбалась. Я думал, что ей ибо жаль меня, либо она думает, что я действительно интересный парень, потому что никогда не говорил с ней Кто может знать? Может быть, она просто была такая милая. Я повернулся, чтобы посмотреть на ансамбль. Барабанщик действительно хорошо работал вагами, просто класс, он знал, что я на него смотрю, и всякий раз поднимал голову и кивал мне. В этих маленьких круглых черных очках и в ковбойских сапогах он был одним из самых классных парней, которых я когда-либо видел. Я хочу сказать, у него было все. Но я не хотел, чтобы он подумал, что будет стараться весь вечер исключительно для меня, так что через некоторое время я пересек танцплощадку и пошел наверх.

Отсюда я мог видеть танцующих девушек. Ничто не сравнится с девушкой, которая танцует по-настоящему. Это словно смотреть на Бога. Сверху можно смотреть, смотреть и смотреть без страха, что кто-то тебя застукает или поймет, что ты об этом думаешь. Запах танцующих тел поднимался вверх от жары, и с ним поднимался дым и цветной свет. Я гадал, что эти девушки делают со своими пропотевшими рубашками и бельем, когда возвращаются домой. Бросают все это на кровать или швыряют в стирку? Иногда мне хотелось забрать их пропотевшие одежки домой и немножко подержать в своей комнате. Одна только мысль об этом обдавала меня жаром. Мне пришлось отступить назад и сделать глубокий вдох. Иначе я бы прыгнул с балкона.

Я заметил одну из девушек из Французской Канады, темноволосую. Она стояла у перил, и я вежливо с ней поздоровался. И поскольку она не напустила на меня копов, я остановился на секунду спросить, как ей тут.

Прекрасно, сказала она, наклонила голову и глотнула колы. Я почувствовал себя вроде как больным, такая она была красавица. Она спросил меня, как дела, и я начал было говорить ей, я хочу сказать, я попытался сообщить ей, что все в порядке, но это прозвучало не очень интересно. Я испугался, что она смоется, так что сказал, что у меня небольшая проблема, мои родители уехали на уик-энд, и я устроил грандиозную вечеринку, и теперь мой дом похож на бедлам, повсюду пятна на ковре, и я, похоже, попал в беду.

– Что за пятна? – спросила она.

– О, ты знаешь, – напустил я таинственности, подразумевая, что была большая траханая оргия, и теперь по всему дому разноцветные пятна. Я не мог заткнуться. И самое забавное, она вроде бы меня слушала и делала предположения, вы понимаете, как очистить ковер, добавить что – то, я забыл что, что – то в холодную воду, взять губку… но на самом деле, пока я болтал, у меня было это чувство, оно просто вцепилось в меня, что, может быть, я веду себя как большая жирная змея, или что я самый большой траханый врун в истории человечества.

– Думаю, кроме того, у одной из них были эти дела, – сказал я, совершенно входя в роль.

– Ты хочешь сказать, что их было больше чем одна?

– Это же была первая ночь, – сказал я.

И даже после этого она не ушла. Вернулся ансамбль, и мы продолжали болтать, понимаете, как теперь вычистить мой дом, и все становилось безумно сложным. Наконец зазвучала медленная песня. Я перегнулся через перила и сказал, только представьте:

– Хорошая песенка.

Классно, да?

И она ответила:

– Да.

Потом я сказал:

– Хорошо потанцевать под такую музыку.

– Да, – сказала она.

– Но я не люблю приглашать девушек на танец. Мой намек был очевиден.

Она сделала последний маленький глоток и поставила стакан на пол у перил.

– Я потанцую с тобой, – сказала она.

Так что мы спустились вниз по ступенькам и вышли на танцплощадку, и она положила руку мне на плечо, а я положил руку ей на спину, я мог чувствовать пот, просочившийся сквозь ее рубашку, и запах ее духов, это не были какие-то классные духи, вроде какие-то дешевенькие, как сказала бы моя мама, но мне он все равно понравился.

