- А как насчет пирога? Мы бы могли разрисовать этот резервуар так, чтобы он стал похож на пирог Аммы. Ей бы это понравилось.

- Я таких не видел. Но на одной из маминых открыток была башня, выглядевшая как початок кукурузы.

- Я бы все равно выбрала тот дом, — Лена посмотрела в небо, в котором не было ни облачка.

- Меня бы и попкорн с кетчупом устроили бы, если бы ты была там.

Она взяла меня за руку, и какое-то время мы так и сидели на краю белой водонапорной башни Саммервилля, разглядывая округ Гатлина, словно это был игрушечный город, населенный игрушечными людьми. Такой же маленький, как мамина картонная модель города, которую мы ставили под рождественскую елку.

Как у таких маленьких людей вообще могут быть проблемы?

- Эй, я принес тебе кое-что.

Она выпрямилась и уставилась на меня во все глаза, как маленький ребенок.

- Что это?

Я посмотрел вниз через край водонапорной башни.

- Может, стоит подождать, чтобы мы не свалились отсюда и не разбились насмерть?

- Мы не умрем. Не будь таким трусишкой.

Я засунул руку в задний карман моих брюк. То, что там лежало, не было чем-то особенным. Но я надеялся, что это сможет помочь ей снова обрести себя. Я достал крохотный маркер Шарпи с колечком.

- Видишь? Как раз подходит для твоего ожерелья, — стараясь не упасть, я дотянулся до ожерелья Лены, которое она никогда не снимала. Это был набор талисманов, каждый из которых что-то для нее значил: сплющенный пенни из автомата в Синеплексе, куда мы ходили в наше первое свидание; серебряная луна, которую подарил ей Мэйкон в ночь зимнего бала; пуговица от жилетки, которая была на ней в ту дождливую ночь. Это были воспоминания Лены, и она всегда носила их с собой, как будто могла потерять их где-то и лишиться единственных доказательств своих кратких моментов абсолютного счастья.

Я прицепил Шарпи на цепочку.

- Теперь ты сможешь писать когда угодно.

- Даже на потолках? — она посмотрела на меня и улыбнулась одним уголком губ, немного грустно.

- Даже на водонапорных башнях.

- Мне нравится, — тихо сказала она, снимая колпачок с Шарпи.

Прежде, чем я успел что-либо сообразить, она нарисовала сердце. Черные чернила на белой поверхности; сердце, скрытое на самой вершине Саммервильской водонапорной башни.

Одну секунду я был счастлив, а потом пришло чувство, будто я падаю с башни вниз головой, потому что она думала не о нас. Она думала о своем следующем дне рождения, о Семнадцатой Луне. Она уже начала обратный отсчет. В середине сердца она написала не наши имена, она написала число.

Глава пятая

Шестнадцатое мая. Звонок

Я не спрашивал ее, что она написала на крыше водонапорной башни, но я не забыл об этом. Как я мог забыть, когда все, через что мы прошли в прошлом году, было, по сути, обратным отсчетом к неизбежному? Когда я, наконец, спросил ее, почему она написала эту цифру, и к чему ведет этот отсчет, она мне не ответила. И мне показалось, что она сама не знает. И эта неизвестность была куда хуже, чем ожидаемый финал.

С тех пор прошло две недели, но Лена, насколько я мог судить, больше не сделала ни одной записи в своем блокноте. Она носила маленький Шарпи на своем ожерелье, но выглядел он таким же новым, как в тот день, когда я купил его в Стоп энд Стил. Странно было видеть, что она больше не пишет ни на своих руках, ни на поношенных кедах, которые она нечасто надевала в последнее время, вместо них она опять стала носить старые побитые черные ботинки. Ее прическа тоже изменилась. Теперь волосы почти всегда были стянуты назад, как будто так она хотела вытянуть из них всю магию.

Мы сидели на крыльце, все было как в тот раз, когда Лена сказала мне, что она волшебница — секрет, который она не открывала до этого ни единому смертному. Я пытался заставить себя читать книгу «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», Лена же сосредоточенно смотрела в страницы своего блокнота, как будто бы в тонких голубых линиях скрывалось решение всех ее проблем.

