Оскар взял из моих рук свечу и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Казалось, он куда-то торопится. Наш осмотр остальной части дома получился поверхностным. На каждом этаже имелось по две комнаты, а также туалет, гардеробная под лестницей, буфетная и умывальная по соседству с кухней. Оскар открывал двери в каждое помещение, приподнимал свечу и бормотал:

— Здесь ничего нет. — Или что-то в таком же роде и шел дальше.

Мне показалось, что дом выглядит так же, как во время нашего предыдущего визита: пустой, нежилой и почти полностью голый.

— Когда здесь проходили встречи клуба Беллотти, мебели тоже не было? — спросил я, когда мы шли от кухни к входной двери.

— Да, — ответил Оскар. — Беллотти — бродячий комедиант, он возит костюмы и все необходимое с собой. Когда ты арендуешь комнату в таком доме, все происходит примерно так стол и стул, голая тумбочка, чайник на кухне и больше ничего. Когда я приходил в дом в августе, он выглядел так же… вот только… только… — Мы стояли в коридоре, у основания лестницы. Внезапно Оскар возбужденно взмахнул руками. — Браво, Роберт! — вскричал он, и я с недоумением на него посмотрел. — Вот только здесь стоял высокий деревянный сундук. — Мой друг указал на стену у лестницы.

— Вы уверены?

— Да, — сказал Оскар, с трудом опускаясь на колени, чтобы осмотреть половицы. — На полу не осталось царапин, но сундук тут стоял, я уверен…

— Уверены?

— А куда еще я мог бы положить шляпу и трость? Ведь я не стал бы бросать их на пол? — Он поднялся на ноги, опираясь на мою руку. — Благодарю вас, Роберт, благодарю! Вы сумели отпереть еще одни врата на нашем пути.

— Неужели? — Я рассмеялся.

— Да, мой друг. Доктор Ватсон не мог бы сделать большего. Задав вопрос о мебели, которой теперь нет, вы напомнили мне о предмете, который здесь был. Когда я вошел в дом в тот день, я быстро прошел мимо экономки, но перед тем, как подняться по лестнице, машинально снял шляпу и положил на сундук вместе с тростью. Я оставил их на деревянном сундуке, в котором в дом доставили персидские ковры, свечи и другие атрибуты, а потом унесли тело несчастного Билли! Я салютую вашему гению, Роберт! Я должен вознаградить его чаем с кексами в «Савое», или даже рейнвейном с сельтерской. Сколько сейчас времени?

К тому моменту, когда мы добрались до отеля «Савой» и нам подали чай с кексами, крампетами [83], тостами с анчоусами и, разумеется, рейнвейном и сельтерской, было начало шестого. По дороге Оскар остановил кэб у цветочного киоска возле «Чаринг-Кросс» и купил нам в петлицу по бутоньерке — камелии в обрамлении зеленого папоротника.

— По-настоящему удачно оформленная петлица есть единственное, что связывает Искусство и Природу, — заметил я, когда мы садились в кэб. — Джентльмен должен быть либо произведением искусства, либо носить произведение искусства.

— Кто это сказал? — спросил Оскар.

— Вы, — ответил я. — И вам это прекрасно известно.

— Неужели? — переспросил он, нахмурив лоб. — Может быть, Уистлер?.. Да, скорее всего, именно он автор этой фразы.

Оскар был в великолепной форме.

— Никаких пирожных, Чезаре! Мы проголодались и решили соблюдать строжайшую диету! — сказал Оскар, когда мы пили чай за его любимым столиком в «Савое». Здесь он чувствовал себя, словно рыба в воде. — Сегодня мы заметно продвинулись вперед. Роберт, — заявил он, стирая масло с подбородка. Оскар обладал безупречными манерами, но был не самым аккуратным едоком. — И очень скоро, — уверенно добавил он, — мы добьемся большего.

Я задумался над его словами — что он имел в виду, говоря: «мы добьемся большего»?

— Вы поверили Беллотти, когда он сказал, что карлик его сын? — спросил я.

Оскар ответил не сразу.

— Да, — задумчиво проговорил он, опуская салфетку. — Я ему поверил. Он поразил меня, но я верю Беллотти. У него нет причин лгать.