И когда танец закончился, она чуть-чуть отступила назад, словно бы собиралась сказать мне, что ей нужно пойти найти сестру, вы понимаете, но мне не хотелось, чтобы все кончилось так, чтобы она бросила меня посреди танцев, учитывая, что она немного узнала меня. Так что по-настоящему быстро, прежде чем она успела что-то сказать, я произнес: «Благодарю за танец» – и потом крутанулся и отошел. Я хочу сказать, может быть, я выглядел как сумасшедший, но мне не хотелось чувствовать себя лузером. Не в тот момент, когда все пошло так хорошо. Пусть немножко помучается догадками, думал я. Потому что это вечно парни мучаются догадками. Кроме того, теперь, когда она увидит меня в следующую субботу, она будет знать, что я в порядке и что это классно сказать мне «привет». В общем, я не собирался вцепляться в нее как траханая минога на весь остаток вечера.

Я поспешил наружу. По патио слонялся Харпер.

– Давай смываться, – сказал я.

Но он ответил:

– Нет, пока нет.

Мы немного постояли там, ворча на публику. Я убедился, что мне не стоит возвращаться внутрь. Это был довольно хороший способ проститься, и мне не хотелось разбавлять его чем-то другим.

Через некоторое время Харпер огляделся, облизал губы и сказал:

– Ну что ж, может быть, нам стоит сделать что-то вроде oubliez la, [4]– что было его способом сказать «пошли».

Когда мы приплыли к пристани и привязали лодку, было приблизительно полдвенадцатого. Харпер вроде бы посмеивался над тем, какой дерьмовый вечерок это оказался, а я говорил, ну, какого черта. Потом мы оба вышли из лодочного домика. Прошли по болоту, луна над нами была желтая и круглая, потом под звездами по полю и двинулись к дому. В гостиной горел свет, нам видно было с поля, и от этого местечко выглядело таким уютным. Просто чтобы разволновать себя, я представил, что я – путник, что я не знаю людей, живущих в доме, просто вроде как бреду здесь, в самой середине ничего. И вы знаете, что бы я сделал? Стал бы я стучать в чью-то дверь или продолжил бы путь в город? Я настолько погрузился в мысли о том, каким одиноким бы я был здесь, что едва не выпрыгнул из штанов, когда Харпер заговорил со мной.

– Ты заметил, что старушка схоронила все ружья? – сказал он, сунув в рот травинку.

Я уставился на него.

– Что?

– Спрятала все ружья в подвале.

– Ради чего?

– Доктор сказал ей это сделать.

– Чей доктор?

– Доктор старика.

– Господи Иисусе.

– Здорово, да?

– И где она их прячет?

– Под лестницей, маленькое местечко в задней части дома, все записанное мышами. Между прочим, предполагается, что ты об этом не знаешь. Это секрет.

– Что он сказал?

– Сказал, что собирается застрелиться.

– Правда?

– Он был в траханом состоянии, я думаю.

– Доктор был в траханом состоянии?

– Нет, старик был в траханом состоянии, когда сказал маме, и она сказала доктору. Ради Христа, Саймон, ты что, не можешь следить за мыслью?

– Ты думаешь, он действительно бы это сделал?

– Ни фига. Должен быть настоящий повод, чтобы сунуть пушку себе в рот.

– Полагаю, ты прав.

– Твой голос звучит чересчур разочарованно, Саймон. Не забудь, что он – твой отец.

– Может, ты считаешь, что нужно запирать дверь в подвал? Или нарисовать круг в спальне, чтобы он никогда больше не спустился вниз?

Харпер в изумлении расхохотался.

– Отличная речь, Саймон. Ты говоришь как настоящий псих. Член этой семьи, я имею в виду. Иногда я думаю, что они перепутали ребенка в роддоме. Все здесь кажутся такими воинственными.Не думаю, что стану счастливым, пока мне не исполнится пятьдесят. Я всегда так думал. Даже когда был мальчишкой. – На мгновение он замолчал. – Интересно, почему Анни Кинсайд сегодня не было?