Она открыла глаза, вокруг было темно. Пахло сырым деревом — наверное, от стен. Она выпрямилась. Последнее, что ей запомнилось, это две руки, которые схватили ее и засунули в мешок. Видимо, ее ударили по голове, но точно она вспомнить не могла. Она ощупала дощатые стены — по всей видимости, ее бросили в чулан. Снаружи ревела буря, где-то журчала вода. Наверное, это римский канал. Или река? Где она? Окна нет, но дверь-то должна быть…

Глаза медленно привыкали к темноте. Вон щель в потолке, через нее светит луна. Софи посмотрела наверх, и ей стало легче. Она прислушалась Ничего, кроме журчания воды.

Значит, ждать, ждать и ждать, пока он не придет. Наверняка он сейчас сидит в своем схолариуме. Но когда-нибудь же явится на нее посмотреть. Не бросит же ее здесь, чтобы она умерла от голода и жажды? Неужели он лишит ее жизни так же хладнокровно, как лишил жизни Касалла? Она была на правильном пути, но теперь он вывел ее из игры, чтобы спасти свою жалкую плоть…

Раздались приближающиеся шаги. Значит, он все-таки пришел. Решил посмотреть, жива ли она еще. Софи забилась в угол и сделала вид, что спит. На двери, которую в темноте она не заметила, загрохотала щеколда, потом заскрипели засовы, и в помещение проник свет.

Она приоткрыла глаза и разглядела факел, который ветер чуть не затушил, заметила она и странную фигуру, увидела, как дверь закрывают изнутри, и это заставило ее затаить дыхание. Ей с ним не справиться! Она видела его руки: сильные, крепкие. Такой человек может обладать медвежьей силой…

Свет передвинулся в ее сторону, она якобы с трудом открыла глаза. Нужно на него посмотреть. На его лице сияла улыбка, по-девичьи мягкая. Волосы он связал на затылке. Стройное тело с хорошими пропорциями, но словно принадлежащее ребенку. При определенных обстоятельствах этот карлик мог бы стать актером, жонглировал бы шариками или водил медведя. Но он какими-то неведомыми ей путями попал к клирикам и получил хорошее теологическое образование.

— Значит, ты не спишь… Давай решать, как же нам с тобой быть. Я мог бы тебя утопить, как котенка. Или убить одним ударом, как Касалла, а потом бы загадал магистру Штайнеру симпатичненькую загадку, как тебе это?

Она поплотнее закуталась в плащ. Если он понял, что она женщина, то теперь уже ничего не исправишь. В противном случае можно изобразить раскаявшегося студента…

Похоже, он и сам не знал, как поступить, просто стоял с факелом в руке и смотрел на нее.

— Я не бессердечный убийца, — пробормотал он, — но от этого не легче. Тебе следовало держать рот на замке. Что тебе известно? Что ты наболтал Штайнеру?

Она решила вести себя помягче. Вдруг он обидчивый. Многие уродцы, как и другие униженные люди, легко обижаются, потому что не похожи на остальных. Может быть, ему нужно сочувствие, доброта и нежность… Возможно, ей удастся растопить лед, сковавший его сердце.

— Вы же сами сделали все возможное, чтобы вас узнали. Почему вы не молчали, а загадывали загадки? В глубине души вам хотелось, чтобы вас узнали, так ведь?

Он удивился. Он явно не был готов к тому, что его заставят взглянуть на себя со стороны. Да, следует признать, что студент прав. Он кивнул.

— Это долгая история. Но я до сих пор не получил ответа.

— На эту мысль меня натолкнуло упоминание о квадривиуме. Намек на величины. Маленький убивает большого. А потом вы тайно пробирались по схолариуму, а мне ничего не было видно. Но ведь кто-то должен был там ходить, ведь шаги-то было слышно. В рефекториуме есть раздаточное отверстие, ведущее на кухню, которая была закрыта. Только маленький человек, ребенок или карлик, мог через него пролезть и таким образом исчезнуть. Это были вы, так ведь?

— Да, это был я. Я как раз собирался написать ответ магистру Штайнеру, но увидел, как ты крадешься. Ты разрушил мои планы. Что бы там ни было, все есть как оно есть, а мне нужно найти приемлемое решение. Решение, которое устроит нас обоих.