— Я ему не верю, — заявил я.

— А я знаю, что это правда, и что карлик посещает женскую психиатрическую больницу в Рочестере по вторникам. Джимми и еще один из моих шпионов проследили за ним.

— Я все равно не верю Беллотти, — упрямо повторил я. — И он мне не нравится.

— Разве он может кому-то нравиться? — улыбнулся Оскар. — А как вам каноник Куртни и его приятели?

— Они мне симпатичны.

— Я рад, что вы разделяете мои вкусы. Реальная жизнь человека часто не имеет ничего общего с той жизнью, которую он ведет, — воображаемая жизнь, или мечты о ней, недостижимые мечты. Внутри этого необычного клуба каноник Куртни и его занятные спутники наделены особой свободой и живут так, как им хочется. Между двенадцатью и четырьмя часами они становятся самими собой. Они оживают, и я им завидую.

— Как вы считаете, может ли кто-то из них быть убийцей? — спросил я.

— Вы имеете в виду Астона Апторпа?

— Да, — сказал я. — Он любил Билли Вуда, но Билли Вуд полюбил кого-то другого…

Оскар задумчиво посмотрел на свой кекс.

— Говорят, что каждый, кто на свете жил, любимых убивал… [84]У него был мотив, тут вы правы. И имелась возможность.

— Однако все они утверждают, что никто не выходил из комнаты, значит, у Апторпа есть алиби.

— Скажите-ка мне, сегодня, когда мы с ними разговаривали, все они находились в комнате?

— Думаю, да. Разве нет?

— Нет. Апторп дважды выходил облегчиться. И Беллотти. Стоук Талмейдж вышел один раз. Однако вы ничего не заметили. Если же и обратили на это внимание, то решили — и правильно, — что они следовали зову природы, и сразу забыли о том, что они отлучались. Апторп, как и любой из них, тридцать первого августа мог на несколько минут покинуть комнату и не привлечь к себе никакого внимания. Вполне достаточно времени, чтобы пересечь улицу и совершить убийство, так мне кажется.

Однако я не почувствовал убежденности в его голосе.

— Расскажите мне о человеке, который там не присутствовал, — попросил я.

— О Дрейтоне Сент-Леонарде?

— Вы знакомы?

— Нет.

— Но вам известно его имя.

— Я догадался о том, как его зовут, — сказал Оскар.

— Вы догадались?

— Это было совсем не сложно. Астон Апторп, Астон Тирролд, Саттон Куртни, Беррик Прийор, Стоук Талмейдж… Дрейтон Сент-Леонард. Это названия деревень в Оксфордшире, вероятно, в приходе, где «каноник Куртни» возглавлял католическую школу до того, как его лишили духовного сана. И не нужно удивляться, Роберт. Nom de guerre [85]не делает из человека преступника. Настоящее имя Генри Ирвинга — Джон Бродрибб.

Глава 19

27 января 1890 года

«Настроения быстро меняются, — любил повторять Оскар. — В этом их главная прелесть».

Конечно, расслабленное настроение, в котором я оставил моего друга после чая, выпитого нами в «Савое» во вторник днем, полностью испарилось, когда мы с ним сели в поезд, отправлявшийся в Бродстэрс в четверг, в девять утра. Оскар устроился в углу вагона первого класса, закутавшись в пальто и подняв каракулевый воротник до самых ушей, и печально смотрел на мутные дождевые капли, которые одна за одной стекали друг за другом по грязному стеклу.

— Здесь неуютно, Роберт, — пробормотал Оскар. — Очень неуютно.

Я слишком поздно понял, в чем проблема. Оскар забыл захватить с собой сигареты. У меня их тоже не было, а поезд уже тронулся.

— На платформе в Тонбридже есть табачный киоск, — сказал я.

— Тонбридж! — Оскар вздохнул. — До него целый час езды. Это длиннее, чем «Распятие» Стейнера! [86]И так же мучительно. Я очень устал.

По мере того как наш поезд медленно тащился по пригородам южного Лондона, Оскар все громче барабанил ногтями по металлической пепельнице, прикрепленной к двери вагона.

— Переключите мое внимание, Роберт! — потребовал он. — Отвлеките, расскажите о своем разводе.