Когда я не смотрел на Лену, я смотрел на дорогу вниз по улице. Сегодня папа возвращался домой. С тех пор как тетя пристроила его в Синие горизонты, мы с Аммой каждую неделю навещали его в день посещений. И хотя он еще не стал тем самым прежним собой, я признавал, что он снова ведет себя как нормальный человек. Но я все еще нервничал.

- Приехали, — позади нас хлопнула дверь-ширма, и на крыльце появилась Амма в своем рабочем фартуке, который она предпочитала больше обычных, особенно в такие дни, как этот. Она потирала золотой амулет, висящий у нее на шее.

Я посмотрел на дорогу, по ней ехал Билли Ватсон на велосипеде. Лена немного наклонилась вперед, чтобы лучше видеть.

Я не вижу машины.

Я тоже их не видел, но я знал, что они появятся через пять секунд. Амма была щепетильна, особенно в том, что касалось ее способностей Провидицы, она бы не сказала, что они едут, если бы не была уверена, что они вот-вот появятся.

Скоро будут.

Стоило сказать, как белый Кадиллак моей тети вывернул на Хлопковый поворот. У тети Кэролайн были опущены все окна — она это называла круговым кондиционером, и я видел, как она машет нам еще в начале квартала. Я встал, когда Амма пихнула меня локтем, спускаясь мимо меня вниз:

— Давай, вставай. Твой папочка заслуживает должного приема, — что в переводе означало «оторви свою задницу и шагай к машине, Итан Уэйт».

Я глубоко вздохнул.

— С тобой все в порядке? — спросила Лена, ее глаза цвета лесного ореха заблестели на солнце.

Да.Я соврал. Она, очевидно, это поняла, но промолчала. Я взял ее за руку. Она была холодной, как и всегда в последнее время, и привычный разряд тока ощущался скорее, как прикосновение обжигающего холода.

- Митчелл Уэйт. Только не говори мне, что ел еще какие-то пироги, кроме моих, потому как выглядишь ты так, будто свалился в чан с выпечкой и не смог оттуда выбраться.

Мой отец взглянул на нее понимающим взглядом, Амма воспитала его, и он понимал, что в таком ее поддразнивании скрыто больше любви, чем в любом объятии.

Пока Амма сюсюкала с отцом, как с десятилетним ребенком, я стоял в стороне. Они с тетей болтали друг с другом, как будто все трое вернулись с привычной поездки по магазинам. Отец слабо мне улыбнулся, он также улыбался мне, когда мы приезжали к нему в Синие горизонты. Улыбка говорила: «Я уже не сумасшедший, мне просто стыдно». На нем была одета его старая университетская футболка и джинсы, из-за чего он выглядел моложе, чем я его помнил. Не считая, правда, морщинок вокруг глаз, которые стали заметнее, когда он обнял меня в неловком объятии:

— Как ты?

Мой ответ застрял где-то в горле, и я кашлянул.

— Хорошо.

Он взглянул наверх, на Лену:

— Рад снова тебя видеть, Лена. Я сожалею по поводу твоего дяди, — это была та самая сидящая в подкорке благовоспитанность Юга. Даже в такой неловкий момент для него самого, отец должен был выразить свои соболезнования о смерти Мэйкона.

Лена попыталась улыбнуться, но по виду ей было так же неуютно, как мне.

— Спасибо, сэр.

— Итан, иди сюда и обними свою любимую тетушку, — тетя Кэролайн протянула ко мне руки. Я и сам хотел обнять ее покрепче и дать ей возможность вышибить из меня дух в смертельном объятии.

— Пошли в дом, — Амма махнула моему отцу с верхней ступени. — Я сделала пирог с кока-колой и пожарила цыпленка. Если мы не поторопимся, цыпленок додумается, как удрать домой.

Тетя Каролайн, подхватив отца под руку, повела его вверх по ступенькам. У нее были такие же каштановые волосы и такая же миниатюрная фигура, как у моей мамы, и на долю секунды мне показалось, что это мои родители опять идут домой вместе, поднимаются на крыльцо и заходят во владения Уэйтов.