Он изучающе посмотрел на нее. Он не заметил, что она женщина? Наверное, вывалил ее из мешка, как кучу камней, и даже не прикоснулся. А надзиратель ему помогал? Сам он слишком для этого мелок, разве что у него сила великана.

— Вы не собираетесь меня убивать? — спросила она тихо. — Я ведь могу вас уничтожить.

Он улыбнулся ангельской улыбкой:

— В этом городе каждый может уничтожить каждого. Разве ты не знаешь, что Кёльн просто нашпигован тайнами? Здесь каждый одной ногой уже на эшафоте, и сами держащие в руках топор ничуть не лучше обвиняемых. Только выдай меня, маленький студент, и тогда в мире станет одной проклятой душой меньше. Но и твоя душа немногого стоит. Души, они вообще всего-навсего маленькие звездочки на небе мечутся и не могут найти покоя. Что случится, если их погасить? Но давай рассуждать. В нашем мире существует всего один способ защититься. Нужно устроить так, чтобы другой стал участником твоей тайны, нужно сделать его сообщником, и тогда на нем окажется та же самая вина, что и на тебе. По-моему, это неплохое решение, тебе не кажется?

Он улыбался. Свет падал на его мягкие волосы и на красивое бледное лицо. Откуда у такого недомерка лицо ангела?

Он приблизился к ней и протянул руку:

— Вставай, давай-ка прямо сейчас и начнем посвящать тебя в тайны моего искусства.

Она встала. Он прошел вперед и открыл дверь, но если раньше она думала, что эта дверь ведет на улицу, то теперь увидела, что чулан выходит в еще одно помещение. Ей в нос сразу же ударил резкий запах каких-то смесей.

Теперь она знала, куда попала. Они в пустом доме позади схолариума. Значит, именно сюда ходит карлик, когда студенты спят. Но чем он здесь занимается? На низком столике стояли разные приборы, дистиллятор, бутылки, тигель и кружки. Де Сверте сделал еще несколько шагов, вставил факел в держатель на стене и дополнительно зажег масляную лампу.

— Садись. Знаешь, что это такое?

— Вы алхимик? Вы ищете философский камень?

Де Сверте снова засмеялся:

— С помощью которого царь Мидас превращает в золото все подряд. Прекрасная идея. Да, я занимаюсь алхимией, самой дерзкой из всех наук Ты честолюбив? Я имею в виду, ты хочешь добиться большего, чем просто магистр artes liberates? Может быть, ты мечтаешь стать профессором юриспруденции?

— Нет.

— Тогда твое место здесь. Будешь мне ассистировать и тем самым свяжешь себя по рукам и ногам. Днем можешь спокойно учиться дальше, изучая, что именно сказали про алхимию Альбертус Магнус, Бэкон или Аристотель, вдруг пригодится. А по ночам будешь помогать мне, станешь моим сообщником, тогда уж деваться тебе некуда. А пока сними с бульона пену.

Софи подошла ближе и зажала нос. На одной из печей стоял горшок в котором бурлила гнойно-желтая слизь. Де Сверте протянул ей ложку, Софи подчерпнула серную пену и переложила ее в другой горшок Де Сверте стоял рядом и ухмылялся.

— Теперь пусть подсохнет. А пока возьми вон ту мандрагору, но осторожно, это очень ценный ингредиент… Если хочешь познать истину, то поможет тебе только алхимия, вот так-то, мой дорогой. Все, чему учат на факультете, это просто болтовня. Неужели можно серьезно рассуждать об отделении воли от познания? Разделить можно только материю, а не конструкт. Видишь, вот эти корни, это материя, и вот этот бульон, из которого мы изготовим миленький такой камешек. Семь свободных искусств… знаешь, чему они подчинены?

Софи покачала головой. По мере того как отвратительная пена во второй емкости подсыхала, вонь становилась просто нестерпимой. Софи почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— Серебро соответствует Луне, железо — Марсу, ртуть — Меркурию, цинк — Юпитеру, медь — Венере, свинец — Сатурну и, наконец, золото — Солнцу. Семь металлов, семь планет и семь искусств. Как тебя учили на факультете, какое из искусств какому элементу соответствует и какому небесному телу?

Софи стало дурно, у нее закружилась голова. Она опустилась на скамью и закрыла глаза. Де Сверте засмеялся: